– Жил был… кот, – начал он. – Такой обычный, полосатый мышелов. И однажды этот кот пошел один-одинешенек на дальнюю прогулку в страшенный темный лес. Ну шел он, шел… шел… шел… – Ты не думай, что я усну, прежде чем он дойдет.     В лесу было тихо.    То была особенная тишина, мягкая, обманчивая, глухая; она пригибалась как мох под лёгкими шагами, скрывала буйство жизни, как заросли терна прячут от жадных глаз и алчных рук сочные ягоды. Путник ехал неторопливо — он выполнил свою задачу раньше положенного срока и мог себе позволить двигаться медленно, чтобы не повредить ценную ношу, брошенную позади его седла.    Добрая охота.    Роанну следовало напрячься, когда вместо грубой крестьянской руки конюшего поводья его лошади перехватила затянутая в чёрную перчатку изящная, сильная кисть. Незнакомец склонился, издевательски сверкнув глазами — ещё один повод проявить осмотрительность, но Роанн не был осмотрительным; стоило ли удивляться, когда под его кожу вошла отравленная игла.    Путник не знал, зачем магам Деорсы потребовался этот демон. Путник был не из тех, кто задаёт вопросы — ответы приходилось давать гораздо чаще.    Одна его часть помнила, что рядом лежит демон, и следует держать ухо востро; вторая, — слабая сердцем — вынуждала останавливаться, осляблять узлы на тонких, бледных руках, подносить к губам фляжку, отбрасывать с лица золотые волосы с невесть откуда взявшимся трепетом и заботой. Если этот мальчишка и был злом, он чертовски хорошо маскировался. Или яд, что ему вручили для столь ответственного дела, оказался слишком слабым, и демон успел вцепиться в его плоть?    В один момент путник не столько увидел, сколько почувствовал пронзивший его взгляд; взор Роанна был затуманен, но не настолько, чтобы не заметить молчаливого отчаяния и немого вопроса. Он не вырвался, не пытался изменить облик или сбежать в Тень; зелье скрутило его изнутри, но немая мольба, как ни странно, имела эффект. Демон вцепился не в плоть, но гораздо глубже.    Путник сломался быстро. По первым сумеркам он остановил коня на уютной поляне, пахнущей хвоей, стащил добычу, и скоро рядом весело затрещал костерок.    Пытаться усыпить сказкой демона — безумие. Пытаться усыпить сказкой демона, которого сам же поймал — безумие вдвойне, да только Роанн на потерянного ребёнка походил гораздо больше, чем на порождение Тени.    Путник знал множество старинных преданий — о птицах, что пели лишь один раз в жизни, когда иглы терновника пронзали их плоть; о мертвых всадниках, что неслись по небесам призрачной кавалькадой; о принцессах, похищенных чудовищами и принцессах, что чудовищами были сами, но отчего-то на ум не приходило ничего. Мальчик заслуживал лучшей истории — пусть это и будет последним, что путник сделает для него.    Он думал долго, но когда все же начал говорить, голос его звучал мягко, но уверенно; кажется это была сказка, которую рассказвала ему на ночь кормилица в те времена, когда у него еще был дом.   — Далеко-далеко, в одном королевстве, жил-был бедный крестьянин; единственной его ценностью были дети, один краше другого. Повадилось в ту пору чудовище охотиться вблизи их деревни, и старик, желая спасти семью, отвел в лес младшую дочь, краше и дороже которой у него никого не было; вернувшись домой он оплакивал её как мертвую, но чудовище просто унесло девушку в свой замок.    Путник тихо хмыкнул и мягко ослабил верёвки на руках добычи под неверящим внимательным взглядом взглядом. Демонов непросто было удивить, но, кажется, ему удалось... Или лишь хотелось так думать, выискивая в прекрасном лице то, чего там и в помин не было?    — Девушка жила в мире и роскоши, а чудовище было любезно с ней. Однажды ночью она проследила за своим пленителем и увидела, как перед сном он сбрасывает шкуру и превращается в мужчину невиданной красоты. Она дождалась, пока он уснёт, и швырнула шкуру в огонь.    Пламя осветило сосредоточенное лицо путника, когда он поправил угли в костре. Тени сгущались вокруг, уханье сов нарушало тишину.    — Тот, кто ещё недавно был чудовищем, пробудился с жутким воем; он поведал девушке, что, проживи они год вместе, проклятье было бы снято, но сейчас... Страшная буря случилась в замке, и мужчина исчез, оставив девушку в одиночестве.    — Она искала его по всему свету, кидалась в ноги к мудрым ведьмам, и те ответили: принца держит в плену королева, живущая в замке, что лежит к востоку от солнца и к западу от луны. Ни одной смертной не добраться туда. Чтобы утешить, ведьмы одарили ее золотом — но это не умалило печали. Тогда она взмолилась ветрам, и лишь самый могучий из них, ветер севера, согласился помочь. С девушкой на спине взвился он вверх, рассекая воздух, словно хотел добраться до края света. По земле пронеслась буря, сносившая дома и вырывавшая деревья с корнями. Когда же он пролетел над морем, сотни кораблей погибли в волнах. А девушка и ветер летели дальше и дальше, так далеко, что никто не поверит, и дорога их лежала над морем. Северный ветер уставал все больше и больше и наконец так выдохся, что почти совсем не мог лететь. Он спускался все ниже и ниже, и вот уже ноги девушки ударялись о гребни волн. «Тебе не страшно?» — спросил Северный ветер. Но ей не было страшно. Уже нет.    Глаза Роанна закрылись, он забылся сном, и глядя на его мирное, совсем юное лицо, путник принял решение. Тишина вокруг ничуть не изменилась, но перестала быть столь угрожающей; путник подкинул еще пару веток в огонь и ноздри защекотал приятный запах можжевельника. Он был спокоен так, как бывают спокойны те, кто верное решение, какими бы не оказались его последствия.    — Ветер бросил её на камни возле самого замка, из последних сил. Оборванная, уставшая, она села перед замком и начала причесываться золотым гребнем, что дали ей ведьмы. Увидев её, королева спросила: «Что хочешь ты за гребень, смертная?» Все золото, которым ее одарили, девушка отдала за право подняться к принцу и провести с ним ночь...    Конечно, они смогли сбежать, конечно, жили долго и счастливо, но в сладких концах всегда было что-то абсурдно приторное; да и Роанн уже спал, а путник в сказки совсем не верил. Ну, может только в некоторые. С нежностью, прежде несвойственной ему, он провел по золотым волосам, и разрезал верёвки.    Будь Роанн хоть тысячу раз демон, нельзя было оставлять его в лесу одного, застывшего в колдовском сне; путник обещал себе, что останется лишь до рассвета, а после пойдёт своей дорогой.    Путник не верил в сказки.    Не верил, что одна ночь может изменить все.    Впрочем, ему, как и Роанну, стоило быть более осмотрительным.

