Она обрезала свои волосы перед тем, как их помыть, и теперь не могла перестать теребить пальцами кончики, как прежде тёрла запястья и оставленную гадалкой жгучую метку. Просоленное тёмно-рыжее мочало укоротилось более чем на ладонь и теперь, ещё не блестя, но уже не вися так безжизненно и куцо, пушилось крендельками по плечам и её груди на почти белоснежной рубашке.
Погода стояла солнечная, но бриз веял пока пробирающим тонкую ткань холодком, и потому, пусть и распустив капюшон дымчато-сизого плаща и откинув его запах за плечи, Тенар никак не смела снять его.
— Лучше, — выдохнула девушка в никуда, проминая ноги, как обычно проминают застоявшихся коней. В походке от бедра было что-то неуловимо эротичное, но мяса на костях Тенар всё ещё не хватало, чтобы щеголять всем, чем женщине положено щеголять, да и сама она свои действия как намеренное соблазнение не видела.
Последние следы морской болезни, которой никогда не случалось с ней в заплывах на лодчонке вокруг острова и до ожерелья скалистых островков в детстве, но которая набрасывалась на неё на больших посудинах с момента пробуждения магического дара, постепенно исчезли. Этот город, порт, Рекн, пах морем, солью и рыбой, но также он в равной степени пах и сыроватой и сухой древесиной, грязью, смолой, травой. Землёй. Самое близкое, что она ощущала за год после разрушения её дома. С поправкой на количество живых скотины и людей везде вокруг, но к этому можно было привыкнуть. Теперь, когда она тоже в этой толпе, не вещь, своя, собственная…
Или нет?
Она потёрла безымянным пальцем место, где горела метка и достала полностью остывший в течение дня после столкновения со страшной старухой, теперь казавшийся таким же пустым и красивым, лиловым с золотистыми изломами внутри аметист.
— А мы… — она смущённо смотрела на площадь, на которую выводили из стойл лошадей и впрягали в повозки или седлали на одиноких всадников, пытаясь привлечь внимание спутника на себя, не повышая голов, — маги путешествуют не телепортами?

В словах учителя что-то в Тенар подмывало усомниться. Однажды на рынке девушка видела, как женщина в тёмном платье, с похожим на пику посохом и в тюрбане взяла какого-то молодого господина, лет пятнадцати, не больше, и, сделав несколько пассов руками, сгущая иссиня-фиолетовый дым, исчезла вместе с ним. Один отдалённый контакт глаз с чародейкой тронул тогда что-то в девушке, и ей даже казалось, что смущение она видела и в тёмных глазах женщины. А потом забылось и вспомнилось только теперь. Ну, положим, то была очень опытная, может, придворная колдунья. Но Гильдия же наверняка за годы своего существования могла установить стабильные точки входа и выхода и обучить их смотрителей почти безупречно? Или дело было в ней? В том неотслеживаемом зле, которое было не отследить спустя минуту, но которое сияло алым ожогом в памяти, как та метка на ладони? Тенар пристыдила себя, что вообще смеет ставить под вопрос слова Геда, который, в отличие от неё, ещё ни разу не дал повода даже для этого. Надо так надо. Она тоже предпочитала путешествовать на ногах лодке и паланкину и хотела посмотреть большую землю. Вопрос состоял лишь в том, что девушка не могла перестать беспокоиться, что учудит что-то, тем более что в большом мире всё стоило деньги, и дни и дни пути, если не крапивой питаться и под небом холодные ночи проводить — тоже.
Представленной ей женщине Тенар ответила кивком и сдержанной неловкой улыбкой. Какая ученица, одно название. В прошедшие дни она много пялилась за борт (нередко и с другим интересом) и на свечки, когда переставала со смешанными чувствами изучать аметист, вытянувший в Кафе из её руки жар. Ничего.
— Очень приятно… — тихо, будто боясь разбудить невидимое чудовище, поприветствовала девушка, преодолевая наплыв застенчивости. Никакой проблемы в общении с незнакомыми людьми на корабле у неё не было, люди и люди, говорят иначе, часто лезут с вопросами, пока не осадишь словом и видом. Но со знакомыми Геда дела обстояли немного иначе: они, наверняка, имели какие-то ожидания и их подводить было нельзя, как минимум, ради него. Если не ради последующих встреч.
Количество зелени в цвету рябило в глазах, и Тенар, несмотря на неизбывный душок скотины, смотрела на всё как на чудо чудное. На изумрудном острове, наверное, почки тоже распускались. А был ли там кто-нибудь, чтобы засвидетельствовать их обыденную, но оттого не менее яркую красоту? Она бездумно подобрала пару ягод и, не заботясь помыть, сунула одну в рот.
— Стрелы любят свободу, — пробормотала девушка, вспоминая отца. Хорошо, если у кобылки говорящее имя? Наверное. — Ими бесполезно управлять, чем легче держать и отпускать, тем дальше и ровнее полетит сама собой.
Лошадь, в этот раз, видимо, собственная, а не заезженная и ходящая по разным-разным рукам кляча, посмотрела на Тенар тёмным глазом, и девушка нерешительно положила ей руку на морду. Ей нравились звери. Последняя встреченная трёхцветная кошка, правда, ей чуть меченную руку на ремни не располосовала, но, в целом, и животные не видели в ней угрозы. И это был хороший старт. А то, с какой нежностью маг приласкался к животному, тронуло сердце лёгкой завистью. Чтоб всех людей так любили как Гед — свою лошадь, а?
— Я не очень хорошо езжу на лошадях, — призналась девушка и тут же прикусила губу.
Не очень хорошо — это ещё какое допущение! Хотя они и говорили в день освобождения о лошадях, и о Стреле, Тенар на них в принципе не ездила. Скот на острове был нужен в хозяйстве, он был в основном старый, держали его немного, к тому же последние пару лет из новых рождались детёныши всё хилее и хилее.
