Я уже не помню, когда последний раз полноценно отдыхала. Конечно, есть свои плюсы в полубожественной физиологии, но это не значит, что у меня бесконечный запас энергии. В такие моменты немного завидую Супермену, который в принципе может не спать и не есть, пусть и делает это по привычке. Пусть я и была выносливее и тренированнее обычного человека, даже мои силы уже были на пределе. Думсдэй продемонстрировал насколько мы уязвимы перед таким видом угроз. Понадобились усилия всех троих, командная работа, строго проработанный план, прежде чем мы его одолели. Не без потерь. И пусть сейчас Кал-Эл приходил в себя в удаленном от любопытных месте [когда он полностью поправится, я, конечно, все расскажу Брюсу и остальным], подобная ситуация не должна была повториться. Нам нужны все, кто может помочь. Все мы выкладывались на сто десять процентов в последние месяцы, пытаясь построить систему, которая бы работала. Мы знали, что впереди у нас много трудно решаемых проблем и гипотетических ошибок, знали, что нам придется убедить многих узколобых политиков в необходимости создания подобной организации, но в то же время мы все верили в правильность наших действий. Конечно, в наше время, практически в каждом городе есть свой так называемый супергерой — парень, иногда девушка, или даже группа людей, в масках и плащах, которые пытаются вершить добро и справедливость, пусть иногда даже крайне спорными методами. И если по отдельности они демонстрировали определенные успехи, то были абсолютно не способны на командную работу. Наша основная проблема состояла в том, что мы не могли найти подходящее для тренировок место, учитывая все наши потребности. А другая проблема была в том, что нас все еще было слишком мало. Последнее приобретение нашей команды [нормальное название мы еще не придумали, да и не до того было, если честно] — Киборг, оказался полезнее, чем мы могли представить. С его возможностью подключаться и становиться частью всемирной сети, стало гораздо легче находить по всему миру тех, кто мог бы нам помочь. Вот только мало было просто отыскать их, как уговорить рисковать жизнью не только во имя родного города, а во имя мира, учитывая, что масштабы и силы врагом вырастали соответственно. Да и согласитесь, не так-то и просто прийти к человеку и сказать «Пойдем в нашу команду по спасению мира?» В лучшем случае ваш пошлют словесно и как можно дальше. И будут, в принципе, правы. В каждом случае нужен был особый подход. Поэтому в первую очередь тщательно обрабатывалась вся информация об объекте, которую только можно было найти в общем доступе. Об обоих ипостасях, если такое было возможно. От ошибок не застрахован никто. Какие методы работы предпочитает, какие силы и какие слабости, насколько тщательно бережет тайну личности. Была важна каждая мелочь. Даже обо мне можно было найти крайне любопытные факты, сохранились архивные фото времен Первой Мировой войны и даже ранее, ведь тогда я еще не знала, что обречена на бессмертие. По возможности я пыталась отыскать оригиналы и надежно их спрятать, так как у меня рука не поднималась, чтобы их уничтожить, но коллекционеры в настоящее время стали осторожнее. Они не верили, что кто-то был готов заплатить шестизначную сумму за какую-то фотографию. Мне приходилось идти на всячески ухищрения, если я хотела сохранить в тайне свое происхождение. Пока еще мне удавалось уходить от вопросов, лишь несколько человек знали правду, и готовы были защищать мой секрет до последнего. Но если мы хотим, чтобы наша затея удалась, все копии той самой злосчастной фотографии должны оказаться в наших руках. Лишь после этого мы сможем объявить все гуляющие по сети копии отличным фотошопом. В настоящий момент поисками коллекционеров и фотографий занимался Киборг, а мне поручили задание иного рода. Пришла пора расширять количество членов нашей пока еще маленькой команды. И одним из первых в списке оказался Флэш, самый быстрый человек на Земле. Мы с Затанной единогласно решили, что поехать стоит именно мне, потому что а) в мои дипломатические силы вера была сильнее и б) если что-то пойдет не так, справиться с ним есть шанс только у меня. Быстрее, чем Гермес, как никак. Какая ирония. Но его дары я очень ценю.
Именно поэтому я вежливо стучусь в дверь его кабинета. А после захожу, так и не дождавшись ответа. Внимательно рассматриваю лабораторию, пытаясь составить свое впечатление о Барри Аллене и наложить его на несколько официальный текст отчета, который я получила от Брюса и успела прочитать по дороге сюда, пока молодой человек разбирается у себя на столе. Ради разнообразия, я наняла лимузин, который сейчас стоял у дверей полицейского участка, чтобы немного привести нервы в порядок и упорядочить мысли перед встречей с одним из моих будущих, я надеюсь, коллег. Ну что может пойти не так? Я точно знаю, что Барри Аллен — это Флэш, мне остается только раскрыться перед ним, чтобы показать ему, что он может мне доверять. Вот только на проверку оказывается, что это не так-то и просто. Я так привыкла играть свою роль, что кажется стала забывать, кем являюсь на самом деле. Я — амазонка, дочь великого Зевса и королевы Ипполиты, я прислана в этот мир в качестве посла доброй воли, я призвана защищать смертных. Но сейчас мне нужно проявить и другую сторону своей натуры. Быть просто Дианой, которая может предложить помощь и поддержку и которая ничего не требует взамен. Вот только смогу ли я после стольких лет в самовольном заточении, вспомнить, каково это?
— Я очень рада за вас, — не могу сдержать улыбки и негромкого смеха, увидев, как смутился молодой человек от своей оговорки. Его сердце и без того билось просто неестественно быстро, сейчас же и вовсе чуть ли не сбивалось с ритма. Если бы я не знала истинной причины подобного, то искренне заволновалась бы за его здоровье. Но я лишь нахожу это крайне интригующим, мне еще не доводилось иметь дело с мета-людьми. — К счастью, я здесь не для того, чтобы пригласить вас на свидание, хотя надеюсь, что чуть позже вы все же не откажетесь выпить со мной по чашечке кофе, — я примерно могу представить какое впечатление оказываю в настоящий момент в довольно строгом костюме, но это определенно лучше, чем мои доспехи.
— Диана Принц. И я очень рада с вами наконец-то познакомиться, мистер Аллен, — я без труда распознаю несколько раздраженные нотки в его голосе. Кажется, я выбрала несколько неудачное время для визита, впрочем, вполне возможно, все как раз наоборот, лучше и не придумаешь. Мне не придется тщательно располагать его к себе, втираться в доверие, подбираться поближе — это методы Затанны, я же предпочитаю действовать прямолинейно.
— Тогда я постараюсь быть максимально лаконичной, — улыбаюсь официальной и отрепетированной улыбкой, прежде чем со скоростью моего брата Гермеса оказаться за его спиной и взять в руки одну из рамок, что в ассортименте располагаются у него на столе. Не очень дальновидно, любой из его врагов в одночасье узнает все слабости Флэша, с другой стороны, вторая личность алого спидстера неизвестна, да и это очень мило. Я внимательно рассматриваю блондинку, которая обнимает самого Барри на фотографии, широко улыбаясь, а после перевожу на него взгляд, — Это ваша девушка? Очень симпатичная, — искренне улыбаюсь, прежде чем кинуть рамку с фотографией в противоположную стену. Иногда лучшая защита — это нападение. Он уже знает, что я не обычная, он может мне довериться.