Они нашли друг друга посреди пустыни, после конца всех песен на земле.

   Ночное небо цвета глубокой синевы забвения было расчерчено мириадами мириад созвездий, похожих на замысловатую схематику, скрывающую в себе тайны вселенной. Словно формулы и сигилы безумного мага-картографа, они сияли безразличным тусклым светом над безбрежным морем сыпучего золота, поблекшего без сияния своего живительного светила, что давало им смысл жизни. Ночь была сакрально тиха, и ветер, иной раз ворочая массивные барханы в кровавом самуме, сегодня молчал, не смея тревожить сцену духовного таинства.

   Они нашли друг друга на острие времени, в час нужды.

   Золото — старое, забытое, дряхлое — лишилось своего блеска, словно декоративная роза, чей болезненный тусклый багрянец был так долго закован в богато сияющие цепи позолоты. Солнце — уставшее, мрачное, выгоревшее — блуждало бесцельно, потеряв смысл, сбившись с пути, похожее на корабль без своего маяка, дрейфующий меж коралловых рифов, чудом не севший на мель. Песок, непрерывно сыпящийся в искусно выполненных часах жизни, стекающий драгоценными ручейками между спиц великого колеса, унёс с собой блеск их душ, будто содрав сияющую благословенную кожу и обнажив грешное смертное мясо.

   Они нашли друг друга у орбиты отчаяния, далеко за границей горизонта всех событий.

   Их свёл вместе мир, вечность назад отправившийся в земли осознанных снов и обретший там свой покой. И видел он в своей нирване две души: ведущий и ведомый, что плелись бесцельно сквозь ночь и время, теряя себя в складках истончающегося шёлка давно отринутого настоящего. Их танцы завораживали, но не были цельны, ибо лучи светила не могли найти того, кто мог бы внемлить их ласкающему душу шёпоту, а сияющее злато давным давно уж потускнело без внушающего надежду света завтрашнего дня.