— Меня мальчишки сажали пару раз, лет семь назад, и лошади у нас были не верховые, а рабочие…
А ещё у кого-то потом неделю не сдвигались ноги и болела задница от того, как приходилось сжимать и от страха, что вот это вот живое существо, пять Тенар весом, думает что-то своё в своей голове. Нет, она определённо была не готова к таким приключениям на протяжении дней и дней.
— Это ж не так просто, да, верхом путешествовать? — спросила девушка, оторвав взгляд от пытающейся занюхать зачем-то всю её руку, в которой уже не было ягод, Стрелы и подняв на Геда. — Может мы тогда лучше не надо второй лошади, если время не поджимает? Я на ногах разомнусь, да и ей своего человека вспомнить, прежде чем какая-то девка с трясущимися коленками на шею влезет.
Примерно в этот момент хозяйка выбежала снова и, ахая и шумно приседая, позвала:
— Ну, вы пойдёте в дом? Всё хорошо с вашей красоткой, мы её проминали по городу — соседи оборачивались.

Девушка тихо улыбнулась. Истории. Она любила истории, когда их рассказывали или пели — мир казался куда интереснее, чем обычно замыленному бытом глазу. Конечно, сейчас её жизнь была чем угодно, только не замыленной бытом (и отсутствие какого-то занимающего голову и руки конструктивного занятия немало добавляло к её девичьим нервозам). Про стрелу она больше ничего не сказала, решив, что свои маленькие и немногочисленные секреты, коль скоро с неё их особо не просят лишний раз, прибережёт на потом. Никто не любит якающее пустое трепло, верно? Тенар вот тоже не любила, предпочитая делать такие же понимающие (почти ничего), умные глаза, как облизавшая ей руку лошадь. Не Стреле, так лучнице точно понадобится время, чтобы привыкнуть воспринимать животное как транспорт. Или, по крайней мере, научиться ему доверять своё тело. И перестать думать о доме тем больше, чем дальше она оказывалась от цепей. Это угнетало теперь не меньше смирения с тем, что её будущее было мрачно в самой средней паршивости перспективе ещё полмесяца назад. Видимо, люди, привычные к бедам, разучаются даже приятно удивляться и во всём, подсознательно, даже если тому нет видимых причин и противятся умом, стремятся учуять подвох, разочарование на подлёте.
— Учитывая, что нам ещё предстоит день в пути? Что-то кроме сухарей было бы неплохо.
Конечно, они могли себе позволить не только сухари, конечно, в апреле земля здесь уже давала свежую зелень, из которой можно было сделать простенький и не очень нажористый суп, но сразу с головой нырять в походный быт девушка робела. Тем более что, как она только что подумала, она может не знать почти всё, что цветёт и растёт в это время года на большой земле. Здесь даже имена людей звучали как-то цивилизованнее, современнее. А, поскольку у растения нет лап, чтобы убежать и его не съели, из простых сорных трав, идущих для аромата и вкуса в суп, что-то знакомое и безопасное для островитянки может оказаться ядовитым уже здесь, где ртов, покушавшихся на самые вкусные, больше.
Вопрос о происхождении ожибаемо встал, когда Тенар была увлечена своей тарелкой, не смея вмешиваться в по-настоящему семейный разговор за столом. И, неожиданно для самой себя, она резко вскинулась, будто принимая предположение как личное, очень серьёзное оскорбление:
— Нет, я не… — её ложка грохнула в уже пустую посуду — ела Тенар как уличная собака, быстро, не смакуя, жадно, разве что не чавкала и не пыталась говорить за столом — слишком громко, голосе слишком надрывно дрогнула струна возмущения. И она заметила это, проглотив то, что собиралась сказать, скосив на Геда ответный взгляд, и, дёрнув горлом, максимально тактично, насколько ей позволял кругозор и цензурный словарный запас, ответила:
— Я с маленького острова, не знаю, можно ли его на картах найти и где, — сказала Тенар, увлечённо перекладывая ложку и глядя на подростка и его реакцию внимательно, чтобы вовремя, если что, прикусить язык. — Мы называли его Изумрудным, потому что, помимо лысой скалистой вершины самого высокого холма, он был весь в лесах и лугах. От края до края зелёный, особенно ельники, зимой и весной, и как пёстрое одеяло летом и осенью. Его всего за день-два было легко обойти. И хотя у нас имена могут звучать для вас… странно, почти все, кого я видела вокруг, были не то что бледнокожие и рябые — я считалась ещё самой тёмненькой в косе, — Тенар усмехнулась, но в её как насильно вздёрнутых уголках губ было мало радости.
— А как же тебя занесло, ну, в Иш-Калаф? — не отставал юноша. И если его мать не чуяла беду, то вот девушка чуяла, и старалась не смотреть на Геда в немом поиске сильной мужской руки в каждом мелком своём затруднении. Она не хотела капать ядом за гостеприимным столом, но хлебный мякиш, на который она собирала остатки еды, мог бы с тем же успехом быть глазом одного из надсмотрщиков, плевавших в рану на плече лютой рыжухи, по крайней мере, ей приходили разные мысли, когда она пыталась справиться со своими ужасом и паникой перед грядущим год назад. Злобой.
— Иш-калафские пираты случились, — сухо и холодно выдавила Тенар.
— Ох, дорогая, — приложила руку ко рту хозяйка.
— Гед меня выкупил и отпустил.
