Голова еще не болела, но вскоре могла начать. Монотонный стук наполнял старую, но начисто вытертую, до последней пылинки, громадину. Эдакое древо с идеально прямым и гладким четырехугольным стволом упиралось в потолок кончиком высокой крышки пирамиды, а в пол - четырьмя же толстыми, изогнутыми и лихо закрученными ножками из чего-то покрепче, то и дело начинающего ржаветь. В основании механизма что-то качалось. Мерно считало повыше, у самого сердца, и то, что получалось, выражало в большом, высоко посаженном лице, разукрашенном цифрами. Стрела без оперения целилась поочередно в каждую, но так ни одну и не поразила. Она отсчитывала каждый день, словно боясь промазать. Отсчитывала от начала и до конца. Ее бесполезное на первый взгляд острие являло собою малую, но по-своему важную часть большого прибора, которому деревянный четырехугольный ствол служил плотью. Прибор показывал время. Не скроешь - любил приврать, когда о нем забывали. Но не сейчас. Ключ висел, не запылившийся, над картиной, изображающей рейки алой зари, расплесканные по небосводу. Или то был закат?
- Какая разница, - тихое бормотание гномки, сидящей за столом в дальней комнате с часами, нарушило тишину, но не заглушила доносящийся со второго этажа храп, из которого эта самая царившая здесь тишина состояла чуть менее, чем полностью, - Что с одной бочки, что с этих двух. Берут одинаково, дают одинаково. Откуда взялась монета? Точно не отсюда.
Эрика Бьоргульф, или, как ее здесь называли, Строгая Эрика, любила поговорить поговорить сама с собой, когда разговаривать было более не с кем, а молчание становилось трудно переносить в силу самых разнообразных причин. Сейчас, например, ее занимала утомительная для ума работа с большим количеством цифр. Нет, Эри вовсе не была женщиной глупой или неграмотной, но, может быть, потому, что была все-таки женщиной, разбиралась куда хуже во взаимоотношениях, установленных наукой между всеми этими цифрами, чем, например, в том, кто кому в городе нравится, кто кому нет, и что с этим делать. Размеренный стук маятника успокаивал настолько, что в конечном итоге завладевал вниманием сонной и уставшей после тяжелейшего дня гномки. Наблюдение за стрелкой и блестящей серебром сосновой шишкой прогрессу в подсчетах не способствовали, как и редкая, схваченная на лету возможность дать волю внутреннему диалогу. Эри увлекалась и увлекалась, и в какой-то момент сама причитала уже почти в полный голос, как вдруг что-то, ее перебило. Вполне конкретное что-то. Стук прокатился волнами по входной двери. По дереву бил кто-то большой и сильный. Звук настолько отличался от привычного, что по нему интуитивно угадывалась тяжесть руки. Эри встретила бы пораньше, но мгновение у нее ушло на то, чтобы предусмотрительно доставить в основной зал трактира стул побольше и покрепче. Благо, тот всегда был под рукой.
Незнакомец вошел и назвал знакомое имя. Эрика даже не сразу сообразила, что обращался странник к ее отцу, которого давно здесь не бывало. Старик ее еще был полон сил, но предпочитал их не растрачивать на походы не по делу, и, поскольку Эрика здесь со всем справлялась и без отца и даже без матери, встречались они только дома, у нее или у него.
- А нет здесь Бьярни, - отвечала Эри, то разводя руками, то упирая их в слегка округлые бока, - И не было уже давно. Я Эрика. Дочурка. Что помладше. Ну, девочка его каб.
Пояснять, какого она пола, Эрике, наверное, не следовало. Хотя про гномов часто и несправедливо шутили, будто их женщины мало чем отличались от мужчин, молодую красавицу трактирщицу, ухоженную и со вкусом одетую, трудно было перепутать с копателем угля, покрытым неотмывающейся чернотой. Она благоухала даже издали всем тем, что предлагал трактир, а блеск глаз от усталости был лишь светлее. Какой-то.. особенный. Кашель его звучал так, словно кто-то взял здание таверны под уголок и малость приподнял, отчего вся мебель внутри пришла в движение.
- Я здесь теперь за главную. А он и мать заняты внуками.
На пухлых губах девушки появилась заискивающая улыбка, и, сама пребывая во власти ее, Эрика немного наклонилась, отчего пряди ее волос и пышные формы пришли в беспокойство. То был жест невинного, но по силе своей непреодолимого любопытства.
- На пару ночей, значит? На пару ночей устрою, есть свободное место. Есть повыше, пониже. И кровати большие. А какими судьбами? А выпить? А поесть? У меня есть и мясо, и рыба, и молочное, и мучное! И любой местный ассортимент выпивки! О, и не только местный...
Засыпая гостя вопросами, трактирщица, похоже, не осознавала, что с гостем что-то не так. Ею овладел деловой азарт, и детали встречи на какое-то время остались для нее сюрпризом.