Ванда не живет. Просто существует последние пару недель, выполняя какие-то автоматические действия. Весь мир потерял для нее краски. Остался только красный.

Каждый день был похож на предыдущий. Проснуться. Принять душ. Позавтракать, читай, поковырять вилкой яичницу или омлет и выпить несладкий кофе. Навестить Пьетро и в очередной раз услышать "Никаких улучшений, к сожалению, но он стабилен". Ведьме хотелось выть от этих холодных безжалостных слов, но она лишь кивала, выдавливала из себя вежливую улыбку да какие слова благодарности и уходила. Выбирала наиболее уединенные уголки, где никто ее бы не потревожил. Ей не хотелось никого видеть. Ей не нужна была их жалость и забота. Ее дом был уничтожен, буквально стерт с лица земли. Ее сердце билось сейчас за счет многочисленной аппаратуры в стерильной палате. Ванда даже пыталась выйти на связь с Эриком или Лорной, но наткнулась лишь на глухую стену. Чарльз Ксавьер также не смог [или может быть не захотел] ей помочь.

Ей просто некуда было пойти.

Но находиться рядом с Мстителями было невыносимо. Ванда не чувствовала себя в безопасности, не могла расслабиться, окруженная бесчисленными агентами и героями Земли. Единственный, с кем ей было относительно комфортно, кто был свидетелем ее изменений, кто помог ей определиться и кому она не причинила непоправимого вреда, Клинт Бартон отбыл в неизвестном направлении вскоре после того, как медики разрешили. До этого Максимова буквально льнула к лучнику, видя в нем необходимую поддержку. В конце концов, Пьетро пострадал именно защищая Бартона. А все остальные пострадали из-за неё. Ведьма не осознавала в полной мере, что именно она делает. И самое главное, как именно она это делает. И все чаще Ванда ловила себя на мысли, что от пуль пострадал не тот близнец. Пьетро заслуживает жизни гораздо больше, чем она.

Новоприобретенные способности ее пугали. Барон и влияние скипетра что-то окончательно сломали в ней — какие-то внутренние барьеры, стерли тонкие границы дозволенного, подтолкнули к самому краю. Безумный демон сидел в ее голове и каждое мгновение рвался на свободу, жаждал крови. Максимова сходила с ума, слушая его манящий шепот и сжимая виски тонкими пальцами с неизменными дешевыми кольцами [это все были его подарки, поэтому Ванда скорее умрет, чем расстанется с ними]. И иногда ей так хотелось поддаться, прислушаться к голосу_ с д а т ь с я. Просто перестать сопротивляться, опустить руки. Демон обещал ей исполнение самого главного желания взамен на послушание.

Впрочем, Штрукер тоже много чего им обещал. И Магнето. И даже непогрешимый Профессор Икс. И к чему это привело?

Ванда может быть и не доверяла Тони Старку в полной мере, он был меньшим из возможных зол. Да и крайне редко появлялся в собственной башне, к огромному облегчению Ведьмы. Постепенно она осваивалась на базе, позволяла себе чуть больше времени проводить в обществе других людей, заглядывала в спортзал или даже комнату отдыха, когда там было больше трех человек. Но ее все еще боялись, она чувствовала это, слышала их мысли, пусть теперь уже совсем этого не хотела. Экранироваться было сложно, и покой Алая Ведьма находила только в одном месте — в палате Пьетро, размеренное шуршание приборов помогало ей успокаиваться. Иногда она даже засыпала в кресле около его постели, но на утро неизменно обнаруживала себя в своей комнате. Она не знала, кто именно ее перемещает, пока в одну ночь не проснулась и не уловила отголосок мыслей Сэма Уилсона, который осторожно поднимал ее на руки. Тогда и на следующее утро она не подала виду, что что-то произошло, но через пару дней составила компанию Соколу в гостиной, сделав ему чай и по обыкновению ничего не сказав, лишь едва заметно кивнув. С тех пор это стало негласной традицией.

Возможно, Ванде было так легко с Сэмом, потому что его не было там, в Соковии. Ей не приходилось пробуждать его самые худшие воспоминания, а ему не приходилось заново переживать их. Чувство вины жгло Ванду не хуже огня, пробуждая ее худшие кошмары. И что самое страшное, никто ее не винил! Никто не смотрел косо, скорее наоборот.

От гнетущих мыслей Ведьму отвлекает даже не сколько голос Наташи, сколько ее мысли и ее настроение. Ванда внутренне напрягается, невольно расправляя плечи, поднимая на русскую слегка расфокусированный взгляд. Ей требуется не более полминуты, чтобы полностью осознать, кто именно перед ней.

— Что? — брови Ведьмы сходятся на переносице, на лице чистое удивление вперемешку со страхом. Прошлое Наташи едва ли не сбило Максимову с выполнения миссии, заставило сомневаться, а действительно ли то, что они делают, во благо? И Ванда не могла заставить себя посмотреть в глаза русской шпионки, старалась и вовсе избегать ее компании.

— Пока они меня не подводили, — упрямо возражает Ванда, чуть отстраняясь от рыжей, невольно намекая на произошедшее на том злополучном корабле. Зрачки, реагируя на внутреннее состояние дочери Магнето, вспыхивают алым светом, а на кончиках пальцев появляется алый туман. Впрочем, Ванда быстро берет себя в руки, сжимая ладони в кулаки. Ей не хочется признавать правоту Романофф, но та не собирается отступать и не оставляет выбора. Почти, как Клинт когда-то. Возможно, именно это и играет решающую роль. Глаза вновь приобретают привычный светло-зеленый оттенок, плечи опускаются, а голос звучит на удивление глухо.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала, Наташа?