Она пожала плечами, повернув голову куда-то в пространство. Обычная история с счастливым итогом, как её получают немногие счастливчики, в реальности. Многие не получают ничего, кроме плетей и каторги, как, наверное, любовь её детства, Кай, отец троих детей к моменту рейда. Или нож в брюхо с четвёртым, как жена Кая, которую Тенар пыталась отравить болиголовом в чай. Да, конечно, не её герой прямо за ней на край света, чтобы раскрыть чудеса в её голове или сердце (ну или бриллиант между ног, как предпочитают в куда менее высокопарных, но не более правдоподобных сказаниях томные девы и удовлетворяющие их виршеплёты), сам с самого начала приплыл, а бригада говнокожих ублюдков, которая вырезала всех стариков и большинство мужчин, включая отца, и забрала молодое и ещё годное на продажу, оправдывающее прокорм мясо. О, Тенар не оправдывала, пока не возник на горизонте Гед.
Девушка с ровным лицом отправила мякиш в рот, проглотила, и сказала, отодвигая миску и привставая с лавки:
— Большое спасибо, не помню, когда я последний раз ела домашнюю еду. Я пойду на двор посмотрю, если только… — она обратилась к магу, ненавязчиво не позволяя ничему больше быть сказанным и вырытым снова по неприятному для неё вопросу, — я должна что-то собрать в путь? Прикорм для лошади? Одеяло? Котёл?
Потому что самые длинные путешествия в её жизни были лишь те, в которых она была пассивным объектом, который везли из пункта в пункт, и ей это, даже в комфортном паланкине и вне цепей на корабле, порядком надоело. Тенар была человеком, которому для осмысленного существования нужно было действовать, желательно — без перерыва на копания в болоте своего внутреннего мира.

Отредактировано Tenar (2018-05-14 00:38:39)

Хлестнув разок-другой языком и всем своим видом по добрым людям, не подразумевавшим ничего скверного и проявившим лишь невинный интерес, Тенар выдохнула, а потом даже немного зарделась от носа, по скулам, к ушам. Они были не виноваты. Они не заслужили, чтобы она на них плевала, как переполненная ядом гадюка. Но куда деться от этой скопленной злобы, обиды, концентрированного яда, который натекал в её угнетённый разум и чахнущее тело, единственно поддерживая что-то внутри от слома, и теперь, когда с неё сняли цепи, не знал, куда деться, затапливая всё по малейшему поводу? Ей нужно контролировать себя, раз уж её больше никто не шпыняет, дёргая за ошейник или прицепляя к связке из такого же мяса на продажу. Хотелось бы, конечно, подраться и проораться хорошенько, пока весь дурной жар из набирающего силу тела и привычку размышлять разума не выйдет, но Гед не одобрит. Это слишком паскудное качество, желание причинять и одновременно испытывать боль и муки моральные, слишком для такого светлого и всепрощающего человека, как он.
За учителем Тенар следовала, качая головой, отвечая односложно и исполняя всё ровно как сказано, как послушная собачонка. Даже если большую часть всего мужчина делал сам, ей ужасно не хватало работы рук, чтобы не киснуть в рефлексии и, хотя разум её всё равно был закрыт от всего нового сейчас, она старалась осознавать слова и мотать на ус очень прилежно.
Она никогда не предполагала, что снаряжение на лошадь должно быть таким сложным, и наблюдала даже не с интересом — с лёгким смущением. Они использовали мягкое тонкое седло, если вообще на скотину когда садились, а эта махина казалась громоздкой, тяжёлой. Зачем так? Тенар оставила вопрос на потом, принимая урок в виде простой демонстрации, без комментариев. Ей хотелось просто уехать — нет, бежать, бежать дальше от людей и своего прошлого, как можно дальше, в совсем незнакомые места, которые не будут через вздох напоминать ей о том, чего не воротишь и даже не сыщешь вести в большом мире.
Первое слово впустую, не ради вежливости или практичных ответов, она проронила лишь когда их с напутствием проводила хозяйка.
— Танис… — точно пробуя на вкус, повторила Тенар. Звучало знакомо, но она не могла вспомнить, откуда и где. Очевидно, это был божество, раз им заклинали. Тогда девушка перевела взгляд на Геда. — Богом чего является Танис?
На острове не было долгих дорог, и в целом дорог не было, почти всё, что было на нём, обплывалось по кругу лодкой с заходом вглубь суши на час-два пути, максимум.

Под конец дня рыжая дикарка, которой она себя ощущала, приобщившись к вот ещё какой-то части прописных истин мира, о которых знала обрывочно и неточно до сих пор, в который раз поняла, что надо было всё-таки перед выездом из города, зная имена богов большой земли, проявить уважение. Если в первые час-два или даже три пути, уже поднабравшая привычку много двигаться и накачавшая от качки на корабле голени, дававшие её походке задорную пружину, Тенар была уверена, что запросто всё снесёт, после привала, хоть и приленившись, ещё упрямилась проситься верхом, хотя там было самое время для первого урока езды, то под конец дня она устала и её тянуло в сон. Сощурив глаза изменчивого серо-зелёно-голубого цвета, в закате — просто тёмно-серые — на горизонт на западе, только зарумянившийся к вечеру, девушка прикинула, как будет волочить ноги уже совсем скоро и как они придут не к полуночи, а к закрытым воротам в предрассветный час, зевнула в кулак, по мужски, как это её отец всегда делал, а бабка не отучила, и ответила:
— Ложиться спать лучше с птицами, — как бы подводя своим измышлением очевидный ответ, произнесла Тенар. Сон на земле уставшую спать в клетке девицу никак не мог напугать. Лучше быть сожранной волками за свою глупость, чем быть проданной на утехи другим людям за чужую алчность, жестокость и скупость. — Это, кажется, хорошее и тихое место, да и тут обжито всё кругом.
