Наводящий тоску пожелтевший лучик готовящегося к закату солнца через окно пробрался в комнату, освещая медленный, плавный танец множества пылинок, плавающих в воздухе. Альвен, крепко прижимая к груди метлу, недвижно стоит и будто трепетно наблюдает за чем-то, боясь отвести в сторону взгляд. Его полные небесной голубизны глаза уставились на блеклое, едва заметное взгляду блеклое белесое полотно паутины, что скрывалось от неяркого света в дальнем углу. Как бы он не хотел, мальчик не мог не смотреть на черную точку, затерянную среди темной белизны паучьих сетей. Их хозяина пока не было видно, но не стоило сомневаться, что он скоро вернется и тот, кто посмел попасть в его владения, скоро встретится с ним.

Именно это скоро предстояло узнать одной черной точке, что привлекла грустный взгляд мальчика. Точке, что не прекращала дергаться, изо всех своих маленьких сил цепляясь за мимолетную жизнь.

Издав нечто похожее на тихий стон, Альвен начинает протягивать дрожащую руку к паутине, останавливается на середине пути и после длительной паузы таки дотягивается до нее. Мальчику было страшно, ведь великое множество вещей вселяли страх в его, как говорил настоятель, излишне чистый разум. Но нечто терзало его хрупкое сердце больнее того, как бесформенный ужас мучил сознание. Покрытые бледной кожей, что казалось никогда не встречалась с ярким жарким солнцем, тонкие пальцы осторожно снимают кусок паутины, в котором томилась беспомощная мошка.

Не осмеливаясь даже ровно дышать, Альвен как можно скорее несет паутинку к окну и бросает последний беглый взгляд на бедное создание, что продолжало вести бессмысленную борьбу за свою жизнь. Он мог бы пальцами аккуратно взять ее. Мог бы дать ей улететь на встречу скорой смерти, которая и так ждет ее. Мог бы дать ей свободы, о желании которой такое ничтожное существо не могло даже знать. Он мог что-то сделать, вместо того, чтобы выбросить ее в окно, не освободив из сетей. Мог... Но ему все еще было страшно прикоснуться к ней. Потому он мог сделать лишь так, чтобы ее беспомощный вид не терзал взгляда. Ему все равно больно, грустно, стыдно, но страх в итоге смог пересилить все эти чувства. А пересилить страх мальчик не мог никогда. Ни тогда, выбрасывая мошку на ветер, не сейчас, когда наводящий тошноту густой дым тяжело оседает в легкий и какофония из неразборчивых воплей и криков становятся единственным, что мальчик слышит.

Он бежит по затерянным в дымке коридорам, по которым ходил каждый свой день, столь похожий на предыдущий. Он слышит полное отчаянья ужасающее и рваное умирающее пение голосов, что слышал каждый свой день, столь похожий на предыдущий. Он крепко сжимает, боясь отпустить, грубую, но полную знакомой теплоты руку настоятеля, которая сдержано касалась его щеки каждый его день, столь похожий на предыдущий. Он хочет верить, что и этот день точно такой же - кристальное чистое отражение предыдущего, полное привычного застоя и покоя, без каких-либо изменений пугающих своей неизвестностью.  Но эта иллюзия разбивается на тысячи осколков, раздаваясь звоном мертвых голосов вдалеке среди огня и крови, как только он осознает, что настоятель, из последних сил прошептав беззвучное "беги", больше ничего не скажет.

Этот день был ничем не похож на предыдущий. И отныне каждый из последующих будет таким же.

Альвен осознает это почти сразу, стоило только грубой ладони настоятеля отпустить руку мальчика и его взгляду затереться за стекольной пеленой. Ему все еще хотелось верить, думать иначе, но весьма неглупый разум не позволял его абсолютной наивности забить этим сейчас голову. Потому он побежал, изо всех своих маленьких ничтожных сил сжимая у груди учение Трех, что успел передать ему настоятель. Последнее, что у него останется от тех, кто погиб вместо него.

Даже когда крики остаются давно позади, он все равно не останавливается и продолжает двигаться вперед, позволяя ветках безжалостно хлестать его по лицу. Он не видит даже куда бежит, да и не знает этого, однако Альвен даже не думает сделать остановку. Если быть точнее, сейчас он пока не о чем и не может думать, кроме как мчаться вперед. Он падает несколько раз, позволяя чистым белоснежным одеждам и светлым волосам покрыться неравномерным слоем грязи, но не раздумывая мальчик поднимается вновь. Ему хочется плакать, хочется упасть и больше вставать, хочется уснуть и проснуться от этого ужасного сна, однако ноги все равно несут его дальше и дальше. Даже когда в груди становиться больно от недостатка воздуха, даже когда все изнуренное тело умоляет его остановиться, даже когда глаза перестают видеть что-либо перед собой.