Диане страшно.
И это чувство дезориентирует амазонку, практически выводит ее из строя, заставляет действовать импульсивно, допускать ошибки. Ей не хочется этого признавать, но ей действительно не следовало буквально-таки похищать Сти... Франклина Фостера с того склада, а после отдавать приказ Киборгу. Вся ответственность целиком и полностью лежала на ней, и она готова была встретиться с последствиями лицом к лицу. Но ей все же не пришлось. Может быть и Брюс, и Виктор совершенно не скрывали, что они не одобряю ее действия и считают их, как минимум, непродуманными, оба встали на ее сторону перед всем остальным миром, выставив все как заранее спланированную акцию, заявляя, что у них была информация, что эта группировка может угрожать не только одному городу, но и их стране, списывая произошедшее на случайное совпадение, а действия Дианы - попыткой спасти их агента, который мог бы оказаться в смертельной западне. А передатчик она вырубила, потому что ее личность продолжала держаться в тайне от большинства разведывательных агентств. А усилия Брюса помогли даже вывернуть это в свою пользу, еще раз подтвердив необходимость вывода Лиги Справедливости на новый, официальный уровень, который предполагал бы сотрудничество и обмен информации.

Но если честно, дочери Зевса впервые за все время ее существования, действительно было наплевать, что о ней могли подумать.
Её Стивен Тревор был жив. Это единственное, что ее волновало. И поэтому Диана боялась - боялась, что все происходящее лишь сон или еще хуже, навеянный кем-то из ее врагов мираж_ лишь иллюзия, призванная вывести из строя Чудо-Женщину и пошатнуть ее авторитет в глазах общественности, очернить ее репутацию и может быть даже открыть всему миру настоящую правду о ней. Правду, к которой никто не готов. Боги и монстры существуют по сей день.

Сердце предательски пропускает пару ударов, а после нагоняет их в ускоренном ритме, когда их пальцы на мгновение соприкасаются и она заглядывает в глаза мужчины. Боги, как же он красив. Она не отрывает взгляда от его лица, внимательно наблюдая за его реакцией, замечая бледность, появляющуюся, а после меркнущую улыбку, задержанное дыхание, когда приходит узнавание. Непроизвольно, она делает полшага вперед, оказываясь на расстоянии руки от него, борясь с желанием обнять его и поцеловать, вложив в поцелуй все свои чувства. Вместо этого Принц лишь прикусывает нижнюю губу, пытаясь понять, как она может помочь ему. И что вообще, великий Зевс, тут происходит. Каким-то совершенно непостижимым образом, но Диана была уверена на сто процентов, что перед ней сейчас именно её Стив, тот самый, который пожертвовал свою жизнь, чтобы спасти других. Тот самый, кого она не переставала любить даже по прошествии целого века.

- Бельгия, а если быть точнее, Ничья Земля, ноябрь, 1918 год, - на губах против воли появляется несколько грустная улыбка, стоит Диане вспомнить тот день, а после ту единственную ночь, которую им довелось провести вместе. Сейчас Принц с иронией думала о том, какой наивной она была тогда, а на щеках появлялся румянец от смущения, когда она вспоминала их первый откровенный разговор на лодке по пути в Лондон. Что же, Стив Тревор переубедил ее. Но ей стоит вернуться в настоящее, потому что оно гораздо важнее. Его слова заставляют ее сердце биться чаще, а горькому комку встать поперек горла, мешая дышать и говорить. Ей требуется долгое мгновение, чтобы унять волнение и взять контроль над телом.

- Это наша.. моя команда, они помогали мне во время Первой Мировой и после неё, - она подходит еще ближе к мужчине, вставая рядом с ним, чтобы тоже видеть фотографию и протягивает руку, указывая на мужчину по свою левую руку, - Это Вождь, а рядом с ним Чарли, он отлично пел, но вот стрелял не очень, - Диана мягко улыбается, позволяя светлой грусти о своих друзьях накрыть ее. Ей довелось похоронить их всех, и это наложило на амазонку определенный отпечаток. - А это Самир, - указывает пальцем на мужчину в забавной шапочке, не позволяя себе утонуть в своих переживаниях. Она уже оплакала их всех. - он был шпионом и знал чуть меньше языков, чем я, - Принц с ностальгией вспоминает их не прекращающиеся споры по этому поводу.
Грудь сдавило в предвкушении самого трудного. Остался последний неназванный человек на фотографии. И этот человек стоял сейчас рядом с ней. Дочь Зевса делает ненужный ей лишний вдох, называя его имя.

- Капитан Стивен Тревор, и мне жаль это говорить, но у него не осталось... - горло сдавило спазмом, Диане приходилось сдерживать рвущийся изнутри всхлип, - Его род прервался, - она все же находит в себе силы продолжать их разговор. Принц негромко смеется от его попытки пошутить и разрядить обстановку, но страх сильнее сдавил ей грудную клетку - ей казалось, что кто-то нанес ей сильнейший удар в живот, выбивший из легких разом весь воздух.

- Мне жаль, но я действительно не знаю, что происходит и как я могу помочь тебе. Ты... ты не просто выглядишь, как он, твои сны могут символизировать воспоминания, но я никогда не сталкивалась с подобным,  - беспомощность и незнание, что делать дальше, неимоверно раздражают Чудо-Женщину, но возможно, сейчас действовать должна Диана. И, поддавшись внезапному порыву, амазонка подается вперед и положив руку на щеку мужчины, мягко поднимает его лицо и поворачивает голову к себе, прежде чем прикоснуться к его губам в нежном, но чувственном и коротком поцелуе.

and all the kids cried out, "please stop, you're scaring me"
i can't help this awful energy
god damn right, you should be scared of me
who is in control?
Мера времени перестала иметь значение. Каждый последующий день был повторением предыдущих и нес в себе едва ли больше смысла. Бесконечные дни переходили в бесконечные ночи, минуты стекали в часы и вгрызались в кожу, оставляя зудящие раны на теле. Таким же постоянным было и раздражение, одолевающее рыцаря все упрямее с каждым упущенным мгновением. Прошло, возможно, не больше месяца – Кайло не мог сосредоточиться на цифрах – с тех пор, как Старкиллер был уничтожен. Рен достаточно быстро приучился думать, что это его личный провал. Насчет базы, конечно, можно было и поспорить, но поединок с мусорщицей и перебежчиком ложился полностью на его плечи. Это унижение охотно грело его внутреннюю неуверенность в себе, заставляя намного болезненнее реагировать на любые замечания и попытки задеть его. Эта же ярость еще упорнее погружала его во Тьму, заставляя наконец забыть обо всем другом.