А где не боятся пасти пастухи коней на продажу едва ль водятся охочие до чужого разбойники. Ну, если пастухи или их родня не подрабатывают во вторую смену, но кто же гадит там, где живёт сам и наворованное же вкладывает, верно? По прикидкам Тенар они шли по тропе, соединявшей съезды на отдалённые в поля и перелески сёла, вдоль большака. Но здесь было его не слышно, даже если сейчас был не самый час и день путешествий, из звуков носился, шурша по ещё не сменившейся на всю зелёную в некошенных бурьянах высокой траве, а из живых душ встречались, в основном, животные. Ей определённо нравилось путешествовать по этой большой и безгранично-зелёной земле, если она почти вся была такая. На этот мир, в отличие от расплавленного или пронзительно-холодного по ночам песчанного ужаса, было приятно просто смотреть, даже не думая ни о чём. Как облака сменяются над равниной и как солнце, переползая тяжелеющим брюхом к закату, красит всё в нежный персиковый цвет, уже совсем нежно целуя щёки поверх крепнущего ветра. Несколько раз Тенар очень тихо начинала мурлыкать что-то себе под нос, но, подозревая интерес к своим вялым музыкальным потугам, быстро тушевалась, прекращала, и прятала красный от проступивших уже на море, когда она гуляла по палубе или висела над бортом, веснушек, нос под вновь поднятый капюшон, который поднимала только чтобы он был вновь скинут ветром.
Каменные палатки её заинтересовали, но Тенар предпочла не молоть языком, а дождаться демонстрации наглядно, только загадочно улыбнувшись, демонстрируя ямочки на щеках, немного компенсировавшие её лицу бледные и обветренные губы и остаточную худобу. Вот о метке девушка забыла на целый день и упоминание её даже как-то расстроило: только нашедшаяся на лице адресно, а не просто всему миру, улыбка как-то побледнела и оползла. Она по привычке посмотрела, испытующе и даже как-то с ненавистью, на пустую ладонь, на которой что-то было, прежде чем заверила:
— Я скажу.
На самом деле, Тенар не знала, заметит ли. Хотя само событие с проклятой старухой было выжжено на памяти до каждой капельки пота, стекавшей по её шее, до каждого глухого удара сердца, она была привычной к физическому дискомфорту, когда хотела его игнорировать и не скучала, не имея возможности заснуть, а потому могла просто пропустить момент.
Они поворачивали к лесу, и на язык цепляющейся в более насущные и бытовые вопросы, как за спасительную корягу тонущий, Тенар просились идеи.
— Тут наверняка должен быть ручей, раз здесь пасутся кони, правда? — спросила она, и тут же накинула идею сверх. — Или, может, маги стихий умеют поднимать из земли грунтовые воды? Призывать просто так?
Каменные палатки — это хорошо, но их мало. Самое ценное для человека в жизни — вода, и ей самой хотелось пить, но было жалко взятой из города влаги — познавшие голод и жажду всегда оставляют немного про запас.
Опушка была пронизана светом и пахла каким-то сладковатым цветением, которое Тенар никогда не видела, и теперь хлопала глазами на деревья с незнакомой ей формы листками. Пучки свежей травы в одном просвете уже были совсем нежного зелёного цвета, и Стрела, вспомнив, что она лошадь и любит жевать не только угощение в пути с добрых рук, напала на лакомство. Кажется, это был конец их пути. И солнце ещё не село.
— Я… Я могу собрать хворост? — нерешительно предположила девушка, подразумевая, что с палаткой и лошадью пользы от неё будет нисколько.

Тенар неуютно перемялась на уставших ногах. От неё не укрылось второе значение. Не доверяет! За деточку держит. И тут бы обитеться вот прямо так, по девичьи, надув губы, но на любой вопрос вскидываясь "ничего не случилось!" тоном, прямо говорящим обратное. Но, во-первых, Тенар, с её чуткостью, прямолинейностью и способностью к эмпатии, подобной летящему в уличной драке припечатать противника по роже карающему боевому кирпичу, была не настолько набитой дурой, а во-вторых она сама прекрасно понимала, почему. Всё равно, в итоге, попив, наклонившись к воде, стянув волосы крендельком и закинув за ворот, прямо лицом к воде, без грязных рук, она собирала грёбаные палки, просто на виду у учителя. Замеченные Гедом ягоды девушка бы в жизни не попробовала даже собрать.
— Ничего подобного в жизни не видела, — сказала она, приглядываясь в растению. — У нас самыми опасными были ландыш, дудник и ночецвет, как мы их звали. Ночецвет с похожим листом, только ягоды ярко-красные или чернеющие в лиловую синеву, и яд был не сильный, и их можно было пустить на лекарство, собрав правильно и выпарив. И в настойку. Мертвецки несущая выходила бурда, её для сна под конец застолий наливали.
"А тебя несёт на никому не интересные истории", — осадила сама себя Тенар и сосредоточилась на "ведьмином глазу".
— Но даже по ним можно было сказать, по запаху и цвету, что растение немного ядовито, размятое или влажное оно мутно несло. А это…
Она повела плечом и покривила губой. Ей от одного взгляда на растение было как-то подозрительно и неприятно.
— У ядовитых растений и тварей частенько бывает пёстрый окрас, иногда под них рядятся невинные, но редко наоборот. Я бы эту гадость даже не трогала без перчаток.
Бабка Тенар заготавливала травы постоянно и имела опыт, а вот внучка перенимала быстро и училась по наитию выделять для себя, что можно взять, а от чего бы она обереглась. Растения почти никогда не лгали. Бабка говорила, что это у неё дар, что от природы глаз и ум к этому примётаны. Может, это была доля магии, хотя какая такая могла быть глубинная связь у простой земли и уже вытянувших из неё соки растений — Тенар не вполне понимала.