   Они нашли друг друга в глубинах невзаимных снов, глубоко в мрачной долине непроглядных кошмаров.

   Привал был долог, ибо не было такого клочка земли, какой бы не исходили уставшие лапы, не видели сияющие очи. Так и устроились они — тусклое золото и мрачное солнце — друг напротив друга, сохраняя молчание, потому как не пристало непрошенным выжившим прерывать своим лишённым смысла пением чужие сны. Сквозь неосязаемую дымку границы разных существований они видели Того, Кто Спит, и лишь молчаливо возносили к нему немые просьбы о даре голоса, ибо бесконечное зимнее безмолвие сводило их с ума сладким ядом делирия, словно вино из отравленного убийцей королевского кубка.

   Они нашли друг друга на страницах истории, посреди последних марких пятен на безупречно чистом пергаменте.

   И спящий слышал их мольбы, чувствовал их немое отчаяние, видел их призывы к нему, что впечатывались священными писаниями в его всевидящие очи, пронзая мрак сновидения. И смилостивился он над ними, позволив вплести свои голоса в его крепкий сон, ибо их страстные призывы грозили разорвать саму ткань мироздания и пробудить Того, Кто Спит, вырвать его из блаженной нирваны, выбросить в жестокую действительность как неприкаянного ребёнка, что не научился считать до трёх.

   Они нашли друг друга посреди пустыни, в начале первой притчи на земле.

   — Ты когда-нибудь слышал про бабочку и Чжуан-цзы? — спросили сияющие глаза у чёрного пса, внимающего его словам блеском ярких золотых очей.

   Молчание служило ответом мудрому Солнцу.

   — Однажды мудрецу Чужан-цзы приснилось, что он — красивая бабочка, — говорило Солнце. — Весело порхающий мотылёк. Он наслаждался от души своим существованием и не осознавал, что он — Чжуан-цзы.

   Тишина повисла над двумя собеседниками: молчаливым и не очень. Золото внимало лучам Солнца, впитывая их в себя, возвращая их ему блеском бесценной монеты.

   — Но он вдруг проснулся, — продолжало горящее вселенским движением светило, чьи очи разгорались всё ярче, ослепляя само мироздание. — И очень удивился тому, что он — Чжуан-цзы.

   Старый пёс медленно моргнул, его раны постепенно затягивались.

   — Он долго не мог понять одного, — указующий перст упёрся в бесконечные дали небесной астролябии над их головами, несомненно, указывая дорогу к последнему откровению. —  Снилось ли Чжуан-цзы, что он бабочка, или же это бабочке снится, что она — Чжуан-цзы?

   Долгое молчание вновь накрыло весь мир, и даже спящий, прислушиваясь к их односторонней беседе, забылся крепким сном внутри своей утопии. Златовласый юноша сидел, привалившись к многовековому стволу дерева, и слушал тишину, что исходила умиротворяющими волнами забвения от фигуры, облачённой в сто и три солнечных накидки, скрывшей свой лик от него волей Того, Кто Спит.

   — Снится ли золоту, что оно — блуждающий во тьме демон, иль это демон, кто спит и видит, что он — сияющая монета под лучами солнца?

   И пустынный песок этой ночью был таким тёплым.

[indent] Сложно представить себе личность, не имевшую мать и отдалённо понимающее, что это вообще такое. Именно женщина, которую дозволенно называть этим необычным, волшебным словом, дарит непохожее ни на что ощущение любви, заботы и ласки. Не познавший в детстве материнскую любовь, не сможет любить сам; а коли сможет, даваться то будет с трудом. По крайней мере, так говорят.

[indent] Но любовь эта ни на что непохожая, не романтическая или вызванная бабочками внутри, но что-то иное, высшее. Материнская любовь проявленная к своему ребёнку есть ничто иное как сама любовь в чистом её проявлении, словно ограненный алмаз. Но мир наш не радужный, и не каждый может похвалиться тем, что знает чувство любви; к сожалению, как не каждый может сказать, что обладает матерью.

[indent] Но что было бы, появись у демона такой человек? Так интересно, так странно... Научился бы он любви, заботе, приобрёл бы он эмпатию словно существо человечье? Стал бы он человеком сам? Этим вопросам, к сожалению, суждено остаться без ответа; но сегодня особенный день, когда ночь длиннее дня и живые существа вынуждены спать, видеть яркие образы и картинки в своих головах, основанные на глубоких подсознательных желаниях.

