Маленькая Мардж сидит у самого-самого края деревянного пирса, свесив ноги к ледяным океанским волнам. Ей всего семь, и она грустит от того, что в Рекне не бывает настоящей, морозной зимы, как в сказках - холодно, а снега всё равно нет! Она опускает взгляд вниз и видит под собой несколько крохотных рыбок, вьющихся над пучком темных водорослей. Рыбки - ее старые друзья, и Мардж робко спрашивает, не доводилось ли им оказываться в Нортране. Но рыбки сегодня не в настроении, а потому только хмуро молчат.
- Ну и ладно! Дуйтесь сколько хотите, - Марджолайн злится и чуть сползает со своего места, так, чтобы дотянуться башмаками до дна, и что есть силы топает, разгоняя своих морских товарищей. Ощутив обжигающе холодную воду, девочка вскакивает и бежит домой. Она сворачивает вглубь бедных улочек и находит свою мать, разделывающую огромную рыбью тушу за прилавком скромной рыбацкой лавки.
- Ма, они опять на меня обиделись! - только старшая Гримм успела обратить внимание на тонкий голосок дочери, как та уже бросилась обниматься и плакать. В общем-то, дело привычное - Мардж часто рассказывала родителям о своих долгих беседах с улитками, жуками и кошками, и общение с воображаемыми друзьями не казалось таким уж ненормальным для ребенка ее возраста. Как правило, дружелюбные божьи твари "говорили" лишь невнятными обрывками фраз, значение которых Марджолайн либо додумывала сама, либо спрашивала совета у старших, и ее увлечение животными считалось невинной игрой.
Матушка снисходительно смеется, откладывает филейник и приобнимает малютку, но замечает ее насквозь промокшую обувь и резко отталкивает. Она кричит, вспоминая, во сколько им обошлись эти несчастные башмаки, грозится рассказать всё отцу, когда тот вернется с уловом, и гонит домой - согреться и подумать о своем поведении. Ей-богу, испортить такую вещь из-за рыбок!

Годы идут, и, вопреки ожиданиям семьи, Мардж продолжает свою дружбу со зверьем. В десять ее уже начинают упрекать в неподобающем поведении, сверстники называют то лгуньей, то сумасшедшей; в одиннадцать она осознает, что не хочет ловить на себе косые взгляды собственных родственников, и всякие упоминания о подобных разговорах прекращаются. Когда ее с ехидством спрашивают, как поживают ее мистер и миссис голуби, она краснеет от стыда и огрызается - она уже выросла из этих глупостей. Со временем репутация безумной дурнушки рассеивается и Гримм уже живет вполне нормальной жизнью.
В двенадцать она в полной мере понимает, что даром речи владеют исключительно человекоподобные существа. Вот только голоса, сопровождавшие девочку всю жизнь, никуда не исчезли - со временем они становились даже отчетливее, иногда являя Мардж совсем немиролюбивые намерения. Бывали дни, когда она не слышала ничего, а порой стоило только проснуться, чтобы услышать чье-то "Остановись!" или "Грязное убожество!", направленные в пустоту.

Марджолайн поняла - всё это только в ее голове.

Никогда еще она так не пугалась. Ни соседские мальчишки, ни страшилки, ни даже настоящая взбучка от матери не могли сравниться с шансом оказаться душевнобольной попрошайкой в порту - кто же ее, больную, у себя оставит? Нет-нет, как бы там ни было, ей надо скрывать это всеми силами. По-настоящему скрывать.

***

Всё было славно. Марджолайн Гримм целыми днями помогала с семейной лавкой, изредка разносила какие-то бумажки на склады и к шестнадцати годам даже почти умела читать, учась как раз по торговым договорам. Она - девушка тихого нрава, неразговорчивая и отчего-то нервная, дерганная, что ли; впрочем, у всех свои странности, и причуды прощали ей за исключительную уступчивость и исполнительность. Мардж как будто очень ценила своё нынешнее положение и готова была взяться за любую работу, которую ей поручали родители и их знакомые, лишь бы угодить им. Да, собеседница из нее так себе, зато носит тяжелые бочки с засоленной рыбой - и ладно.

