Беспомощность - пожалуй, это самое ужасное чувство. Впервые ощутив его, не спутаешь ни с чем. Страх мешает в полной мере контролировать себя, извращает самый удачный план, подвергая его сомнениям, ненужным придирками, вселяя в сердце неуверенность, но, увы и ах, он иллюзорен. Это защитный механизм, призванный самой природой нас защищать, отнимающий силы не реже чем их дающий. Такое чувство не идёт ни в какое сравнение с гнетущим осознанием собственной неспособности противиться судьбе, ощущать, как твоя жизнь находиться в чьих-то расточительных и скользких руках, сжимающих горло не потому что должны это делать или из веселья, а просто потому что имеют возможность распоряжаться чьей-то утраченной свободой. Настоящие краски, вступая в силу, то обретает лишь, когда человек в полной мере осознаёт положение, когда теряет силы на оптимизм, но не срывается, чтобы прятаться в манящем плене несбыточных мечт.

Что ощущала она, открыв глаза?

  Тьма, царящая вокруг, не была беспросветной, робкие блики, те, что можно увидеть в небольшой лужице под ногами, придавали очертаниям оттенок мрака, но в то же время вселяли потаённую надежду, не давали утонуть. Каменные, из крупных кусков, не меньше её тела, стены, в просветах которых будто ничего не было, словно мастер долго и упорно старался сделать поверхность как можно ровнее, говорили о возрасте этого места, о сырости и о холоде. Тот, словно послушный гость, поспешил о себе напомнить, и тогда она могла понять, что обнажена, что её скромный и изорванный наряд куда-то пропал, а на его месте были крепкие верёвки, поверх которых лежала пара цепей, которые несколько не грели, но и не обжигали кожу. Ломота ещё не подступила, но явно мышцы затекли, из чего можно было сделать вывод, что находиться здесь не так уж и долго, возможно даже половина часа не успела уйти.

  Решаясь проследить за лужицей воды, вслед за бликом, глаза поднимаются, смотрят перед собой и в некотором удалении могут заметить силуэт. Он не кажется крупным, не кажется живым, однако, реагируя на движение, делает уверенный шаг вперёд, после чего ещё и ещё, пока, наконец, не оказывается достаточно близко, чтобы говорить.

- Очнулась? – звучит как вопрос, однако он не спрашивает, говорит для себя и даже отвлекается, переводя на стену взгляд, касаясь неожиданно загоревшего и не успевшего прогнить, явно нового, факела, который послушно развеивает часть тьмы и теперь близкий силуэт разглядеть очень просто.

  Это мужчина. Его взгляд несколько заинтересован, когда касается её, однако не как чем-то хорошим, с лёгкой надменностью и оттенком тревоги, словно смотрит на что-то принёсшие ему проблемы, но до сих пор остающимся достойным внимания. Нет в этом вынужденной и нет милости.

Если приглядятся, то заметна становится ровная линия, проходящая вдоль его тела, кусок ткани, за которым не видно крови, однако подобным образом людей действительно перевязывали. Замечая это, он спокойно касается этой тряпки и отрывает, выбрасывая.

- Зря надеешься, я уже здоров, - отвечает на незаданный вопрос человек, после чего делает ещё один шаг вперёд, выставляя перед собой факел, так, что от него можно ощутить слепящее тепло. – Ответь на мои вопросы. Расскажи кто ты, зачем напала и почему сейчас я не ощущаю в тебе той темноты?

Он не грубит, но явно даёт понять, что чувствует себя хозяином и что в любом случаи получит своё.

Чуждая для многих эмпатия в той или иной степени проявлялась у каждого человека. Кому-то она давалась  тяжело, в виду узкого кругозора и отсутствия должного количество жизненного опыта. Другим поразительно легко, ни то как результат многолетней практики, ни то открытой натуре, ни то иными способностями, определёнными особенностями личности. Себя Гильгамеш мог бы отнести к тем, кто был проницателен, улавливал ложь, а потому неосознанно замечал закономерности в поведении других и воспринимал их слова интуитивно, как и делал собственные выводы, на их основе.