[indent] — Подойди ближе, — тихий голосок отдавал лёгкими нотками слабости. — Я расскажу тебе сказку на ночь.

[indent] Девушка сидела в накрытом меховой шалью кресле. Тёплые языки пламени окутывали горящие в камине полена, пробиваясь сквозь небольшую темень и озаряя помещение. И пусть света было не так много, пусть он был не так велик, ощущение романтического настроения появлялось глубоко внутри, словно первое свидание при осенней ночи. Подле камина на небольшой столике из эбенового дерева, лежали печенье и кружка горячего какао.

[indent] — Укутывайся потеплее, — она усадила мальчишку на колени. — Что ты хочешь услышать сегодня?.. Постой, не говори, кажется у мамы есть идея.

[indent] Она метнула взгляд на опаляющий поленья огонь. Желтые языки пламени отблеском отражались в её глазах, пока она размышляла как можно удивить ребёнка. Какую же сказку ему рассказать, думала она, чтобы получилось и поучительно, и интересно; ведь глупые россказни ребёнок не оценит, хорошая сказка это та, которая замешана на чём-то настоящем.

[indent] — Хорошо, — она опустила голову, уголки её губ приподнялись. — А как на счёт сказки про страшного серого волка, полюбившего демона?..

„Давным-давно...“

[indent] Эта история не про рыцарей, спасающих бедных принцесс и не про страшных драконов, их охраняющих. Это совершенно обыкновенная, возможно в каком-то месте банальная, сказка про двух влюблённых.

[indent] Жил да был демон любви, не знавший горя в жизни своей. Аристократом он был, красивым и богатым, за что любили его все. О красоте его слагали басни, богатствами владел, но был несчастен. Ибо жаждал демон одного: познать что есть чувство любви.

[indent] Противоположный пол, чьими сердцами завладевал демон, не мог дать ему того что он жаждал. Ведь что есть мимолётная страсть, построенная на красоте и богатстве? Демон съедал, сердце за сердцем, желая понять что значит любить и быть любимым. Но каждый раз лишь привкус горечи отдавался в горле, и разочарование.

[indent] Жил да был волк, никем не любимый. Всю жизнь он бежал от злых и коварных, ненавистных людей. Беден он был, обделенный любовью, но умевший любить; потому счастливый и радостный. Лишь улыбался каждый раз, когда в него кидали камни, гнали отовсюду.

[indent] Однажды бежавший волк не заметив, споткнулся об выглянувший из под жёлтой листвы корень, споткнулся, покатился вниз по склону. Катился он, вновь и вновь, чувствуя каждую ветку с хрустом ломавшуюся об его тело, и застревавшее среди встрепанного меха.

[indent] Шум стоял на всю округу. Лежал волк верх-тормашками, среди красивых клумб величественного сада, он повернул свою голову, завидев демона.

[indent] — Ох... — тот наклонил голову в ответ, даже позабыв что держит в руках лейку и поливает цветы. — Ты мне забор сломал...

[indent] Мохнатый улыбнулся, его глаза сияли словно был он щенком. Не может быть, не может быть, думал он, наконец-то первый, кто меня не гонит! Потрёпанный хвост быстро вертелся туда и обратно, разбрызгивая малые капли крови на близлежащие клумбы.

[indent] Их взгляды сошлись, и словно искра, непонятное поначалу чувство захлестнуло демона: что это такое? Он думал и искренне не мог понять, что с ним происходит. Нечто новое, доселе невиданное но между тем такое приятное, словно что-то изнутри щекотало органы.

[indent] Он приютил волка, и оказалось что демон получил то, чего жаждал столько лет. Любовь можно понять лишь тогда, когда к тебе её кто-то проявит; волк полюбил демона с первого взгляда, ибо почувствовал, что он тот самый. Поедая людские сердца, демон получал лишь страсть, что в них была. Секрет в том, что раскрыть сердце сохранив содержавшуюся в нём любовь можно только, проявив её самому.

[indent] Как две половинки одного целого, разделённые при создании их тел в этом бренном мире, они нашли друг друга. Злой и серый волк стал красивым, величественным псом; демон любви же отрастил крылья, и больше не забирал людские сердца, но дарил любовь другим.