— Если только мы не собрались делать яды…
Но всё ж трогать ядовитые ягоды она бы побрезговала, не от того, что белоручка, а из соображений безопасности. Дудник вспомнился не зря: ещё в не очень сознательном возрасте дети резали из него дудочки, и, не знавшая занятия лучше, девочка оказалась среди нескольких прочих малолетних музыкантов с обожжёнными вышедшим из туч после обеда солнцем до кровавых волдырей лицами. Это потом уже казалось, что такая досадная мелочь даже не болела, особенно как промыть молоком, а тогда пятилетней Тенар казалось, что она умира-а-ала (именно так, причём громко, со слезами, жгущими раздражённую кожу ещё больше, и воем на папу, бабу, маму и целый "гавнюцый" свет). Зато в следующий раз в идиотских детских похождениях она не нажралась чистотела с накрашенных им и усердно обгрызаемых обычно ногтей. Мозгов приросло. Но эту и многие другие тайны из своего детства в духе любимого, но свободного, пока все взрослые от рассвета до заката заняты бытовой работой, ребёнка-сорняка Тенар тоже решила придержать. Мало ли, вдруг Гед её за истории об очаровательных играх сельских детей в духе "покажи мне свою пипи, а я тебе покажу свою" и другой стихийный секспросвет в нежном возрасте (по иронии, отбивший особую охоту уже в подростковом заходить слишком далеко, если неумелые слюнявые поцелуи мальчика не нравились, потому что в анатомии ничто не казалось ново), дикаркой сочтёт и изгонит из приличного общества сам, как бы то ни было маловероятно.
И в этот момент за зарослями, где они оставили Стрелу, что-то глухо грохнуло оземь. Оказалось, это была лошадь, и она подумала, что сейчас самое время и место поваляться, катаясь с едва взмыленного за день лёгкой прогулки под одними вещами без всадника бока на бок. И, хотя с неё успели (ну, Гед успел) распрячь и снять всю поклажу, копыта сучили в опасной близости от вещей. Тенар ахнула и первой рванула, оголтело-бесстрашная, вырывать их из-под потенциального удара, рискуя подставиться самой. Её пронесло, но она шипела "на себя побрыкай, бе!", журя лошадь, и вернулась к сбору хвороста только оттащив всё на другой край мелкой поляны. У неё в итоге что-то хрустнуло и прострелило в шее, и девушка поморщилась, замерев над ложбинкой меж старых сухих кочек, в которой начала разрывать яму для шалашика костра.
— Кони точно так себя ведут, или эта особенная? — с жалобной ноткой в голосе обратилась к учителю девушка, утирая тыльной стороной ладони испарину со лба. Её, признаться, уже не интересовали каменный палатки на случай ночной сырости или весеннего дождя, не интересовал ужин, хотя в животе даже после питья посасывало пустым желудком, даже не интересовало, на чём лежать, всё тело за день ходьбы и десяток присяданий и прыжков мимо лошадиных ног и туши превратилось в одну сплошную усталость и боль, но толку от неё и так было мало, а Тенар старалась быть полезной. Как будто чуя, что довести человечку до очень скрытого "хны" удалось, Стрела всхрапнула, лихо поднявшись снова на свои узловатые ноги, и прошагала к ручью. С этим на поляне стало уже неуютно просторно, а не тесно.
С собранным шалашиком девушка вплотную приблизилась к другому важному вопросу.
— А если воду нельзя создать, то огонь нельзя тоже?

Отредактировано Tenar (2018-05-17 01:33:51)

Тенар не вполне осознавала опасность, потому первый её ответ после "уф" и "пф" было:
— Ну, я ж жива, да?
Могла бы не быть, конечно. Но Тенар просто "не всасывала" в свои мысли такую мысль. Как-то ценность вещей для неё была важнее конкретно в этот момент.
— Наверное, её почистить надо тогда? — спросила она, провожая зад лошади за кусты в сторону ручья. Ну, может быть, утром, потому что сейчас девушка умирала от усталости.
"А огонь происходит изнутри", — не сказала девушка. Ей казалось, она понимала сущность этой стихии. Тепло тела, тепло солнца, жар желаний и эмоций. Он прибывает и отгорает. Всё просто. Но могла ли она призвать его так же, как просто двигать камушки вокруг себя? Она зачарованно смотрела за изящным плетением магии вокруг учителя, подчиняющимя его взгляду без слов и даже без жестов подчас. Он всё это так ясно себе представлял, чтобы сотворять одной силой мысли? Тенар в какой-то момент поймала себя на том, что она щёлкает пальцами до боли — и что с них сыпется искра. Она не стала визжать от восторга, впрочем, у них уже был огонь: продолжила стелить шкуры. Она торопилась, чтобы скрутиться в комок болящих, но в положительном ключе, мускулов у игриво попрыскивающего дымом и запахом сырой древесины и смолы костерка, который давал ощущение уюта, которое она не могла описать. Ни с караваном, ни в постоялых дворах, ни на корабле, не было такого. Одиночество, природа, свет в ночи. Казалось, Тенар родили для того, чтобы она жила вот такими вечерами. Она приобняла колени и кивнула на предложение заварить мяту, и только глядела широко распахнутыми глазами на Геда. Что ещё скажет и расскажет? Что даст запомнить? Не пальцами же щёлкать до изнемождения, хотя ей казалось, что в ней бы хватило на целый зажжённый огнями город такого трюка, и зажжённое пламя не кусало рук, а, если удавалось не дать искре соскочить, гнездилось на пальцах, перетекало поверх кожи выше, подчиняясь своей любящей свежий воздух природе. Тенар гасила его сама, ловила назад в себя, опасаясь.
— Вкусно пахнет, — ответила она, наклонившись над котелком. — На душицу похоже.
А, может, то и была душица. Из-за усталости посидеть у костра дольше и собрать сил на беседу, когда выковыряла из зубов последние кусочки вялений, не удалось. но, ложась рядом с Гедом под устроенным навесом, как до этого — в паланкине и других местах, девушка испытывала такое глубокое умиротворение, что сон её наступал легко и не давил голову, сняв с неё свои лёгкие крылья в час рассвета.