  Не вызывало удивление, то, что он хотел лично узнать что это за особа и с чего это она решила напасть. Был ли скрытый умысел в этом действии или то звериное поведение действительно не имело под собой ничего человеческого, лишь зло и  инстинкты. Много вопросов требовали ответов и прежде чем решать, Гильгамеш предпочитал всё узнать и понять стоит ли действительно обращаться в организацию отбросов магии(а иначе он не мог назвать тех, кто словно животное носил на себе клеймо и был обречён следовать как бездумный пёс за любой добычей, на которую указывали хозяева) или же использовать другие пути, не исключено, что сопряжённые с кровью.

  Вначале он был зол, действительно испытывал боль и корил самого себя за беспечность, что не почувствовал скверну раньше, что позволил себя ранить и даже толика вины за смерть Брана давала о себе знать сейчас, покуда не испытывал прежних чувств и смог успокоить разум. Лёгкий отдых и опытный целитель смогли несколько умерить пыл. Ни то магия, ни то настойки тому способствовали, но сейчас взгляд был куда более трезвым.

  Жестокость не то к чему стремился Гильгамеш и в прошлом успел увидеть, что не всё что кажется чуждым плохо, но так же научился не позволять затуманивать свои глаза абстрактным и всепоглощающим понятиям, как и не ставить всех на один уровень. Если что-то опасно, то он не будет прятаться и встретит и если понадобиться, то вынесет приговор.

  Его несколько удивило, что взгляд не приметил ран, да, конечно их было немного, и выглядел те куда безобиднее, чем собственные, но не осталось следов, даже тех сдавленных отметин от собственной цепи нельзя было заметить на этом теле и кожа, в полумраке казалась бледной и чистой, без намёка на какие-то очевидные дефекты.

  Однако не только это заинтересовало мага, а само поведение. Многие поверженные пытаются торговаться, оправдываются сотней лживых слов, пытаются давать на жалость или иные чувства, чтобы если не спастись от кары, то уменьшить её и сохранить самое дорогое, что есть у каждого живущего – жизнь.

  Она была другой, не хотела говорить, не хотела видеть того, кто её допрашивал и попросту отвернулась, сказав, что её следовало убить.

  «Может быть, ты права» - подумал парень.

  Спина и странные точки на ней предстали взору героя, и он понял, что первоначальные подозрения подтвердились и перед ним не человек, вернее не совсем, но и отнюдь не химера. Она была демоном на половину, такую же, как и человеком, только вот странным казалось, что две эти личности не походили друг на друга, вернее он в буквальном смысле не ощущал прежней тьмы, не мог сказать, что эта забитая и апатичная девушка убила Брана.

  «Что-то здесь не так» - вот что решил он.

  Почему-то на ум пришёл случай из прошлого, который произошёл в конце путешествия по эльфийским землям. Тогда Гильгамеш был поспешен и принял сторону далёкую от добродетели, что вызывало в сердце стыд, отдающий раздражением. Остался ли он прежним или урок был усвоен?

- Почему ты говоришь, что не хочешь жить? – спросил он, с некоторой заинтересованностью, выжидая, выигрывая время для себя и отгоняя ненужные сейчас чувства и память о них. – Разве тебе не хочется увидеть тех, кого ты любишь? Не хочется увидеть солнце, погреться в его лучах, зная, что впереди тебя что-то ждёт? В жизни есть много дорог, а в смерти может не быть и одной.

  Гильгамеш ценил свою жизнь очень высоко, не смотря на то, что он впутывался в ненужные авантюры и то, что редко мог отступить, даже осознавая, что мало шансов, но всегда боролся до последнего. Каждая подобная победа заставляла ценить этот дар ещё больше, побуждала наслаждаться всем тем множеством удовольствий как можно чаще, напоминало, что нужно пользоваться временем, так как хочется, ибо оно может закончиться в любой момент. И это заставляло его злиться, ибо девушка не выглядела старой девой и, как и он сам должна была понимать, как оскорбительные её слова для всех тех, кто позволил ей существовать.

  Он положил руку на плечо и резко повернул, в его глазах виднелось некоторое презрение, а губы были сжаты в тонкую линию. Однако, стоило заговорить, как тон повысился.

- Отвечай на вопросы, - сказал Гил, с силой сжав руку, напоминая, что она тут пленница, а не птичка в клетке. – Ты убила человека, который любил жизнь, а теперь просишь себя убить?  Зачем тогда ты отняла это у него? Тебя кто-то шантажировал и нанял, чтобы меня убить? Ты не справилась и отчаялась? Может быть, если я приведу его детей, то ты заговоришь охотнее? Или хватит этого?