Всё было славно - Мардж очень старалась для этого. Голоса окончательно обрели четкость, стали явственно делиться на мужские и женские, яростные и печальные. Иногда они раздавались у самого ее уха, и ей стоило большого труда свыкнуться с этим. Конечно, периодически она всё равно неожиданно поворачивала голову в сторону очередного выкрика, меняясь в лице, но тут же отдергивала себя и немного смущенно улыбалась, если кто-то посторонний это заметил. Мардж презирала себя и считала ненормальной, но, справедливости ради, гордилась своими успехами и по уровню выдержки мысленно сравнивала себя чуть ли не с королевскими шпионами.

А вскоре, как это обычно и случается, стало хуже. Моргая, жмурясь на солнце, почти всегда, закрывая глаза, Мардж стала видеть нечто... странное. Девушка словно оказывалась в совсем других краях - то могло быть и сумрачное, расплывчатое подобие леса, то кошмарной глубины колодец, то еще что. И в этих лесах и колодцах она как бы была кем-то другим; видела чужими глазами, думала о вещах, названия которых не слышала даже от заумных аристократов на площади. Она даже могла сделать пару шагов, почти ощущая их своими ногами. Однако стоило открыть глаза - и выяснялось, что Марджолайн не сдвинулась с места, а перед ней всё тот же старый-добрый Рекн.

Мардж готовилась к концу. Она не могла спать - ночью, еще только впадая в дрему, она мучилась чужими мыслями, не могла отогнать от себя тревожные образы, которые никогда не встречала в худших своих кошмарах. Иной раз пугаясь от увиденного, Мардж громко вскрикивала по ночам, вызывая этим излишнее любопытство матери. В итоге Гримм решила отказаться от сна вовсе, пообещав себе не спать столько, сколько получится, и полностью сосредоточиться на домашних делах - ее хватило на три дня, и к вечеру последнего ее голова раскалывалась от ужасного шума даже в самые тихие минуты. Тем утром как раз вернулся отец, оказавшийся жутко обеспокоенным состоянием дочери: после ужина он позвал ее на разговор.

Сдерживаться уже не было никаких сил. Стоило задать всего несколько вопросов, и Мардж, от усталости совсем забывшая о своих запретах, по-детски надрывно разревелась и во всем созналась.
Такой говорливой она не была уже лет пять.

***

Мардж стоит на деревянном пирсе и смотрит на буйный, пасмурный океан. Она думает, что видит его в последний раз, и немо прощается - перед поездкой ей удалось немного вздремнуть, и сейчас ее разум достаточно чист, чтобы осознавать происходящее. Отец послал дорогущее срочное письмо в Башню Магов, - видимо, решил перебрать все возможные варианты, прежде чем отсылать дочь к врачам, - и получил не менее скорый ответ. Гримм должна была как можно быстрее собрать вещи (которых она набрала целый мешок) и отправиться в Аварин следующим же дилижансом.

Мардж мало представляла, что ее ждет дальше. Знакомые ребята часто судачили о том, что магов держат в башнях как в тюрьмах, и только некоторых, особенно одаренных, отпускают на волю. Отец заверял, что скоро она вернется в родной Рекн, здоровая и радостная, ведь маги - люди умные, они ей уж точно помогут, да еще и образование дадут! Но Мардж не важно, выбора всё равно нет. Она проходит мимо знакомых с детства домиков и выходит на дорогу, ждет еще с полчаса; к ней и еще небольшой группе подъезжает громоздкая повозка, в которой уже расселись несколько странников. Девушка залезает внутрь, садится на пол, и дилижанс трогается.