В этот раз она, ища тепла в слишком свежем, разве что не подмороженном утреннем воздухе, налипла на учителя вместе со своим плащом, оплетя сверху ногой. Угли давно выстыли и отсырели, не давая даже тени тепла, и, хотя в целом двигаться во сне для Тенар было несвойственно и странно, вопросов о причинах, почему она проснулась, цепляясь за горячего как печка (а ещё доброго, уютного, умного, умелого, привлекательного и прекрасно пахнущего землёй, солью и лесом смуглокожего с царапанной рожей иш-калафца!) мужчину, не возникало. Возникала неловкость оттого, какой контекст привносило такое нарушение личного пространства с её — её, зажатой в себе и в целом всё ещё болезненно относящейся к любому посягательству на свою свободу и неприкосновенность недавней рабыни — стороны в их, определённо, высокие и эмоционально нейтральные до сих пор. Не семейные, не дружеские, не деловые даже пока отношения. Тенар отчаянно не хотелось ввязываться самой и ввязывать Геда ни во что, что могло эту необыкновенную лёгкость их сосуществования (за исключением её спонтанных приключений) попортить. Она, даже если её невосприятие себя как женщины не совпадало с тем, как видел её мир, просто к этому морально не была готова, и потому, от каждой шкодной мысли "а если" и как-то не так понятого взгляда румянясь, как варёный рачок, для себя установила первейшей целью границ не переходить, даже если ей одной в седле, когда вызвалась позже утром, ехать было очень сложно, а оказавшись на земле — идти и того страннее и больнее. И шкуры она теперь стелила и на привалах садилась только напротив через огонь.

К концу первой недели в пути Тенар держалась уже относительно без боли в седле, хотя идти ногами предпочитала больше, и держала огонёк на руках и даже пыталась уже поигрывать, хотя пламя гасло всякий раз, когда разрывало близкий контакт с её кожей. Она концентрировалась на огне, потому что огонь представлялся ей наиболее понятным из всех: тепло в теле было легко найти, представить, пригнать к прохладной поверхности кожи. С землёй, когда она пыталась подражать Геду, у неё выходили только расплывающиеся как замки из песка на берегу построения, но она и не особо спрашивала, почему, предпочитая догадываться самостоятельно: например, оттого, что брала почву целиком с водой, не меняя плотность и сухость.
Кто бы знал, что у горлопанистой рыжухи будут проблемы с тем, что называется "надо ротом говорить". Но Геда она стеснялась чем дальше тем больше, и это не хотела даже сама с собой признавать.
В целом, дни были похожи один на другой с небольшой сменой декораций. Несколько раз им удачно к вечеру подворачивался постоянный двор, несколько — довелось выкупить немного припасов прямо у едущих продавать первый в году урожай селян. Исчерченный реками берег, на котором стоял Рекн, перерос в безбрежные зелёные просторы, хотя они спокойно находили воду почти каждый день: не из родников, ручьёв или озёрец, так у колодцев. Нехитрый быт и простые разговоры, точнее, рассказы Геда обо всём, которые Тенар, поджимая нижнюю губу под верхнюю с широко раскрытыми глазами — была у неё такая привычка делать выражение лица "я — уши", избавлявшее от морального бремени глубокомысленно мычать через пять фраз, чтобы обозначить своё внимание — всё это было замечательно. В конце концов и в тихие моменты девушка перестала сдерживаться и мурлыкала мотивы старых знакомых танцев и песен и просто что-то по настроению хоть часами каждый день. Правда, она не помнила слов и даже названий доброй части этих песен и в мыслях перебирала звучащие похоже или просто хорошо рифмы сама.

"Тут, наверное, живут очень богатые люди", — подумала Тенар, когда они въехали в Фарн на четырнадцатый день пути, и оказалась права, если верить Геду. Она, конечно, тоже жила не в грязи, её родная деревня постоянно жгла и вырезала по деревянным фасадам домов и поручням мостков и пирсов узоры, отчего весной, когда с сезона штормов всё подновляли, на улочках стоял аромат сырого дерева и дымка, но чтобы кто-то когда-то без статуса или особого избытка времени и сил наводил такую чистоту и порядок — было для неё чем-то из иной реальности.
Стрела, с которой девушка спешилась, но которую продолжала вести за повод уже по привычке, соблазнилась хлебнуть из бассейна с рыбками, и, признаться, Тенар бы не отказалась тоже, потому что день стоял солнечный и уже настолько тёплый и распогожий, что хотелось с себя все одёжки, кроме рубашки, разорвать, но тогда бы пробирал ещё свежий ветерок, а потому приходилось терпеть и заливаться за шиворотом потом.
— У нас столько всего рассказывали о гномах и эльфах, подчас совсем странных историй и, наверное, небылиц, но я не помню, чтобы когда-то видела живого эльфа вблизи, — произнесла, наклоняя голову и щурясь на статую, девушка. Ну, ей встречались как-то неприлично красивые или очень приземистые и крепко сбитые путешественники, но может, он не разглядела под волосами и капюшонами уши или просто не поняла. Тенар привстала на мыски и шепнула на ухо мужчине. — А что, есть что ценное? Они правда на деревьях как белки живут?
Ей было так шкодно и немного стыдно спрашивать одну из странных вещей, что она зарумянилась под веснушками и глупо хихикнула, предпочтя тут же снова завертеть головой по сторонам. Читала вывески Тенар как и многие не то чтобы совсем, но не слишком грамотные люди: сначала по картинке, краске и прочему экстерьеру, а уже потом по слогам вникала в то, что ей нравилось. Её больше всего увлекла вывеска со скрещенными дудочкой и лютней и странными значками, которые она никогда не видела раньше. В ней проснулось истинно сорочье (или енотье, тут как смотреть) любопытство, коль скоро количество людей и нелюдей на улице не ввергало её в паническую рассеянность. Но была проблема. Лошадь, например. И до сих пор воспалённая, несмотря на отсутствие любых сигналов от метки, совесть.