  Его рука, лежащая на коже стала поразительно тёплой, вернее она обжигала, не так, чтобы зажарить кожу под ней, но так ,чтобы в этой холодной каменной камере стало куда комфортнее.

Отредактировано Gilgamesh Morel (2018-11-27 00:33:34)

Слова девушки были полны равнодушия, однако тело подводило, было ясно, что она не так сильна, какой хочет казаться и что часть речей не более чем бравада.  Рассчитывала ли она или нет, что надсмотрщик того не приметит, но оказалась перед тем, кто довольно хорошо разбирается в людях, умеет понять, когда пытаются обмануть или спрятаться. За всем этим Гильгамеш видел защитную реакцию. Его начальный гнев таял так же быстро, как и возник, так как хозяин считал, что тот попросту не нужен. Что будет, если он поддастся? Очередное мёртвое тело, порождённое не чем иным как местью. Может быть, его такое и устроило бы, но какая-то часть противилась, напоминая о событиях прошлого, заставившими взглянуть на ситуацию немного иначе, стать взрослее и сковать порыв. Герой должен управлять им, а не наоборот.

  Рука на плече крепко держала, а затем переместилась, совсем немного, так, чтобы пара пальцев оказалась на хрупкой шее. Было желание попросту положить вторую и сжать, услышать всхлипы, ощутить, как напрягаются мышцы, чтобы затем обмякнуть навсегда, выпускаю душу из тела.

  «Нет… Я не буду пачкать руки» - вот что решил он, отгоняя наваждение.

  Сам Гильгамеш блефовал, говоря про семью Брана, он бы в любом случаи предпочел, не распространятся о том, что случилось, да и не был поборником справедливости, охотно о ней забывая, когда это было удобно или интересно. Однако становилось ясно, что пред ним человек, не обременённый совестью, подобной той, что можно счесть пороком.

- Заслужила? – он повтори слово, не до конца понимая, как можно судить о себе столь низко или же то была дерзость? В любом случаи слова породили ещё один вопрос, тот на который Гил хотел бы услышать ответ, только вот ясно было, что тот если и последует, то не удовлетворит собой и продолжит этот круг.

  А между тем, тепло, излучаемое рукой, стало утихать, сам же маг слушал, пока что, не решаясь что-либо сказать. Грозить Деорсой не имело смысла, она здесь занимала положение ничуть не лучше. Что же до насилия, то если начать избивать пленницу, то всё необратимо изменится, да и не виделось никакого удовольствия в пытках, которые всё равно ни чего бы не дали. Быть может, восприми он чуть более близко смерть охранника, то это принесло бы удовлетворение, но с некоторой толикой сожаления герой отмечал, что не испытывает таких чувств.

- Потому что я не хочу мстить, - сказал Гильгамеш спокойным голосом, уверенно и без тени сомнения. – И тут не причём жестокость или её отсутствие. Не тебе судить, кто с чем живёт, и кому что привьют. Если так было с тобой, то вовсе не обязательно, что случится с другими. И не кажется, что слишком высоко прыгаешь?

  Парень усмехнулся, находя забавным, как скованная девчонка пытается его судить и делает столь всепоглощающие выводы.

  Рука более не сжимала плечо, но и не отпускала его, просто накрывая, как что-то само собой разумеющееся.

- Ты даже не знаешь, что ждёт тебя, - сказал он, после чего удивился, обнаружив ворожбу, то явно отразилось в расширившихся глазах. – Теперь решила удивить меня, открывая таланты? Хочешь чтобы и я что-то показал?

Приятно и легко судить всех и каждого. Люди любят этим злоупотреблять, доводя до абсурда свои самые искрение убеждения или же напротив умело прикрываются удобными в случаи, когда это выгодно. Сложно винить их за то, что они такие, какие есть и дело не в том, что их не в чем упрекнуть, а того касается, что рано или поздно понимаешь, что ступая сходной тропой рискуешь запачкаться ещё сильнее, так как изначально видел какого смотреть на всё со стороны.