Из филиала Башни в Аварине ее сразу направили в другое, намного менее помпезное место. В скромном трехэтажном здании ее встретили, спросили имя и объяснили, что теперь Гримм - ученица Деорсы, темная колдунья. Ее недуг - не что иное, как магия, и окружавшие ее голоса принадлежали демонам, живущим в Тени. Все шестнадцать лет она слышала их стоны, мольбы и угрозы, и ее волшебство, очевидно, развивается - в Деорсе его обуздают и направят в нужное русло. Какое? Разберемся. Марджолайн поместили в одну комнату с еще четырьмя подростками, выделили койку и тумбу. Сразу после приезда необходимо было пройти осмотр и ознакомиться со всеми необходимыми помещениями, а завтра - уже учеба.

В Деорсе было удивительно - Марджолайн поняла это с самого начала. Раньше ей не доводилось сталкиваться с колдовством ни в каком виде, и воспринимать себя как часть столь чужого явления было странно и волнующе. Ее окружали новые, умные лица, мрачные, но уже не от тяжелого крестьянского труда, а от чего-то совершенно нового. Все дети тут были до жути странными - одни пытались сами призвать демонов, другие хотели овладеть человеческим разумом и телом. В Деорсе не было никого, похожего на нее - она спрашивала; никто, как бы ни хотел, не мог приблизиться к Тени так сильно. Наставники Мардж постоянно спрашивали о ее видениях, проверяли, от чего они становятся ярче, искали способы приглушить их, когда ученица начинала путать себя и своих демонических соседей. Более того - ее научили читать и писать.

***

Клетка маленькой рыбацкой лавки распахнула ставни - подумать только, Марджолайн даже и не подозревала, насколько узок был ее мир! Теперь, впитывая в себя мысли писателей и учителей, Мардж знала наверняка: мир огромен, мир ждет ее и полон неизведанного. Только из одной клетки она выпорхнула прямиком в другую, и оставалось только гадать, когда закончится ее обучение и она сможет исполнить все свои новообретенные мечты. Закономерно, колдунья решила усердно трудиться, чтобы как можно скорее выпуститься; благо, учеба ей действительно приносила неимоверное удовольствие. Она перестала бояться демонов; для нее они стали несчастными, измученными созданиями, и девушка даже стала в какой-то мере сопереживать им. Ее научили не только слышать их мысли, но, иногда, отвечать им, робко вставлять пару слов в общий поток чужих размышлений, в надежде подтолкнуть их к чему-то или облегчить их страдания. Не то чтобы чьи-то страдания можно было решить простым "Не волнуйся", но Марджолайн и этого было достаточно. Она не хотела выпускать демонов на волю, но верила, что они могли бы помочь себе сами.
К девятнадцати годам ее научили самостоятельно контролировать связь с Тенью. Раньше ей приходилось постоянно пить успокаивающие зелья, чтобы выспаться, теперь же стоило немного напрячься - и все ужасы завесы отступали. Впрочем, чаще Марджолайн наоборот хотелось поговорить с ними. Она жутко хотела обучиться вести полноценный диалог с демонами, которых узнавала уже чуть ли не по имени: они были чем-то по-настоящему важным, чем-то... возвышенным. Марджолайн упивалась своей связью с чем-то, по ее мнению, божественным, и часто пыталась поделиться ей с окружающими. Она не избегала исследований, проводимых Деорсой; уже намного более сложным слогом она могла часами описывать учителями Тень и всё, что в ней происходило. Да, она использовала свой дар по полной.
В двадцать она слегка приболела. Ничего страшного, обычная чуть затянувшаяся простуда, от которой Мардж избавилась спустя месяц. Еще через месяц оказалось, что она не совсем долечилась, и простуда переросла в воспаление легких. Но это тоже ничего - даже проводя свой досуг в постели, изолированная от соседей по комнате (нельзя же их заразить), она продолжала изучать философию, теорию волшебства и, не имея других альтернатив, еще больше контактировала с демонами. Однажды, радостная и босая, Марджолайн выбежала из маленькой комнатушки, в которой ее поселили на время болезни, спустилась на первый этаж в лекционную и, попросив наставника на секунду выйти из аудитории, известила его, чуть ли не пища охрипшим голосом от восторга - она научилась с ними говорить! Поразительная для Деорсы жизнерадостность.