Кайло старательно игнорировал любые внешние раздражители, насколько это вообще было возможно. Он замыкался в себе, прячась за маской, которую уже нарекли ликом чудовища. Здесь, в складках длинной черной мантии, сам себя взращивал озлобленный монстр. Долго, упорно, агрессивно. Его не нужно было направлять: путь к совершенствованию был ясен и прям. Не успели срастись раны на его теле, как он уже схватился за меч, ломая свои собственные преграды.
Тревога внутри нарастала. Это было похоже на крик. Крик где-то в глубине, поднимающий голову из бездны ужасающей, темной. Как заброшенный дом, где по углам снуют монстры и тени. Их стоны эхом отдаются в пустынных коридорах. В глазах, становящихся еще темнее с каждым разом, отражается все та же забытая, невозможная реальность человека, сидящего на краю своего собственного сознания. Думать об этом каждый раз становилось все невыносимее.

Он становился все злее и упорнее, с каждым новым ударом отсекая себя от того, что ему не хотелось понимать. Каждый раз вырываясь с корнем, бездумно бродя по тем самым пустынным коридорам. Вздрагивая от малейшего звука, стирая черную краску с черных стен, безвольно опускаясь все ниже. То был человек, готовый сдаться и отступить, до боли сжимая в руках свои секреты.

Жуткое, чудовищное одеяние ненавидело человека, сидевшего внутри. Не было смысла бить зеркала: он повернул их. Обратной стороной.

Руки были холодными. Они мелко-мелко дрожали, касаясь уродливого шрама на все лицо. Мерзко. Отвратительно. Обидно. Кайло не видел его, но ощущал. Он был способен чувствовать запекшуюся кровь. Обнаженная плоть за ней пульсировала и жгла, пробираясь глубоко-глубоко. Против воли длинные бледные пальцы оставляют на коже красные борозды, и теплая кровь струится из потревоженной раны. Ненависть к себе и к тому, во что он превращается, придавала Рену сил. Он сдирал ненавистное лицо убийцы, смеясь и упрекая себя. Успокаиваясь, он думал о том, что это бессмысленно. Теряя силы, он думал о том, что это бессмысленно. Он просто думал, что это бессмысленно. Это было бессмысленно.

Кайло много раз думал о последствиях, но едва ли это было тем, о чем думать все-таки стоило. Возможно, он в очередной раз переоценил себя. За короткий промежуток времени, как он думал, как-то многовато разочарований. Слишком. Чрезмерно. Просто навалилось. И если бы оно касалось только его…

Казалось бы, он просто пытался избавиться от внутренних противоречий, наконец перестать балансировать на краю и позволить себе сорваться вниз, в ту самую бесконечную темноту. Как очевидная цель – достижение дна. Тем не менее, утверждать, что это помогло, было бы слишком наивно и глупо. На смену старым терзаниям пришли новые. Когда, кажется, карты раскрыты и судьба предопределена, появляются новые демоны. Призраки из прошлого, которые не собираются оставлять тебя в покое. Они не могут тебя отпустить, и ты тоже не можешь… их всех. Знакомые голоса бьются в отражении окон и сливаются с тишиной, хватают за горло, и от их холодных прикосновений мороз пробегает по коже. Это… это похоже на настоящий кошмар, в котором ты бесконечно задыхаешься. Вся суть, тем не менее, в твоем одиночестве. Понимаешь? Это твои руки. Черт возьми, ты, должно быть, напуган. И правильно.

Ты больше своего тела. Кожа упрямо трескается и кровоточит, а разум смертельно болен. Голос срывается и дрожит. Возможно, так и нужно, когда ты кричишь. Беззвучно, стирая руки в кровь, царапая стену. Это рвется изнутри, ломает кости и сочится из ран, разрывая хрупкую оболочку: твои демоны не церемонятся с тобой. И ты прекрасно их знаешь, каждого монстра в твоей голове. Ты к ним привык. Но у кого власть?

Бесконечные сомнения и ожесточенная борьба внутри, снаружи – умелое отрицание. Это называется искусством, когда никто не догадывается, как умирает твой разум за непроницаемой маской. Погибель целого мира в мертвых глазах за темной линзой. Усталая дрожь в голосе сливается с механическим бездушием вокодера. Чуть более резкий, чуть более громкий, чуть более раздражительный. Никто не представляет, как сложно не сорваться. Терпеть. Боль внутри, боль снаружи. Потревоженные, разодранные безобразные раны, кровь под ногтями, синяки на шее – самоистязание всегда было неотъемлемой частью перевоплощения. Ломать себя изнутри, запрещать любые сожаления, упорно следовать выбранной цели и не думать, скольких еще придется убить, чтобы принять это.

Возможно, достаточно только одного, чтобы это чувство страха и тревоги наконец отступило. Если бы Кайло мог, он бы без раздумий отключил эмоции. Чувствовать что-либо становилось все невыносимее и невыносимее. В конце концов, он начинал путаться сам в том, что ему нужно на самом деле. В очередной раз он боялся переоценить себя. Любая свободная минута превращалась в самоубийство. Знаете, что хуже сгущающейся тьмы? Луч света. Умирая, ты собираешься умереть окончательно. Уставая от бесконечных перемен и невыносимых решений, ты собираешься устать окончательно. В этом нет никакой определенной системы, никакой структуры и значения. Хотелось бы.

Хотелось бы, думал Кайло, дезактивируя меч и чувствуя относительно приятную боль в незаживающих ранениях, как бесконечном напоминании о его позорных провалах. Ради исключения повторений он и тренировался до тех пор, пока окружавшее его имело четкие границы и очертания. В запахе жженного пластика и неравномерном гудении лайтсейбера Кайло прятал себя от всего, что перешептывалось в его темноте. К сожалению, это не могло продолжаться вечно, и когда-то ему приходилось сдаваться.

К сожалению… к сожалению, он не мог избегать этого так долго. Это всегда было сильнее человеческой природы. Только Кайло боялся.

Боялся спать.