  Однако, в этот раз Гильгамеша не терзали никакие моральные выборы, он просто хотел поиграть на чувствах этой женщины, попытаться пробиться через лёд и отстранённость и устыдить, не для того чтобы отомстить за смерть своего стража или даже за боль, что она принесла его телу, а для того чтобы показать, чтобы в очередной раз доказать, что он лучше. Конечно, не для себя, ибо сколь мало было в нём скромности столь много самонадеянности и уверенности. Но порой даже боги должны напоминать о своём существовании смертным, потому в своей минутной слабости и потаканию ей герой не видел ни чего зазорного.

  С некоторым раздражением, он понял, что всё бес толку, что её не устыдить, что жизнь для этого существа стоит не больше чем для него, может быть даже гораздо меньше. Это заслуживало определённой толики уважения, но не умиляло раздражения мага, который больше раззадорился, начал медленно, но верно жаждать поломать демоницу и растопить подавляющий холод, излучаемый её неестественно чёрными глазами, словно омуты, словно, как и вся эта темница устрашающая не наличием в неё чего-то, а пустотой. Но не страшила Гила нисколько её внешность и повадки. Он встречал в открытую, смотрел, слегка поморщившись  и сузив глаза явно выражая недовольство.

- Простушка, - вот что он сказал, усмехнулся, раскатился  громкой волной голос по холодным стенам. - Ты пытаешься произвести на меня впечатление или оправдываешься? В любом случаи не тебе судить, что я могу, и железные кандалы это явно доказывают или нет?

  Всё произошло слишком быстро, не до конца привыкшие к тьме глаза Гильгамеша не позволили в полной мере насладиться представлением, но он заметил резкое движение и, к своему удивлению, сделал шаг назад, словно инстинкт сработал, предупреждая. Даже не тот, что отвечает за сохранение жизни, а полученные способности и опыт мага, он чувствовал собирающуюся энергию, знал, что ничего хорошего не должно произойти и, как оказалось, был не прав.

«Чертовка» - вот что подумал Морэл, замечая, что его развеселил это, безусловно, странный поступок женщины.

  Лишь укреплялась мысль, что она, хоть и равнодушная к своей жизни, но невольно заставляет его передумать, показывая свои самые лучшие и ценные стороны, для начало то была покорность, после голова, которая нет-нет, но была приспособлена не только для того чтобы носить шляпу, а в конце и магия… Уже не говоря о той звериной ярости при первом контакте. Постепенно это безличное существо, к удивлению «тюремщика», начинало производить на него определённое впечатление.

  Он любил собирать вещи, нет не все подряд, а те, что отличались своей уникальностью, красотой, ценностью и множеством других качеств и выбирал лучшие отчасти за счёт интуиции,  отчасти из-за собственного незаурядного вкуса. И те слова, касательно Деорсы, явно были лишь блефом, ибо никогда бы он не отдал добычу добытую кровью кучке второсортных рабов, коими их считал, даже если решился бы умертвить, то руки пачкать не боялся, да и свои люди были на любую из множества задач.

  В дали, в конце коридора, можно было заметить одного из них, человека молчаливого и покладистого, тюремщика по природе, ибо вместе с этим обладал железным сердцем, должной силой и что не менее важно – жестокостью.

- Ты не из пугливых, но всё равно раз за разом пытаешься меня впечатлить, - Гил не собирался спорить, просто произнёс как очевидную для себя истину. – Кое-что меня заинтересовало из того что увидел, но… Ты же понимаешь, что у всего своя цена? Цена жизни того человека была оплачена, но вот только не тобой, из-за чего за тобой лежит долг.

  Он сделал шаг вперёд и встретился со взглядом демоницы ещё ближе, словно изучая, решая стоит ли она внимания или всё это дело сиюминутной прихоти. Признаться, грань была настолько тонка, что сопоставлялась разве что с иглой.

  Решение было принято Гильгамешем и, не церемонясь, он прямо сказал:
- Я могу дать тебе всего одну возможность, чтобы ты продолжила жить, а вместе с ней и цель, которой нужно следовать, не зависимо от своих желаний. Это не торги.

  Он щёлкнул пальцами, в пустом помещении было достаточно тихо, чтобы в другом конце коридора жест уловили. Прежде затянутые цепи заметно ослабли, а затем и вовсе, что странно обломились.