***

Мардж, как всегда, лежит в своей кровати. Она вылезает из нее только чтобы индивидуально заняться учебой, взять еду или новую книгу. К двадцати двум годам ведьма переболела всеми заразными и простудными заболеваниями, какие только можно подцепить, находясь в замкнутом пространстве. Она немного устала от этого, но старается не падать духом - как никак, ей есть чем заняться, а иммунитет еще выправится. Все говорят, ей просто не повезло со здоровьем, да и других причин найти не получалось. Но она-то знает, что раньше была вполне здоровой... Но это, опять же, не имеет значения. Девушка слегка тянется к тонкому альманаху на столике всего в полуметре от нее; касается его пальцами, но тут же хватается рукой за живот. Его вдруг начала распирать резкая, невыносимая боль, и Марджолайн взвыла. Она и раньше сталкивалась с проблемами с желудком, потому переборола своё желание позвать кого-нибудь и попробовала отвлечься на чтение.

Вот ей уже двадцать три. Ни врачи, ни маги не могут понять, что с ней - разводят руками, говорят, что ее органы буквально разлагаются, и сделать с этим ничего нельзя. Каждый день, стоит ей не выпить вовремя обезболивающий отвар, ее тело будто разрывает изнутри. Марджолайн часто закашливается - жутко, хрипло, и всегда выплевывает вязкие комки гнили. Она сильно похудела, ее кожа посерела, а взгляд стал каким-то туманным и тоскливым. В ней, кажется, не осталось и доли былого жизнелюбия - говорит она теперь монотонно и незаинтересованно, а магией пользуется только для учителей. Гримм чувствовала - Тень убивает ее, медленно и мучительно. Завеса прокляла свою дочь, и жить ей осталось недолго - максимум, судя по прогнозам наставников, еще три-четыре года.
Остатки сил Мардж приложила, чтобы скорее сдать финальный экзамен. Девушка особенно не говорила о своих чуствах - какая разница, если ей всё равно скоро умирать? Последние годы она собиралась прожить в свободных странствиях. Фантазии о безмятежных одиноких путешествиях   единственные откликались в ней острыми эмоциями - на остальное у нее не хватало ни энергии, ни желания. "Мирские заботы", как она их называла, перестали волновать Мардж. Она больше не дорожила материальными благами, не дорожила своим телом и, в принципе, душой тоже, воспринимая их как убогий сосуд для не менее убогого духа.
Иногда к ней заходили ее старые друзья, только прошедшие выпускные испытания и уже собиравшиеся уезжать из Деорсы. Мардж это было отнюдь не по душе - ей было мерзко представать перед ними в таком виде, и она хмуро гнала бедолаг из своей обители.

Ей двадцать четыре. Ее наконец допустили к экзамену - черт знает, почему этого не сделали раньше. Мардж ворчит, жалуется, но всё равно рада, что ее наконец выпустят. Ну, она надеялась, что выпустят - что им еще делать с полумертвой ученицей? Да, за все долгие восемь лет она научилась многому; теперь она умеет даже сама, без вмешательства в чужую душу, переносить разум в Тень, но к чему всё это? Марджолайн считала свои навыки абсолютно бесполезными для людей, эльфов или кого бы то ни было.
Экзамен оказался не таким уж сложным. Сначала Гримм прошла все проверки, в ходе которых Деорса установила, что ведьма безвредна для окружающих; следом была пара теоретических опросов. После к ней привели какого-то демона, как раз ждавшего казни в темницах здания. Телепатический разговор был недолгим - видать, в чем-то они с Мардж не поладили, и тот начал вырываться, явно не понимая, откуда он может слышать голос совершенно беззвучной девушки. Что ж, это ведь тоже зачет, да?...