Великий Панем.
Город-государство, построенный на развалинах старого мира. Капитолий — столица государства, неизменно поражает воображение, заставляя вас приоткрыть в изумлении рот. Вокруг роскошь и золото, а на деле это лишь пыль, старательно пускаемая в глаза обывателей, задабривая их и старательно отвлекая внимание от происходящего за границами столицы. Власть находится в руках одного человека, обладающего нужными связями и огромным состоянием. Система работала идеально. Тринадцать дистриктов разделили между собой обязанности, каждый знал свое место и свою цель — общее благополучие. Тоталитарная диктатура. По опыту прошлых лет могу заметить, что этот режим является наиболее выгодным и перспективным. Сильная власть обеспечивает достаток и безопасность своих подданных. Вот только не все способны видеть перспективы. И не все оказались готовы мириться с временными неудобствами, словно забыв уроки прошлых лет. Сильное государство основано на крови, и это совершенно неоспоримый факт. Панем выбрал сценарий Рима, и не прогадал. И пусть наши истории получили свое начало на территории древней Греции, которая сейчас скрылась под метровым слоем воды, достичь пика нашего могущества мы смогли только в Риме. Виктория всегда была сильнее. И более жестокой, беспощадной. Она не прощала неудач и проигрышей. Она всегда умела красиво мстить. Но тем не менее, она — это я. Я никогда не умела контролировать смену сущностей, пусть и отчаянно пыталась. Мое окружение влияет на то, кем я буду, как бы странно это не звучало. И последние века я провела, как Виктория — жесткая, резкая, наглая, уверенная в себе. Она не умеет уступать. Головная боль стала моей постоянной спутницей, наравне с голосами десятка личностей в моей голове. Но громче всех звучит её голос.

Панем пал?
Эхо недавно прокатившейся войны до сих пор чувствуется.
Это и повисшие в воздухе отчаяние и страх, щедро приправленные горечью и скорбью. Это и повсеместные разрушения, которые со временем будут ликвидированы. Это затравленность в глазах людей, которые спешат поскорее оказаться в иллюзорной безопасности своих домов. Это отряды миротворцев, которые стабильно, раз в час, патрулируют улицы городов, высматривая потенциальных мятежников. Это восемьдесят процентов ложных арестов и сорок пять процентов ошибочных казней. Единственный способ восстановить порядок и доказать свою власть — это применение силе. И правительство не скупится на вооружение, ужесточая меры контроля. Виктория торжествует, празднует победу. Это её достижение. Её никогда не смущала проливающаяся во имя великой цели кровь. Возможно, мне тоже стоит махнуть на подобное рукой. Люди неизменно придумывают способы убить друг друга. И им не требуется вмешательство богов.

Катастрофа, ставшая результатом войны богов более тысячи лет назад, едва не стерла человечество с лица земли. Землетрясения, извержение всех вулканов одновременно, наводнения, глобальное изменение мира — в один момент погибла примерно треть людей, а в последующие годы еще столько же от голода и локальных стычек. Потребовалось не менее десятилетия, чтобы ликвидировать последствия и хоть как-то скоординировать действия лидеров государств, оставшихся в живых. Мир сильно изменился за прошедшие сотни лет. Во всем. Часть материков оказалась погружена под воду, исчезли привычные государства и страны. Теперь не имела значение национальность или раса человека, на первое место выдвигалась польза, которую о мог принести. Ценились военные, медики, ученые, на второй план отступали учителя, менеджеры и другие офисные работники. Стань полезным — или умри. Жестоко, но действенно. Не сразу, но тем не менее, люди приспособились. В этом особенность их расы. Они неизменно выживают. Это всегда меня интриговало в них, поэтому я не отказывала себе в удовольствии жить среди них. Иногда влюблялась даже, проживала с ними жизнь, пока не появился он.

Вам всем знакомо его имя.
Александр Македонский. Ричард Мортон. И еще несколько имен, которые он примерял на себя. Мне все же удалось добиться своего. Он получил бессмертие, став моим до конца времен. Вот только конфликты между нами не исчезли. Даже став новым богом он так и не понял. Не смог почувствовать влияния смертных на нас в полной мере. Я никогда не пыталась скрыть от него свою истинную сущность, но он всегда считал это не более, чем игрой. Так и не осознав тот факт, что у меня нет контроля над всеми моими сущностями. Да, во все времена существует лишь одна богиня победы, вот только ее представляют всегда по-разному. И это действительно влияет на мою личность, изменяя черты моего характера. Подстраивая по какие-то нормы и образы.

Вследствие всего происходящего у меня случилось расстройство личности. А головная боль и вовсе сводила с ума.
Поэтому я не знаю, что именно мною руководило, когда я шептала новому президенту Капитолия свою идею. Восставшие дистрикты должны заплатить за свое преступление. И уничтожения номера Тринадцать недостаточно. Каждый год каждый дистрикт должны отправлять двух детей, мальчика и девочку, в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет, на специальные Игры на выживание, в которых в живых останется только один. Да, я невольно вспомнила легенду о Минотавре и возможно вдохновилась ей, если можно так сказать. И вот я смотрю на смертных с Олимпа. И не могу найти в себе сил испытывать угрызения совести. Они это заслужили.

Я чувствую твое недовольство, Александр, — намеренно использую имя его прошлой жизни, скрещивая руки на груди. Я стою на краю мира, на Олимпе, наблюдая за подготовкой к первым играм. Я всего лишь дала им идею, они же сами довели ее до совершенства. И после этого боги жестоки? Я вижу перспективы, и я знаю, чем все закончится. Какие Игры и почему станут последними. Может быть изначально мои действия были лишь необдуманным порывом, сейчас я твердо осознаю тот факт, что именно так и должна сложиться история человечества.