— А м-м-м… можно зайти туда? — спросила Геда она как послушная девочка, кивая на лавку музыкальных инструментов, которая осталась немного позади по пути их маршрута, но до сих пор зомбировала её. И, конечно, когда Гед ей по-настоящему мог отказать? Он был каким-то неприлично добрым, и Тенар этим бессовестно пользовалась.
В лавке было столько всего, висело с потолка, висело по стенам, стояло прямо между проходами, и тут у девушки на одной прижатой верхней нижней губе рот закрытым и держался. Часть инструментов она хоть могла прикинуть, как называть, она даже знала, что с продолговатыми палочками с конским волосом — смычками — шли виолы или как-то так. Но иные казались ей гостями из того же иного измерения, что и весь этот городок (нет, кажется, считался Фарн деревней). Она, воровато оглядываясь, пробежала, щупая струны почти всех инструментов, больше всего замерев у волшебной многострунной арфы, с которой рядом стоял такой же красивый резной табурет, коснулась рукой мелких и натянутых огромных барабанов, бубнов, гонгов, погладила полированные, идеально ровные флейты и дудочки, но главная находка ждала её в виде стеллажа с книгами, оплетёнными тетрадями и короткими свитками.
Вот тут Тенар раскрыла рот, но восторг сменился на скепсис, и заслужил ей неодобрительный и даже презрительный взгляд ушастого хозяина лавки, который уже изрядно понервничал от налетевшего на его товар шторма.
— А что, музыку прямо пишут?
Тенар грамота нужна была для практических целей: посчитать мешки и бочки сушений и солений, утренний улов в рыбах, раках и угрях, длину отрезов ткани, подписать послание в соседнее селение, которое отправляла с мальчишками на лодках, когда бабке нужно было что-то, но сама она была занята. Все ремёсла перенимались по схеме "коль увидел — повтори, слышал, спел — так подбери". И ей долго объяснять было не надо.

Что есть Аортэн, спасая свой умный вид (не начинку, конечно), Тенар не переспросила. Карту большой земли она помнила всё ещё смутно, хотя они смотрели её чуть ли не каждый день, пока в котелке согревался лёгкий и греющий завтрак, так нужный им в предстоящий путь. Но она призналась в чём-то другом, не менее позорном.
— Мне это ни о чём не говорит, — покачала головой девушка, пряча глаза в ноги. Слова казались ей пустыми, и глупыми. Возможно, в её положении было в целом разумно стыдиться. Она была неуч и дикарка с края мира, в мире которой ноты брали голосом и инструментом, а не читали, как бабушкин рецепт пирога с печёнкой. Для неё всё это было чуждо и непонятно, и неуютно.
— Мы много пели и танцевали, — сдержанно ответила Тенар, зрением проваливаясь в прошлое.
На острове песни и танцы были любимым времяпровождением всех, от мала до велика. У них было не так много снеди, чтобы наедаться от пуза, не так много выпивки, чтобы пить не только как лекарство, и не было бумаги и мела, чтобы развлекаться живописью и письмом. Конечно, они пели и плясали, разжигая на берегах и холмах красочные костры. Но их инструменты многие были не похожи, собраны хозяином по руке, и дудочка Тенар и бубенцы, которыми она изредка помогала своему звонкому голосу, казались простыми и жалкими по сравнению с работами мастера здесь.
— Я не умею играть на инструментах, — уверенно сказала рыжая, разворачиваясь от стеллажа и прилавка с хмурым эльфом. Петь она тоже не училась и теперь, наверное, после трижды севшего и сорванного горла, едва могла бы, как прежде, но это не важно. — Не думаю, что у меня будет время. Маги же зарабатывают больше уличных музыкантов, да?
Тенар была женщиной, а женщины, коли не дуры, нет-нет, а мыслят меркантильно, с забросом в будущее, в семью, рассчитывая, как поддерживать очаг. И хотя основная канва из этого неубиваемого инстинкта гнездования пугала едва выпущенную из рабства и толком женщиной не являющуюся Тенар до, пардон, усрачки, то вернуть уже посчитанный долг Геду она хотела непременно без всяких пафосных и маловероятных клятв, вроде прикрыть грудью от предательской стрелы или заклинания (хотя уж это отчаянная островитянка, особо не думая, в час нужды бы сделала, как преданный бобик).
— Так вы будете что-то брать? — спросил эльф за её напряжённой спиной.
— Нет, — отрезала Тенар. Она осознанно отказывала себе в капризах за счёт слишком щедрого Геда. Вот когда заработает сама, если у неё будет богатый дом…
Она бы скупила добрую часть лавки.
— Стрела ждёт, — нервно заметила девушка, проходя мимо арфы и, не удержавшись, проведя рукой по стунам. Удивительная вещь из иного мира пленяла её. В том числе недоступностью.

— Я как-нибудь потом тогда, — сказала Тенар, оглядываясь на инструменты. И нахмурилась: а ну и правда, откажись она учиться магии оттого, что понятна и изобретательна как те же её камни, прожила бы она на певчей глотке? Наверное, на большой земле находилось место и не простым рабочим — вон, в какой цене маги, наверное, имеют цену и актёры. Но это была уже не выбранная ей тропа. Она шла за Гедом и должна была пройти этот путь до конца.