Мардж подала запрос на выпуск из Деорсы. Еще полгода ее мучили дополнительными исследованиями, тестами, еще черт знает чем, на все вопросы об оформлении бумаг отвечали размыто. И всё это только ради того, чтобы сообщить ей прекрасную, приятнейшую новость - ее и одну из наставниц, Эрис Тегуэн (о которой Марджолайн знала лишь экстравагантную цветочную деталь), посылают в Аортэн, дабы найти там лекарство от ее загадочной хвори. Не могут же они дать столь ценному, уникальному волшебнику просто умереть! Жаль только, что эльфы не согласились сами прибыть в Деорсу - но оно и понятно.

***

Марджолайн Гримм снова ждет. Теперь - выезда вместе с этой самой Тегуэн. Марджолайн не верит в свое чудотворное излечение от слова "вообще", ей хочется остаться одной и идти по любым неизведанным тропам как можно дальше от цивилизации, но теперь над ней есть один вполне конкретный надзиратель, и это, кажется, надолго. За всю свою не слишком долгую жизнь Мардж едва сделала хоть что-то достойное упоминания, и навряд ли уже сделает.

Но, говорят, в Аортэне красиво. Правда?

Тринадцатое июля 1213-ого года. Тринадцатое июля, тринадцатое июля, тринадцатое июля... порой Марджолайн помнит, отчего эта дата всё никак не выйдет из головы; порой - нет. Но сейчас ее разум чист, и она знает наверняка, что именно в тот день она отправилась в путь. Кажется, прошло едва ли больше года, но и она, и ее наставница, покидающие Деорсу, остались только ускользающими образами - хрупкими тенями в напряженных попытках вообразить тот солнечный лес и убогую деревушку, мимо которой неслась их карета. Тогда она была взволнована, напугана компанией чужой и непонятной Тегуэн, но всё же рада. Мардж усмехнется - были ли поводы для радости? Она напрягается еще чуть-чуть - ровно настолько, чтобы, мысленно пропустив с месяц странствий, вспомнить теплые юдоли Аортэна, в которых она встретила его. Эльфы должны были вылечить колдунью, и первой же ночью дали ей снадобье. Пожалуй, оно и решило всю ее дальнейшую судьбу - Гримм погрузилась в чистейший сон, а во сне ей открылась душа демона. Демона плоти, демона-пожирателя, как написано в книгах: da-e-mo-ni-um de car-ne. Она видела всё его глазами, видела, как он занимается самым естественным своим занятием, обгладывая  изуродованные тела двух случайных путников; а ведьма еще никогда прежде не испытывала такого страха. Он ощутил это - он понял, что за ним наблюдают из чертогов его собственного ума, воспротивился, но так и не смог прогнать от себя чувства гостьи. Они назвали друг другу свои имена, они рассказали друг другу о себе, но без слов - Саркит был оторван от Тени и слаб, а Мардж была так ей близка, что Бездна сгноила ее изнутри.

Демон предложил сделку.

Она станет его медиумом, вернет ему связь с темной матерью всех ночных тварей, а он даст ей столько сил и жизни, чтобы продержаться еще хотя бы на пять лет дольше. Марджолайн не смела требовать большего и, видят боги, ни разу не верила эльфийским лекарям - откуда им знать, что с ней делать? Их краткосрочный альянс, взаимовыгодный симбиоз подарит ей еще немного времени, чтобы наконец пожить в свою милость. Они договорились о встрече, и в назначенную ночь чародейка сбежала от Тегуэн и от всех светлых законов. В чаще леса он явился ей в облике насекомого и наказал разделить с ним трапезу: монстру - человечина, ей - часть его же тела. Что-то глубоко внутри отчитывало ее и пыталось остановить, но она устала от здравомыслия. И пусть ее возненавидят и будут преследовать все, кого она знала.