Глубокий вдох. Горячий воздух привычно обжигает легкие изнутри, терпкий запах старины щекочет голосовые связки, пока еле заметная улыбка касается ее губ. Прикрыть глаза, на секунду замерев, чтобы представить, что она находится где-нибудь не здесь, в тишине Гватемальских джунгей, терпеливо замешивая порцию гипса для очередного слепка. Дом. Палящее солнце и бесконечные пустыни с золотистым песком. Только в Египте был такой песок - не обжигающий, а теплый, напоминающий сыпучее золото и завораживающий своей красотой. Несколько сотен лет назад, окончательно приспособившись к миру смертных, она делает выбор в пользу археологических раскопок как минимум потому, что большинство из них проходят под палящим солнцем, сопровождаемым знакомым запахом древности. Дом. Единственное место, в котором она, несмотря на свое отчаянное желание, уже никогда не сможет оказаться.
Рано или поздно для всех Богов время превращается в несколько неопределенную субстанцию - что для тебя время, когда твоей жизни предоставлена вечность? Вечность - это ведь так много. Боги никуда не торопятся. Боги могут максимально педантично выполнять абсолютно любую работу, ведь им даровано бесчисленное количество лет. И лишь одно слово - никогда - звучит как смертный приговор. Никогда - и больше нет той юной по меркам Богов девушки, что одной улыбкой способна успокоить песчаную бурю. Никогда - и больше нет крепких объятий мужа, что бесконечно согревают долгими ночами. Никогда - и больше нет прознительных глаз сына, одного взгляда которых было достаточно, чтобы раз за разом заставить ее мир переворачиваться в головокружительном сальто. И уже совершенно неважно, как скоро прекратится именно твоя вечность, ведь несмотря на то, что по слухам, время способно залечить абсолютно любую рану, именно эта рана будет вскрываться раз за разом, кровоточа и причиняя невыносимую боль.
Она покидает дом слишком давно. Настолько давно, что память уже вот-вот перестанет хранить остатки воспоминаний о переливающихся лучах солнца в водах Нила. Со временем память размывается, уходя как песок сквозь пальцы. Вот что действительно способно сделать время. Потому что все остальное - лишь жалкая ложь. Время не лечит, лишь накладывая невидимые бинты на кровоточащее тело, раз за разом окращивая их в темно-бордовые краски. Иногда начинает казаться, что так давно потерянная жизнь становится лишь едва уловимым воспоминанием, но стоит расслабиться, и воспоминания мгновенно воспользуются ситуацией, жестоко ударив поддых. Ослепляя яркими образами перед глазами, знакомыми ощущениями и запахами - в большинстве случаев это происходит ночью, в перерывах между изнуряющей работой, лишая ее жалких остатков сна. Эти воспоминания были одними из ее наказаний; ведь память - это едва ли не самое жестокое наказание за кажущийся смертельным приговор "никогда". Это было слишком давно. Слишком много воды сменили в себе берега Нила, безжалостно вымывая их очертания. Слишком давно, но если точнее - четыре тысячи пятьсот девяноста пять лет назад. И восемь месяцев. И двадцать четыре дня. Ее память - это кара за совершенную когда-то ошибку.
Со временем Нефтиде начинает казаться, что она справилась. Приняла новые правила игры и полностью под них перестроилась. Она находит работу в сфере археологии, поначалу устраиваясь помощником руководителя, а с годами уже руководя собственными археологическими раскопками. В перерывах между ними она пишет многочисленные работы в одном из университетах, ее статьи, кажется, несколько раз публикуют на разворотах научных газет. Она стоически игнорирует абсолютно любое внимание мужчин, с первых минут общения ставя его в строгие рамки под названием "деловое". Ее педантичный труд становится невообразимо ценным - и каждый раз в этот момент она чувствует приближение того, кто неустанно пытается ее выследить. Его приближение. Это означает, что даже несмотря на ее периодические переезды между раскопками, ему удалось ее найти.
И Нефтида начинает заново. Полностью меняет внешность, имя, возраст и место проживания. Перемещается на другой конец света, где снова находит группу археологов, проявляя ярое желание к ним присоединиться. Несколько лет терпеливо строит карьеру, начинает возглавлять собственные раскопки, и затем, бессонной ночью где-то во тьме инстинктивно чувствует его приближение.
И приходится начинать заново. День за днем, год за годом это повторяется вновь и вновь, словно Сет начинает физически чувствовать крепкий фундамент под ее ногами, заставляя порывисто менять его на зыбкую почву молодого помощника. Но со временем даже к этому она привыкает.
Нефтида привыкает к тому, что больше никогда не сможет заводить друзей. При ближайшем рассмотрении смертные оказываются не настолько жалкими, как когда-то в прошлой жизни о них высокомерно отзывается Исида. Рядом со многими из них она бы с удовольствием провела хотя бы один человеческий век, своевременно позволяя внешности стариться. Безусловно, без романтического уклона отношений - просто добрыми друзьями, за чью руку ты крепко держишься, радуясь очередному научному открытию. Но все же - рядом. К сожалению, когда в среднем тебе полностью приходится менять собственную жизнь в среднем раз в пять-десять лет, тут уже становится не до привязанностей.
Но даже к этому со временем удается привыкнуть. Единственное, к чему привыкнуть невозможно даже за целую вечность - отсутствие рядом сына. Отсутствие возможности быть рядом с ним, внимательным взглядом следя за тем, как ее любимый малыш растет. Крепко сжимать его в объятиях, тонкими пальцами перебирая темные локоны. Наверное, оттого у нее просыпается невиданное ранее рвение к изнурительному труду - в конце концов, в действительности это отличная возможность отвлечься от собственных мыслей хотя бы днем, если они все равно неизбежно догонят ее ночью.
Этой ночью она слишком долго не может уснуть, ворочась на жестком подобии кровати с тонким матрасом: археологи быстро привыкают к не самым комфортным условиям сна. Еще быстрее археологи привыкают к изнурительной жаре, ей же - привыкать вообще не пришлось, для нее подобные погодные условия были более, чем естественными. Тогда почему она никак не может уснуть? Выходя из шатра, она испуганно оглядывается по сторонам, прислушиваясь к темноте ночи. Неужели снова нашел? Слишком рано, слишком быстро, да и ощущения были бы гораздо острее. Обычно приближение Сета чувствуется как неумолимая песчаная буря, стирающая все на своем пути, но в тот момент она чувствует... холод. Непривычный холод, интуитивно заставляющий ее съежиться, посильнее кутаясь в накинутый на плечи плед. Тогда Нефтида думает, что ей просто показалось, и неожиданно проснувшаяся интуиция - лишь мираж, вызванный чрезмерными волнениями от грядущих научных открытиях. После небольшой прогулки она засыпает крепким сном младенца, наутро вновь с упоением погружаясь в любимую работу.
О том, что к собственной интуиции ей следует прислушиваться более внимательно, Нефтида понимает лишь через несколько часов после пробуждения. Приближение знакомого холода заставляет брови нахмуриться, а неожиданно знакомый голос, раздающийся за спиной, вздрогнуть, испуганно оборачиваясь.
О, нет.
Этот голос Нефтида узнает всегда, сколько бы времени не прошло с их последний встречи. В этот раз - непростительно много, а потому в ее карих глазах плещется острое чувство вины, когда она смотрит в глаза собственному сыну.
- Анубис? Что ты... - остаток фразы так и не срывается с языка: она не может спросить у сына, что он делает здесь, когда они не виделись почти век. К привычному образу холодной матери Нефтида всегда готовится заранее, собираясь с силами, моля Ра о том, чтобы и в этот раз ей удалось правдоподобно сыграть почти насильно навязанную ей роль. Перед глазами до сих пор стоит лицо Осириса, который говорит Нефтиде о том, что ей нужно перестать быть настолько эгоистичной. Что она больше не может привязывать к себе сына, чтобы снова пропасть на несколько лет в попытках спрятаться от гнева Сета. Что после каждого ее появления Анубис неустанно зовет ее бессонными ночами. Что мальчик, ее любимый мальчик, больше не должен страдать от того, что ему в родители досталась настолько слабая мать.
Нефтида чуть слышно кашляет в сжатый кулак - горло хрипит, голос срывается, руки дрожат - она не готова к этой встрече. Последние несколько секунд она гипнотизирует взглядом стены пирамиды, не в состоянии выдержать взгляд Анубиса, а затем, собравшись с силами, продолжает:
- Как ты меня нашел? Что-то случилось?
Она готова продать душу всем мыслимым Богам за то, чтобы обнять его. Она готова свернуть небо, лишь бы снова почувствовать его запах, его плечи, крепко сжимаемые ее руками. И его ответное объятие. В какой-то момент она была готова пожертвовать собственной жизнью, лишь бы быть рядом с ним, но она знала, что ее присутствие грозит сыну смертельной опасностью. Ведь если Сет увидит их рядом... об этом Нефтида старается даже не думать. А потому самым разумным решением было уйти, спрятаться под тенью ночи, изгоняя себя из его сердца, не позволяя Анубису больше страдать из-за ее отсутствия. Ведь его из своего сердца она все равно никогда не сможет изгнать.
И это - ее главное наказание.