„...жили они долго, и счастливо.“

Чуть солнце сядет, мать к груди Дитя своё прижмёт И в мягком свете очага Тихонько запоёт...
Когда Каэлли в декабре Уводит осень прочь, Вожак зимы, сей древний дух Ему спешит помочь Листвы опавшей пестроту, Её цветной ковёр Заменит как по волшебству Серебряный убор. Под снежным одеялом вмиг Тихонько лес уснёт, Речушка, скованная льдом, От бега отдохнёт.	Но лишь когда вокруг бело И тихо снег скрипит, В деревню ступит Леса Страж И всё преобразит: Рога ветвятся тонким льдом, Глаза теплом горят И звонкий стук его копыт Любой услышать рад. Одно копытце серебром Покрыто неспроста: Коль стукнет им об землю он - Случится красота!	Наутро крыши всех домов Каменьями сверкнут И драгоценным блеском всем Улыбки принесут. А коль попробует хитрец Упрятать их в карман, То сразу скажет, что они - Лишь морок и обман... Но пусть сапфир и изумруд - Лишь разноцветный лёд, Кто помыслами чист всегда, Их красоту поймёт.
А алчным людям невдомёк Посыл сей нерушим: Ведь не в богатстве волшебство, А в красоте души.

[html]<div id="supwild"><div class="supwild1"> Сказка для Роанна <div class="clarere"></div></div>

<style> #supwild {width:640px; height:360px; margin:0 auto; background:url('https://funkyimg.com/i/396Sh.gif'); overflow:hidden} .livwild {width:360px; height:10px; background:#000; margin:0 auto; position:relative;top:70px; color:#b568b3; text-align:right; font-family:arial; font-size:6px; padding:30px; text-transform:uppercase; letter-spacing:2px} .supwild1 {width:360px; height:25px; background:rgba(0,0,0,0.8); margin:0 auto; position:relative; top:-55px; color:#b568b3; font-family:georgia; text-transform:lowercase; text-align:center; padding:13px; font-size:15px; font-style:italic; overflow:hidden; transition:all 1s} .clarere {color:#fff; text-transform:uppercase; font-size:6px; margin-top:-5px; font-family:arial; letter-spacing:2px; font-style:normal} .supwild2 {width:307px; height:250px; background:rgba(0,0,0,0.8); margin:0 auto; position:relative;top:360px; overflow-y:auto; -webkit-transition: all 1s; color:#fff; padding:10px; text-align:justify; font-size:10px;} #supwild:hover .supwild2 {top:25px; -webkit-transition:all 1s;} #supwild:hover .supwild1{top:20px} .supwild2::-webkit-scrollbar-thumb {background:#b568b3;} </style><link rel="stylesheet" href="https://use.fontawesome.com/releases/v5.0.13/css/all.css" integrity="sha384-DNOHZ68U8hZfKXOrtjWvjxusGo9WQnrNx2sqG0tfsghAvtVlRW3tvkXWZh58N9jp" crossorigin="anonymous">[/html]

[indent] Жил-был бирюк.
[indent] Наполовину зверь, привычен стал он жить один у леса. Не обошлась его жизнь без потерь, от них скрывался за лесной завесой. Годов ему немало натекло. В лихих глазах — по-птичьи острых, цепких — цвело тоской предательства клеймо, запавшее к нему под рёбра крепко.
[indent] Жил он с собою в мире, тихо. Пугал лосей, тревожил белок на охоте. Медведю издали рукой махал, с волками вместе выл на общей ноте. И строил дом. На одного большой дом был, но делал вид — не замечает, не ищет вовсе рядом взгляд чужой. И мысли эти, вроде, помогают.
[indent] Вот так он жил, бирюк, в лесной глуши, не слыша голосов людских годами. Сам выбрал путь велением души и зацепился за него клыками.