Контракт был скреплен, и Гримм распрощалась и с Аортэном, и с Эрис. Она последовала за своим новым товарищем, чье влияние, подпитываемое ее чарами, распространялось по людскому королевству с пугающей скоростью - Аварин, центр всего континента, полнился всё новыми порождениями тьмы, а в округе его разрастались кишащие ужасными чудищами демонические сады. Все жертвы, все одержимые были и на ее совести - Мардж знала это, но ей стало плевать. Ее легкие прочистились впервые за долгие месяцы, прошли мучительные мигрени, а ноги стали такими же крепкими, как у любого нормального человека, и всё это давало такую необыкновенную свободу, за которую женщина могла пожертвовать всеми. Редкими часами ее вдруг переполняли тревога и стыд, и она обещала себе, что разорвет связь с Пожирателем так скоро, как только сможет, а после вспоминала свою былую беспомощность и забывалась всеми возможными способами. Тревога усиливалась так же, как силы контрактора - ведьма понимала, что рано или поздно его одолеют, и его неуемный аппетит приведет их обоих к краху.

Крах случился слишком быстро. В сады Пожирателя пришли двое воителей - дева и мужчина, и, разумеется, вдвоем они никак не навредили бы хозяину оскверненных земель. Да, так Мардж думала, наблюдая за ними со стороны - она проследила за ними из самого города и ждала их кончины, когда те отправились в самое сердце логова. Шло время, а путники так и не выходили - значит, точно проиграли. Но Саркит тоже не отзывался - Гримм всё никак не могла уловить хоть малейший сигнал от него, а когда на Валхейв опустилась ночь, кровавая пещера вспыхнула, точно спичка. Горящие чудища повалили прочь, разбегаясь по заснеженному лесу и наполняя его смердящим запахом жженого мяса.

То был февраль.

***

Марджолайн искала Саркита - столько, сколько позволяла стремительно угасающая оболочка. Демон больше ничего не мог ей подарить; это было ясно и чувствовалось так разрушительно, как она уже отвыкла себя ощущать. Она была опустошена, как если бы из нее вырвали не только то, что передавал контракт, но и большую часть ее самой, изначальной Марджолайн Гримм. Девушка вдруг осознала, что смерть уже у нее за порогом. И ее душили не давнешние страхи, не беспричинная паника - она знала точно.

***

Двенадцать дней и ночей она держала курс к родному морю, почти отказавшись от пищи и сна. Она хотела умереть именно там, вдали от всего и всех, там, где ледяные волны бьются о скалы, а в небе кружат вечные чайки. Магесса торопилась, и ей казалось, что каждая секунда ускользает слишком быстро, еще чуть-чуть - и времени не хватит. Мардж шла мимо Сумрачных Топей, избегая всякого общества и поселений, продиралась через густые леса, вдалеке от которых нерушимым стоял Рекн. На двенадцатый вечер она наконец ощутила аромат йода и соли, пронизывавший всё побережье, и вскоре лес резко повернулся крутым обрывом, ведущим вниз, на серый каменный берег. Марджолайн разрешила себе отдохнуть - в последний раз - и устало села на край обрыва, свесив ноги вниз, как когда-то в детстве. Достала трубку и набила ее табаком; окрепнув, она стала курить уже не лекарственные травы, а именно его, и горькую горстку листьев она оставила как раз на такой случай.

Она выкурила всё, что у нее было, и приняла свой последний ужин. Спустилась на пляж, легла, укутанная во все тряпки, что умещались в ее сумке, и закрыла глаза. Марджолайн хотела бы, чтобы всё в ее жизни сложилось по-другому, не было ни Тени, ни Саркита, ни уж тем более Деорсы, и в ней не было смирения - Гримм думала, что смирение всё же наступит, но осталась лишь злость. Но злость изматывала, и ей страх как захотелось спать - девушка надеялась, что не увидит грез.