Снова потекли дни, еда и нагрузки и солнце откладывалось на уже совсем не дохлой и сонной Тенар в правильных местах, хотя она вскоре заскучала по впалым щекам, расчёсываясь над водой руками, и прикупила прикрыть зад, наполнивший собой штаны и приспускавший при неудачном наклоне их, несмотря на крепко затянутый пояс, аж до крестца, платок баклажанового цвета с лишь едва перезванивающими иногда железными монетками в два ряда и по канту. Почти что юбка, почти что прилично. Можно не слыть неряхой и доступной девкой и не ловить на себе голодные взгляды и сравнения с с удовольствием в первые же два дня истреблёнными никогда не виданными ей персиками, этой сладкой холерой.
История с лисьим мальчиком, который сначала очень напрягал, а под конец забавлял Тенар, заставила её мечтать: а каким зверем ей бы довелось стать, будь она не человеком? Белкой? Пустельгой над степью? Сорокой? Лаской, хорем или енотом? Несколько раз она просыпалась перед рассветом с ощущением, что видела очень странный, тёмный, но не то чтобы тревожный сон, в котором люди без лиц, видимо, по мотивам вечерних бесед о ростовщичестве и займах, требовали с неё долги или, хотя бы, лица. Это было странно и страшно, но, не в силах вспомнить ничего, кроме смутных чувств, уже после пары минут бодрствования, Тенар проверяла пустую ладонь на предмет метки, прозрачный и не хранящий ожога, который впитал, трофейный аметист, и опять обо всем забывала. У неё были другие вопросы. Как Гед сплетает породу сухой, как это представить правильно, почему ледяной стакан, если его обрисовать восемью гранями, лопается у дна и разливает набранную воду, если быстро не выпить и как вообще можно сделать эту стихию в руках стабильнее, пусть даже она, в отличие от никак не дающегося Тенар воздуха, не отвечала Геду почти никак. Как так можно, слушать землю, и не лучше ли тогда ходить босяком (собирая все иголке и недостаточно грубые пятки). Как стряхивать слой пыли и грязи с тела, чтобы не прыгать с матом (увы, Тенар иначе плохо справлялась с острыми ощущениями от купания в ещё холодных водоёмах) через вечер, если опять до постоялого двора дойти было лень, ведь у ночёвок под звёздами было столько плюсов: одиночество, свежесть, свобода и покой.
В том числе потому, что Тенар сделалось как-то привычно одиночество наедине с Гедом и рассказы обо всём, размеренно перемежавшиеся с нехитрыми упражнениями в манипуляции стихиями, наблюдениями звёзд, не размываемых светом и чадом городов, обычная рутина и новизна такого большого путешествия, она воспринимала приближение к пункту назначения как нечто скорее тревожное, чем радостное. Хотя этого путешествия могло и не быть вовсе, верно?
Одинокая башня в древних руинах и ни души на часы вокруг — место не самое гостеприимное и очевидное. А что если однажды сойдут с ума все телепорты? Как живущие здесь постоянно будут кормиться и жить? Вообще, сама перспектива контакта с множеством магов, некоторые из которых были могущественнее, а другие — старше неё сельскую девицу непомерно пугала.
— А я должна здесь оставаться? — почти жалобно спросила она, глядя на фигуры в длинных одеяниях, среди которых в своей путевой одежде, по десятку раз уже стиранной и снова пропитавшейся потом и запахом земли и цветения, выглядела бы как кобыла в кринолине, даже если переодеть. Фрагментами, они уже обсуждали, что многие ученики не покидают Башню потому, что их наставники базируются в Башне, в Башне в свободном доступе обширные библиотеки, много товарищей для практики, присмотр, ресурсы. Но Тенар трухала и не хотела отцепляться от Геда, особенно теперь, когда, кажется, уже пора перестать быть бременем и дать ему позаниматься делами, а не носиться с полуграмотной ведьмой-недоучкой.
Ах, вот ещё. С чтением, точнее, восприятием не на слух и примером, у Тенар были проблемы и она запросто могла провести в башне следующие лет двадцать, преодолевая свою когнитивную недоразвитость самостоятельно. А остаться уж совсем старой девой, безвылазно грызя неподатливый гранит магической науки… нет, совсем не этого она хотела.
Одно было точно хорошо: никакие барьеры не распознали на ней тёмного колдунства и проклятия, и даже на момент девушке показалось, что неправдой и её собственными выдумками было всё это. Что они должны были, представить её как кандидатку, проверить наличие способностей желательных и не очень, утвердить? Что дальше? В загончик?
Всё происходящее у находящейся на нервах и как на штыках сидящей, с постоянно потеющими ладонями Тенар потом просто плыло в памяти. Ей надо было продемонстрировать примитивнейшие манипуляции хоть как-то, а перед ней на большом столе были разложены разные предметы и сосуды. Свеча, камни и металлы и графин привлекли её внимание в первую очередь и она сразу повторила все азы азов, которые использовала на каждом привале последний месяц: зажигала и брала огонь на руку, приподнимала небольшую сферу воды, двигала минералы. Стихийный телекинез. Примитивщина. Ей предложили попробовать ещё что-то, но больше ни в рисунках, ни в каких-то головоломках девушка не разобралась, а, может, просто не хотела, чтобы не разозлиться на саму себя и не сглазить. Мужчины уединились, оставив её с её мнительностью наедине, и она была готова спалить не только свечку, а оплавить взглядом всё вокруг.
Хотя, это уж ей никогда не давалось. У неё, даже в оковах против магов, спотыкались и давились прикушенными языками люди. И Тенар всё ещё думала, стоит ли Геду об этом сказать, глядя на свою помеченную ладонь.
Или оставить своим маленьким грязным секретиком, чтобы не выкинули не дай боги. Пока ей слишком хорошо они, секретики, сходили с рук.
Не войти бы во вкус.

Отредактировано Tenar (2018-05-27 00:42:33)