Не терплю глупость, оскорбления, а ещё - дерзость смертных. Тех, кто возомнил себя Богами, попытавшись встать с ними в один ряд. Тем, кто поверил, что течёт в них кровь титанов и гигантов, древних властителей жарких миров, создателей всего.
Удел смертных - корм у подножья тронов великих, их великое счастье - одобрение тех.
Как могут люди равнять себя с Богами? Как могут верить, что рождены особенными? Даже если в том их убеждает кто-то из нас.
Эта политика единения ущербна. Мы - пастухи, они - стадо, что само создаёт для себя королей. Копошатся в своём смертном бытие и верят  в великую память, что оставят на этой земле. Их не станет уже через пару десятков лет, каждого из тех, чей разум воспалён собственной гордыней. Верят, что вершат судьбы и творят великие дела, но на деле - не более, чем прах, что будет развеян по грязным и пыльным улицам.
Никого не останется, кроме нас.

И меня коробит вера моей сестры в этих смертных. Даже выглядит эта забота...отвратительно. Я понимаю, почему их приятно порой видеть в собственной постели, каждый из нас развлекается с ними, тёплыми, слабыми и наивными. Могу понять, как забавны они бывают, в своём бесконечном мельтешении, тех задачах, что решают, не жалея собственных жизней. Созданы не на потеху нам, но вполне справляются и с этой своей ролью. Я, можно сказать, тоже испытываю определённые тёплые чувства к ним, когда они не мешаются. Но никогда не потреплю даже попытки сравняться с нами.
К тому же, не способен принять даже намёка на то, что смертный может быть лучше нас. Меня. Речь идёт обо мне, что любое сравнение со смертным считает оскорблением. Моя возлюбленная сестра - единственная, кому я прощаю право быть впереди меня. Но для остальных у меня нет ни единой капли жалости. Вся кровь моя вскипает древней яростью, когда я ощущаю рядом с собой соперника. И разум не будет спокоен, пока враг мой не ляжет в могилу. Для смертных существуют прощение и другой мир, где боль оставляет. Для таких же, как я, лишь только "здесь и сейчас".

Александр Македонский мёртв и виновна в этом лишь сама Ника. Я многое позволял ей, несмотря все обвинения в тирании и злобе, но оскорбления не стерплю. Мне нравится, когда смертные - наши игрушки. Одноразовые вещички, что рассыпаются, словно песчаные фигурки под железной поступью воинствующих солдат.
С ними удобно забавляться. Превращаясь в смертного мужчину, я множество ночей проводил в постели женщин, безродных и цариц, с жёнами королей и сёстрами настоящих воинов. Мне не нравится просто быть, как все прочие мужчины. Мне нужно побеждать и забирать то, что не принадлежит мне ни по закону, ни по праву.
  Вкус женской плоти слаще, когда наполнен любовью к другому. Их крики громче, когда наполнены отвращением к себе самой, поддавшейся слабости и покорившейся чужой силе. И даже боль, когда их, совершенно не согласных, берёшь силой, не более, чем услада для злобного сердца. Я всегда получаю то, что мне нужно. Совершенно не важно, какой именно ценой.
Никто не запомнит парочку солдат, что сменяли своё дежурство между ног  в военном походе. Но каждая запомнит в своей постели Бога. И это - самое забавное из того, во что не могут поверить люди. Особенно, когда пытаются сравняться с нами.
Великий - прозвище, что никогда бы не было дано Богами. Мы называем этим словом Зевса, но его забрал себе обычный смертный. Я не слишком внимательно следил за этим полководцем, не замечая ничего особенного. И даже когда моя строптивая сестра обратила на него своё пристальное внимание, не слишком был озабочен. Королей много. Воителей ещё больше. Много даже тех, кто будет вписан в летопись истории, навсегда запоминаясь тем, кем не был никогда на самом деле.
История - наука обмана. А те, кто пишут её - величайшие лгуны.
Но людям нужны все эти истории о тех, кто был когда-то до них. Для того, чтобы не учиться на ошибках и навсегда заиметь право  винить в них не себя. Ведь править ими всегда, пока они отдают прошедшему столько внимания, будет прошлое.
Меня не слишком интересуют дела смертных. Не слишком заботит то, сколько времени тратят на них подобные мне. И даже в то, чем занимается Ника, возлюбленная моя сестра, лезть я стараюсь не слишком-то. Какое мне дело, в конце концов, кого она решила облагодетельствовать, богиня победы. Ведь рядом, сколько бы сотен веков не прошло, будем только лишь мы. Её семья, которую она столь несправедливо и грубо отодвинула на задний план. Но кто, на самом деле, никогда не оставит её.