Он продолжает делать то, что сказал ему настоятель, не теряя из рук драгоценную книгу.

Но слабое юношеское тело не способно было двигаться вечно. Когда Альвен спотыкается в очередной раз, он вдруг понимает, что не способен подняться снова. Кое-как он поворачивается на спину и позволяет взгляду утонуть в мраке ночного беззвездного неба, что словно безграничное полотно укрывал его с ног до головы. Потеряв все свои силы окончательно, он тихо молит у Трех ответа, а после, не дождавшись его, тихо плачет. И этот горький плач не слышит никто, хоть и ближайшее поселение казалось так близко, всего в паре сотен шагов от него. Мальчик этого не знает, он просто молча зовет кого-то, кого угодно, на помощь.

Неожиданно для самой судьбы этот зов, однако, все таки что-то услышало. Что-то, похожее на черное желание, полное неутолимого голода и тоскующее в одиночестве среди мертвых. Но вкус тоски сменяется ароматом горьких слез, полных боли, отчаянья и в тоже время чистой невинности.

[nick]Алвен[/nick][status]Наивная Доброта[/status][icon]https://i.imgur.com/OwjRHBx.png[/icon]

Тихие стоны перерастают в шумный плач мальчика, что уже не может держать внутри всю скопившуюся горечь. Он не зовет никого на помощь, даже мысленно, но просто бессильно рыдает, навалившись набок и как можно ближе прижимая колени к мокрому от слез подбородку. Он уже не думает о том, услышит ли его кто-нибудь или нет, отзовутся ли в этот раз наконец Трое или как всегда будут наблюдать в молчании, есть какая-то надежда впереди или она никогда не даст просвета сквозь плотную пелену отчаянья. Ему просто хотелось... хотелось чтобы все вернулось обратно, чтобы этот день обернулся, как обычно, просто ничем не выделяющимся отражением предыдущего.

И в своих глупых мыслях о несбыточном, Альвен даже не слышит хруст покрова из пожелтевшей листвы и сухих ветвей.

Он не сразу замечает чужие слова, звучащие так быстро, что для мальчика они перемешиваются в скопище нечленораздельных звуков. Но как только он понимает, что не один, стоны тут же затихают, пусть слезы, над которыми мальчишка просто напросто не властен, продолжают идти. Удивленно он поднимает взгляд мокрых покрасневших глаз и видит маленькую грязную фигуру c шапкой светлых волос, которые ярко отражались на фоне ночного мрака, и лицом, черты которого были скрыты в переплетающихся тенях. И не в силах ни отвести взгляда, ни сказать что-либо, молча слушает звон девичьего голоска, не слыша слов в нем сокрытых. Он просто... смотрит на чужой хрупкий силуэт, будто забыв обо всем несчастье, что было до этого.

Всю сознательную жизнь прожив в храме, он никогда не видел тех, кто был бы с ним одного возраста. Он никогда не видел сверстников.

- ...а? - наконец растерянно издает вопросительный звук мальчик, четко услышав лишь последний вопрос адресованный ему. - Нужно?... А.... Ум... Д-деревню?...

Ошарашено он оглядывается по сторонам, приподнявшись на локте и все так же крепко прижимая к груди книгу, и понимает, как далеко на самом деле убежал. Растерявшись, он возвращает взгляд к девичьей фигуре, стоящей перед ним, собираясь что-то сказать, спросить, но язык сам собой заплетается во рту и потому Альвен лишь обессилено опускает голову, уставившись тем самым в ноги девочки. В босые ноги. И грязные.

Проходит одна минута, вторая. Он все еще не говорит не слова, когда наконец одну руку отрывает от книги и тянет ее к своим уставшим ногам. Мальчик все еще плохо понимал, что происходит, кто это перед ним, где он и что будет дальше, но... Но покрытая сажей ладонь все равно аккуратно снимает пару испачканных ботинок c лодыжек и ставит их перед девочкой.

Настоятель всегда говорил о том, что Трое учат в любой ситуации всегда помогать ближнему своему. И он бы очень рассердился на Альвена, если бы тот не последовал их словам сейчас.