[indent]  ...Пришла зима. А с ней короче дни, темнее ночи; воздух — чище, звонче. Затихло всё, и не слыхать возни звериной по кустам и норам нонче. Пришла зима. Не ново было, так — из года в год течёт судьба по кругу. Но в этот раз в груди погас очаг; задуло ветром, льдом сковало, вьюгой.
[indent] Очаг внутри давно уже хирел, подкинул бы кто дров, сухих поленьев с участьем искренним. Но не имел друзей бирюк, любви иль уз семейных. Остыло сердце у него зимой морозной самой. Навсегда, навечно. Хотя остался чудом он живой, не стоило вести себя беспечно.
[indent] Бирюк стал замерзать. Не грел камин, одежда вся как будто износилась. Нет толку от варений из малин, под хладным сердцем вьюга крепко свилась. Не верил в небо и богов, но вот воззвал в отчаяньи ко всем молитвой, забыв про множество простых забот. Очнулся: за окном закат разлитый.
[indent] Молчали боги.
[indent] — Не беда, — сказал бирюк себе под нос, с колен вставая.
[indent] Всю ночь он молча вещи собирал в дорогу, ведущую к чужому краю.

[indent] В лесу, затерянный, глухой, стоял колдуний дом. К нему пришёл несчастный, позвал хозяйку и застыл: объял его испуг невольный — взглядом властным встречала у скрипучих врат она. Не зла и не добра, к чужому горю глуха. И лишь высокая цена вниманье привлекала к разговору.
[indent] Старуха веком гнута; в волосах запутались пурга и птичий клёкот. Висят серёжки из костей в ушах, её тяжёлое дыханье — рокот. Гнильё заместо зуб торчит, глаза — провала два без света, блика. А тело скрыто мхом и шерстью пса, и голос тёмен; шёпот громче крика.
[indent] — Что привело тебя ко мне?
[indent] В нутре от скрежета старушьих слов смятенье и чувство, будто он на алтаре, на празднике кровавом — угощенье.
[indent] — Остановило сердце ход. Теперь я замерзаю. Холодом обжёгся, не чувствую я ничего, как зверь слепой... — бирюк подавленно осёкся.
[indent] Старуха фыркнула:
[indent] — Эх ты, дурак! Мечтают многие забыть о чувствах.
[indent] — Я не из их числа.
[indent] — И впрямь чудак. Тогда прошу о четырёх поступках. В глазах — девичьих слёз доставь мне чан. В ушах — последний вздох травы осенней. В губах — удачно сказанный обман, в крови — всю соль воды морской и пенной. И это — в срок до завтрашнего дня за сердце новое, с груди хоть хана, — так ведьма молвила, смешком хрустя.
[indent] — Не нужно сердце мне твоё: тирана, судьи иль даже воина, — сказал бирюк, упрямо плечи вширь расправив. — Хочу своё. Отдам на ритуал его, ты только обещай исправить.
[indent] — Не мне сердечко нужно, а тебе. Я торговаться здесь с тобой не стану. Одно из двух: довериться судьбе? Подать мне всё и залечить ту рану?..

[indent]  ...И вновь итог один: бредёт бирюк домой; в грудине тихо, мёртво. Стыло.
[indent] Он выбрал первое и был угрюм. Себе не изменил, и то неплохо было, неловко успокаивался сам. Зачем ему сдалось чужое сердце? «Забрал б его — своё тогда предал. Откуда знать, с какого взяли тельца.»
[indent] Но вдруг вдали мелькнул большой сугроб — в снегу лежал чужак, запорошённый. Как смерть, весь бел и бил всего озноб. Упал он сам без сил? Был кем-то брошен?
[indent] Принёс бирюк его к себе домой, переодел, укрыл, дал выпить чаю. Но всё не то: бедняга мёрз, хоть вой; метался в забытьи, тепла желая. Не зная, чем ему ещё помочь, бирюк смотрел.
[indent] ...Внутри всё тихо пело. И не казалась — вдруг! — уж тёмной ночь, и что-то мягкое всю грудь согрело. Приятно было на него смотреть: с макушки самой солнцем зацелован, умыт зарями лета. Не стерпеть, невольно потянулся, очарован.
[indent] Хладеет кровь от ледяной руки. В глазах — когда открыл? — застыли льдинки, сковавшие отчаянье в глуби. С ресниц слетело несколько снежинок.
[indent] — И у тебя... — сказал бирюк, вздохнув. — Ты тоже обречён замёрзнуть насмерть. Не встретим мы с тобой, увы, весну. Протянем месяц-два, потом погаснем.
[indent] — Неправда! — вскинулся чужак. — Не так! Успел узнать секрет один я дома и вышел в путь, ища, как я, бедняг, но сильной оказалась непогода... Не нужно волшебства, молитвы, чар. Мы сами справимся с бедой, я верю. Чтоб нам с тобой вернуть душевный жар, должны свои сердца друг другу вверить.
[indent] — Но я ведь просто человек, не бог, — сказал растерянный бирюк негромко. — За собственным я уследить не смог, а ты второе отдаёшь мне кротко. Не думаю, что верен твой секрет.
[indent] — Постой!.. Мы сами за себя в ответе, не хватит сил небес на целый свет. Мы сможем всё, не маленькие дети. Ты позаботься о моём, прошу, а я твоё возьму в ладони нежно. Касаньем мягким, лаской разожгу огонь, поддерживать начну прилежно.
[indent] Чужак замолк, с надеждой поднял взгляд. Не смог бирюк его сломить отказом. Пусть вместе что-то глупое свершат, он станет наслаждаться каждым часом.
[indent] — Да будет так. Тебя я назову своим, а ты меня, — коснулся пальцев, меж них пуская клятвы их канву.
[indent] И вот нашли свои места скитальцы.