Тело Александра уже унесли, а песок успел впитать в себя кровь. И ничего на самом деле великого, как оказалось. Такой же, как и все остальные, кому не суждено было стать равным богам. Проклятый любовью бессмертного.
Он и впрямь был хорош, для обычного человека, глупо отрицать. Но всего лишь обычный кусок плоти, по венам которого бежит кровь. Всего лишь один из миллионов, кто сияет столь же ярко, как быстро гаснет. Множество смертных были облагодетельствованы любовью богов в своё время, пользовались ею беззастенчиво, начиная верить в собственную исключительность.
Но это всё блажь подобных нам. Людям нужно когда-нибудь понять, что приблизившись к солнцу, ты будешь сожжён.

Ника заботливо опекала своего полководца, словно несушка-мать. Будь у меня сердце, заточенное под понимание, вполне возможно, я умилился бы этим картинам, позволил бы сестре играть с этим смертным до конца. Я, может быть даже, нашёл бы себе занятие поинтереснее, чем наблюдение за военными походами, не представляющими для меня никакого интереса.
  Но она сама совершила роковую ошибку, заявив в лицо мне, что Александр, чей разум не таит в себе ядов безумия, куда лучше, нежели я. Слишком часто стала делить с ним постель, забыв меня, слишком сильно увлеклась.
  А потому, в том, что случилось, виновата исключительно лишь она сама. Моя сестра, решившая вдруг, что можно меня отбросить в сторону, как надоевшую игрушку. И любовь, что зрела в моём сердце с самого появления её на свет - единственная причина, почему всё ещё жива она сама. Не терплю подобного пренебрежения. Она должна была выплатить свою цену.

Знаю, что она совсем скоро явится, уже осведомлённая обо всем. Почти физически ощущаю её боль  и ярость, задолго до того, как лично появляется на горизонте. И безусловно, уже в курсе о том, что случилось с её возлюбленным Александром из Македонии.
Ах, какой славный конец для великого воителя. Не к каждому лично спускаются титаны, чтобы расправиться с ним.
Но этот смертный и впрямь стал раздражать меня. Слишком сильно для  того, чтобы и дальше продолжать терпеть его назойливое существование, которому столько внимания уделяла Ника. Слишком недостаточно внимания для меня самого.
  Сестрице, во избежание худших последствий, пора сменить было приоритеты. Мне больше нравилось, когда время мы проводили в одной постели, слившиеся в единой страсти друг с другом. Я и тогда напоминал ей о том, что принадлежит она только мне, где бы мы оба не были. И о том, что ни на небе, ни на земле, ни в Тартаре,  не найдёт она покоя, если решит вдруг предать меня.
Глупо думать, что клятвы теряют свои силы по прошествии времени.

- Любовь моя, ты слегка задержалась. Его душа уже ушла, а тело стало прахом.  Я сам сделал всё, чтобы она не успела. Не осведомлённая  о том, что случилось, слишком поздно она узнала обо всём, что произошло.
Моя отдельная благодарность Эриде, в которой вижу я наилучшего себе союзника. Только мы, объятые древней злобой, обидой и ревностью, можем действительно хорошо понять друг друга. И я так же предан тем, кто выступает на моей стороне.
- Но это и не страшно. Смертные постоянно умирают. Таков уж их удел. Пожимаю плечами, с широкой улыбкой разглядывая замершую напротив сестру. Я, скорее всего, могу понять её чувства, если попытаться в них вникнуть, проявить хотя бы каплю сочувствия. В конце концов, она была ихором, что тёк во мне, частью меня, моим сердцем. Я мог бы понять всё, что она испытывала, лишившись любимой своей игрушки, потому что причиной тому был я.
Но мне это было не нужно. Слишком много злости  и раздражения вызывала она у меня в последнее время. Слишком много дерзости от той, кого я воспитывал буквально  с самого рождения, держа возле себя и для себя. Выбирать не семью - всегда очевидно плохой выбор.

- Если хочешь извинений, моя королева, то их не будет. Я убил твоего смертного и о том не жалею. Наверное, тебе нужно было лучше заботиться об этом хрупком существе, раз уж посмела сравнить его со мной. В  конце концов, она и впрямь, слишком опрометчиво бросалась словами. О том, к примеру, что этот воитель лучше, нежели я, хотя бы потому, что не так безумен и объят злостью.
Глупая причина, не имеющая под собой ровным счётом никаких оснований. Я всегда отличался здравым разумом и живостью мысли. С той лишь скидкой, что не терплю никакого соперничества со мной.
И я конечно, вновь злюсь, произнося всё это вслух. Как можно сравнить смертного человека с титаном? Как можно думать, что вся твоя любовь станет надёжной защитой для того от первородной ярости?
- Вини в его смерти себя, дорогая сестрица. Возможно, он бы успел достигнуть большего, если бы ты нас с ним не стравила. Не прекращаю ухмыляться, разглядываю замершую напротив красотку. Прекрасна как в гневе, так и в боли. Я помню её разной, от маленькой девочки, что тянула доверчиво ко мне свои руки, до взрослой женщины, чьи вещи так беззастенчиво рвал, в моменты страсти.
Но одно лишь оставалось неизменным, во все времена - я испытывал потребность в том, чтобы она любила меня и находилась рядом. Глупо было заявлять, что это никогда уже не будет так. Словно и  впрямь хотела, чтобы я уничтожил того, кто стал помехой.
- И не говори, что действительно сильно переживаешь по этому поводу. Милая, для такой как ты, это слишком уж будет глупо. Даже не скрываю презрения, что сочится из голоса. Я всего лишь избавился от раздражителя, которого посмели сравнить со мной, это злит слишком сильно. Но я в принципе никогда не обладал ледяным сердцем.
А вот Ника сама виновата во всём, что случилось сегодня. Ни к чему было бросать мне вызов, я ни от одного не уклоняюсь. Ни к чему было думать, что её любовь, такая жалкая и смешная, буквально смертная, станет для него спасением.
Когда-нибудь, кто-нибудь, должен был научить этому мою всё ещё маленькую девочку, принимающую такие очевидно глупые решения. И как всегда,  пусть и ценой её ненависти, это готов быть я.
[icon]http://i.pinimg.com/originals/90/ef/e3/90efe3fde5d8a32d39a114e8584a939a.jpg[/icon]
[sign][/sign]