Ее сердце остановилось во сне, и на этом Марджолайн наконец закончилась. Тело пролежало на берегу неделю, две, и стало обрастать мхом. Сначала крохотное зеленое пятнышко на щеке, потом - плотный кокон, под которым виднелись одни кости, пледы и трубка. Ни один зверь не отважился подойти к нему.

***

Пробуждение сложно было назвать приятным - она собралась из всего, что ее окружало, и бездумно проследовала обратно в чащу. Марджолайн не помнила, кто она и как тут оказалась, и ей было не так уж это и важно - непреодолимое желание звало ее найти что угодно, наполненное кровью и жизнью, и сделать с этой жизнью что-то... неправильное. Она нашла оленя и отчего-то точно знала, как следует поступить; она выпустила из посеревшего рта клуб черного дыма. Олень вдохнул его, ослабел, но всё же убежал, а Мардж - за ним. Она запомнила оленье пастбище и возвращалась туда столько раз, сколько понадобилось, чтобы понять - ее жертва больна, и ей уже вряд ли кто-то поможет.
С приходом августа бывшая ведьма стала приходить в себя. Сначала обрывки прошлого складывались в нелогичный бред, и Гримм сама не понимала, какой она должна быть, но и это прошло. Всё проходит - и вся ее боль исчезла, что бы с ней ни случилось тогда у моря. Теперь она не человек, но еще и не демон; как всегда, она барахтается посередине, но Мардж обрела могущество - то, чего ей ни разу не удавалось испытать по-настоящему. В ее руках была возможность сотворить с кем-то то же, что однажды сотворила с ней злая судьба, заточив в беспомощную и измученное тушку - значит, все смогут понять, насколько это мучительно.

В Рекне стали судачить об отравленной больной дичи - мол, в лесах почти не осталось здоровых животных. Не прошло и месяца, как заболели дети: малыши и подростки, бедняки и аристократы, и тогда уже эпидемия стала беспокоить всех. И никто представить не мог, что все беды от нее - от маленькой, беспомощной бедняжки Мардж, которую все жалели и избегали! Она не могла отравить взрослых, но ей были подвластны звери и все, чей дух еще не окреп в нужной мере. Большего и не нужно; от них откажутся, как отказывались от нее, они будут жить в ожидании кончины, а это справедливо! О, как она была счастлива! Ее прозвали Дикой Хворью, и это имя ей нравилось намного сильнее собственного. Хворь приходила к детям ночью, подкрадывалась к их теплым постелям, доставала трубку, ставшую главным ее орудием, и околдовывала их чудным дымом. Те задыхались истошным кашлем, а она исчезала - сбегала в Тень, и никакой простак не смог бы ее найти. Особенно любила Хворь приходить к самым счастливым, любимым и ценным, а и без того обделенным сочувствовала - тем, что и так были на нее похожи.

Хворь чувствует, что наказания не последует никогда - она не знает, можно ли ее уничтожить, не знает, как долго может прятаться в Тени, если ее станут преследовать, но азарт подогревает ее интерес; она готова испытать себя. Чудовищное проклятье ждет в тиши болот, окруженное гибнущими зверьми, и знает - люди терпеливы, но и они додумаются позвать помощь. И тогда ее захотят убить - а она не дастся. Она найдет себе ученика, такого же убогого, как она еще всего лишь год назад, и обучит всему, что знает сама - просто потому, что вдвоем они будут сильнее, и потому, что она, кажется, хочет кому-то помочь. Помощью это назвать сложно, но Хворь верит в искренность своих намерений. У нее случаются провалы в памяти, приступы злобы и апатии, но она еще готова выжидать - и с радостью встретит всех, кто готов с ней столкнуться.