- ...держи. Сейчас ведь... осень. Босиком... холодно, - еле слышно бубня, мальчик все еще не смотрит незнакомке в лицо, боясь встретится взглядом. - И... Я не знаю... нужно ли мне туда... Я не знаю... куда мне нужно... Я-я...

Слезы снова пошли сами собой, мешая говорить. Он ничего не знает. А потому снова только тихо плачет.
[nick]Алвен[/nick][status]Наивная Доброта[/status][icon]https://i.imgur.com/OwjRHBx.png[/icon]

Плакать было так просто, легко, нежели пытаться думать о другом. Горькие слезы, что даже не щиплют глаза, не несли успокоения или забвения, не затупляли боль острым льдом царапающую грудь изнутри, но почему так сильно хотелось затеряться среди них, позволить сознанию утонуть в этой бездонной тоске? Что-то вдалеке, за обернувшей разум пеленой тихо шептало мальчику продолжать идти, но он не обращал внимания на это. Хотелось только беспомощно плакать.

Но стоило далекому шепоту неизвестного стать громкому визгу сидящей рядом девочки, то Алвен тут же перестает рыдать. Он еще издает несколько тихих всхлипов, но его покрасневшие глаза уже не лили слез, а удивленно смотрели на ее обиженное чем-то маленькое лицо. Она... злилась? Почему? Ей же и правда должно быть холодно, а в ботинках теплее. И даже если чужое, он ведь сам отдает, тогда это не грех, ведь так? А она все кричит и глупым обзывает, хоть ему почему-то нисколечко не обидно. Такая громкая, такая странная.

Стоит ее хрустальным на вид рукам оторвать небольшой кусок от платья и прикоснуться к его щекам, он не отстраняется. Чуть дергает головой только от чужого прикосновения, к коим не привык, но ничего не говорит, чтобы остановить или отдернуть. Не потому что боится, но... он не мог это объяснить. За тонкой тканью он не чувствует тепла бледных ладоней, не согревают они лица от ночной стужи, однако Алвен не видел в этом ничего плохого, пусть и странный укол рядом с сердцем чувствует.

Если тепла от нее нет, то значит она действительно замерзла.

От одной этой мысли Алвен медленно, плавно, чтобы не напугать случайно, поднимает руки и мягко накрывает ее ладони своими. Девичья кожа казалась такой нежной, приятной на ощупь, но абсолютно ледяной, что заботило мальчика куда больше. Сейчас хотелось просто согреть ее и не более. Он ничего не говорит и пытается отвести взгляд, не двигая головой, куда-то в сторону, лишь бы не смотреть в ее глаза. Ему стыдно, что он не попросил ее разрешения, не предупредил, прежде чем прикоснуться, но боль от ранее проскользнувших шальных мыслей была куда глубже. А после слышит чужой плачь.

Снова смотрит на ее лицо с волнением в голубых глазах, на чуждые слезы, текущим по белоснежным щекам, но в очи заглянуть все еще боится. Не заслужил, не имеет права, ведь его рев был причиной этого. И от ее всхлипывающего голоса острые морозные коготки глубже вонзаются под грудь. Он виноват, сделал кому-то больно, как ему же самому, а значит не имеет права одиноко тонуть и дальше в тоске. Не сейчас.

- Х-хорошо... Не буду п-плакать, правда. В-видишь? - юношеский голос все еще дрожит, но он уже не хнычет. Голубые огоньки во взоре все еще мокро сверкают, но из них ничего более не льется. Хотелось еще улыбнуться ей, хотя бы чуть-чуть, чтобы точно не вселять тревогу, но слишком он сам волновался о чужом сердце, чтобы сдвинуть уголки своих губ.  - И я... если хочешь... Я п-пойду с тобой в деревню... И-и... Я Алвен... В-вот...

Алвен все еще не знал, куда ему нужно идти, но если ей станет легче, хоть немного, то он побудет рядом. Пусть он не знает кто она, даже имени ее. Он сделал ей больно, неважно как сильно, потому должен был искупить вину. Этому учили Трое, так наставлял его настоятель и его собственное сердце говорило, что так должно быть. Вот и все.
[nick]Алвен[/nick][status]Наивная Доброта[/status][icon]https://i.imgur.com/OwjRHBx.png[/icon]

Отредактировано Ira (2018-11-13 01:47:55)