[indent] ...Пришла весна. С капелью утекли зимы суровой колкие остатки. На месте снега травы зацвели, вокруг ручьёв возникли отпечатки.
[indent] Где раньше тихо дом стоял пустой, с недавних пор всегда светло, шумливо. Вокруг него один пройдёт босой, второй спешит, фырча смешливо. В груди у каждого из них тепло и бьётся сердце, получая ласку. Теперь оставить их вдвоём легко.
[indent] И подошла к концу моя вам сказка.

	Roanne		d'Arcturus
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Свернутый текст		Роанн. Раньше у него не было даже и имени. Не было тела. Не было ничего. Он лишь смотрел, смотрел на то, как живут другие. Как они облачаются в шелка и меха. Как они украшают себя золотом и каменьями. Как они прикасаются друг к другу, сбрасывая украшения, сбрасывая одежду... И его брала зависть. Почему им досталось всё это? Почему не ему? Почему? Но теперь с его нарядом сможет сравниться разве что принц. Золото на перстах его, золото в ушах его, золото в волосах его. Теперь и у него есть имя. Красивое имя. Богатое имя. Роанн. Но почему ему всё ещё мало?
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Мёртвые цветы, он так привык к ним. Смотри, но не прикасайся. Цветов было достаточно в его жизни. Фарфоровые пионы на тарелках и чашках. Шёлковые лилии на диванах и гобеленах. Золотые розы на запонках и фибулах. Но теперь они растут, прорастают в нём, пуская корни по венам наполненным золотой кровью. Стоит только бросить неосторожный взгляд, и горло наполняется удушливыми шипами, не позволяя словам прорваться наружу. Цветы заполняют горло его. Цветы застилают разум. Цветы распускаются в животе, привлекая стаи бабочек, которые беспрестанно порхают крыльями, пробуждая новое, незнакомое чувство. Живые цветы наполняют его.		Свернутый текст
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Свернутый текст		Ему хотелось бежать, бежать и никогда не останавливаться. Ему хотелось лежать, лежать не двигась десятки веков. Ловить каждый момент, который судьба даровала им вместе. Растягивать каждую минуту, наслаждаясь, вкушая её по полной. Бродить по бесконечным полям, золотые колосья под босыми ногами, золотые цветы в волосах. Сидеть под бескрайним небом, золотые звёзды над поднятыми вврех головами, золотые звёзды в волосах. Свободный, словно ветер носящийся по степи поросшей неувядающим золотарником и зацвёвшим перекатиполе. Может ли что-то в этом мире не принадлежать никому, и в тоже время принадлежать лишь тебе одному?
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Чувство свободы наполяло его. Хотелось смеяться, без повода и без причины, просто громко смеяться вслух и слышать звенящее эхо своего смеха. Хотелось есть пирог с ягодами и вафли с мёдом голыми руками, без тарелок и без приборов, и ещё липкими губами украдкой похитить поцелуй. Хотелось кружиться на месте, танцевать бестрашно и беспечно, так, словно бы никто и не сомтрит. Свобода, лёгкая, пьянящая, словно вино из одуванчиков. Кто знает, сколько продлится она? Он не может сказать. Ему всё равно. Для него нет будущего, лишь настоящее, лишь сегодняшний день. Даже если когда-нибудь всё это занчится, то каждое мгновение останется в неблекнущей памяти. Навсегда останется связавшая их нить золотая.		Свернутый текст
	Roanne+Rado=<3		Roanne+Rado=<3
	Roanne		Virevoltant