Гостю могло показаться, что волчком кружащая вокруг него и тараторящая гномка перестала его слушать, и в большинстве случаев своим предчувствием он не совершил бы страшной ошибки, но чего он не знал, так это того, насколько Эрика выбивается из прекрасно известных всему миру стереотипов о гномьем характере. Винить себя за недостаточную проницательность Гриму не следовало, ведь мудрость эту можно было постичь лишь в близком, продолжительном общении с Эрикой. Почему? Так сложился с годами характер, так воспитали. Она выглядела, одевалась, общалась и работала в почти анекдотическом соответствии с ожиданиями гостей, в особенности иноземных. Простота ее характера, однако, вовсе не подразумевала легкомыслия. Хозяйка таверны не просто кормит гостей, а делает все в ее силах и в рамках приличия, чтобы те возвращались почаще и не задумывались о растратах. Мать как-то раз сказала, что Эрика похожа на артиста, способного сделать зрителей неотъемлемой частью представления, творящегося на сцене, но та отвечала, что обеденный зал это не сцена, и, проще говоря, от такой оценки отказывалась. Зря, ведь доля правды в ней была - той редкой правды, ускользающей от понимания Эрики. Словом, слишком много она понимала для обыкновенной трактирщицы, но понимала, как ни парадоксально, сугубо в своем скромном призвании. И из всего, что слышала, задумывалась, быть может, над тем, над чем и не стоило.
- О каков, значит. Грим. Звучит даже знакомо.
Знакомое имя у странно выглядящего человека, знакомого с отцом. Стоит ли этому доверять? Не в опасности ли она сейчас?
Или это счастливый случай? В голове у Эрики, оглушительно жужжа, уже роились бесконечные вопросы. Потоки мыслей выделывали восьмерки и бесконечно замыкались, образуя логические цепочки куда быстрее, чем появлялась возможность потянуть за них и увидеть, какие метафорические ворота и окна тогда откроются. Для твердости духа мотнув головой и упершись кулаками в свои бока, Бьоргульф младшая решила разбор бардака в голове отложить на потом. Надо признать, сосредоточиться на важном ей всегда удавалось прытко и вовремя.
- О чем-бишь-то я? А. Да-да! Можешь звать Эрикой. Строгой кличут в народе, но то привирают. Можно и просто Эри, - приветливая, как и всякий гном, трактирщица не отказала себе в возможности представиться еще раз, и конечно же озвучила те детали, которые ее озвучивать никто не просил, - И стойло есть, и все есть. И коню пожевать и напиться, если надо. Не сильно свежее, но... Там обойдешь направо, подле вывески свернешь и будет тебе эдакая пристройка. Со штаб -квартирой стражи точно не спутаешь. И Каб ключи берешь. И заходишь. А ключи-то вот они.
Эрика активно жестикулировала, иллюстрируя каждое свое слово. Руками она махала явно со вкусом. "Такая женщина может и с зеркалом наладить собутыльнические отношения," - подшучивал один из посетителей когда-то. И все-таки пришлось ненадолго прерваться, ведь руки понадобились для дела. Эрика сняла с пояска один из ключей и протянула его гостю, а сама взяла предложенные им монеты и поместила в удобный и просторный мешочек, расположенный на том же пояске, только спереди. Открыла она его на ощупь, не глядя, ведь все равно, взглянув вниз, его не увидела бы.
- Пока хватит. А там поболтаем, почешем - разберемся.
Гость ненадолго покинул таверну, но Эрика снова умудрилась не растеряться и с пользой провела появившееся у нее время. В таверне, которая ее отцу никогда не принадлежала, на практике, а лишь формально, она хозяйничала уже пару десятков лет даже без помощи Рёсквы, основавшей это заведение незадолго до совершеннолетия дочери. Давно прошли времена, когда Эри приходилось спрашивать, где что-нибудь лежит. Теперь она все брала и раскладывала сама, как настоящая хозяйка, которой все больше с каждым днем становилась. По возвращении гостя ожидали простые, но сытные угощения. Большой ломоть хлеба был свежим, но отнюдь не самым. Сыр, нарезанный толстыми, но ровными кусками, лежал поверх, в тени чаши с разогретой мясной похлебкой. Ко всему этому, конечно же, прилагалась кружка пива.
- Ну, в комнате, так в комнате.
Эрика, конечно, рассчитывала поболтать с посетителем, но из дальней комнаты все еще доносился стук часового механизма и напоминал о скором восходе солнца. Грим устал, устала и она сама не меньше. Поэтому, вооружившись подносом, она помогла гостю доставить еду наверх, к комнате, и при помощи ключа отворила комнату, не слишком просторную и просто обставленную, но комфортную. По дороге она украдкой разглядывала загадочного человека и каждой новой подмеченной особенности в его внешности мысленно придавала смысловую нагрузку разной степени сумасбродства и волшебности. Расспрашивать ни о чем не стала. Просто проводила, пребывая в готовности поддержать любую беседу и дать ответ на какой угодно вопрос.