  Парень не боялся убийцы, вообще он давно смерился с тем, что его жизнь может очень резко оборваться и принял единственное, казавшееся верным решением, а именно – отринул страх.

- Говори, - Гильгамешу показалось, что он дал достаточно времени для ответа на такой простой вопрос.

В жизни бывают моменты, когда ты должен просто верить. Кто-то пытается понять всё через призму реализма, другие не придают ему должного значения, но как не странно есть у любой ситуации камень преткновения, когда следует откинуть предубеждения чтобы двигаться дальше и принять то, что ты играешь в игру, но не диктуешь правила, а лишь следуешь. В этот раз Гильгамеш ощущал на себе некоторое давление, словно он вынудил себя идти по наиболее шаткому из возможных путей, вот только не один герой на этой дорожке, и пленная воительница невольно составила в нём компанию.

  У каждого был повод для недоверия, и даже кровь успела лечь промеж двоих. Вот только вместе с тем ощущалось и ничто иное, не укладывающиеся в концепцию заклятых врагов, не делающие их товарищами и уж тем более друзьями, но объединяющие и это что-то - интерес.

  Звучит не так уж и надёжно, но всё же первый шаг, которого, как показалось Гилу, достаточно. Да, видел он в этих глазах уже не только холод и пустоту, а что-то странное, словное его слова проникли, смогли пробраться под её тонкую, но тугую кожу и норовили продвинуться дальше, если, конечно, он поймёт, как их использовать и продолжит.

- Далеко не все это осознают, - спокойно ответил герой.

  Не было особых сложностей в словах, легко понять, что маг говорил о обычных людях и о том как плотно их вяжут законы и связи между другими личностями, в угоду которым они дарят(теряют) не только деньги, но и время, в том числе сокращая собственную жизнь. А что же до защиты, то лишь блаженное неведенье могло послужить утешением, как и смирение, но что касается последнего, то парень не верил не в один из этих путей и даже стоя несоизмеримо выше никогда не смог бы признать что самого сдерживают путы, только вот куда более дорогие, но от того не более лёгкие для гордеца.

«Думала ли ты когда-нибудь об этом?» - вот какая мысль возникла в голове Гильгамеша и он её оставил, захотел поведать её потом, когда у них будет больше времени, если, конечно, приглашение будет принято.

  И, кажется, она согласилась. Шаг, ещё один, затем ещё, а сама демоница стояла напротив, кажется, что-то заставило её задуматься, отбросить презрение к собственной судьбе, чтобы это ни было, Гил примет подарок судьбы, ведь если не он, то кто достоин её милости?

- Можно, - сказал он, после чего легко улыбнулся, ощущая некоторую власть. – Но ты сделаешь это лишь тогда, когда скажу я.

  Границы нужны всем и сейчас Гил решил открыть на них глаза воительнице и ещё раз утвердить своё положение. Всё равно рано или поздно придётся возводить, так почему бы не начать с первого и самого важного урока.

Он отвернулся и медленно направился к выходу, бросив:
- Иди за мной.

  Сидящий возле двери мужчина с некоторой опаской покосился на девушку и его рука в лёгком и привычном движении, коснулась деревянной ручке топора, который вместе с надзирателем этих не самых больших, но, безусловно заслуживающих внимания чертогов, довольно долго жил в этом месте и даже проливал кровь, лишь ночь рассудит кто злодей, а кто жертва.

  Как бы то ни было, он, выбритый до блеска и плотно одетый мужчина, отворил дверь без единого лишнего вопроса, лишь опасливые огоньки в его глазах говорили полукровке о недоверии, на хозяина он бы так не посмел взирать, но поблажек к другим не проявлял, быть может даже жалел, что её сковали и не дали даже возможности «поиграть», о чём свидетельствовала некоторая похоть, с которой он смотрел на обнажённое тело.

  Помещение на выходе, привело к ещё одной развилке, а затем ещё… и вот они двое стоят в пустой комнате, явно выше, чем уровень подземелья, да и пройденная лестница это подтверждала. Не было в ней особых изысков, но заметно теплее. Мебель скудная, деревянная несколько лавок, а в центре крупная бадья, наполненная водой, с испаренной, явно заблаговременно подогретой.

- Очистись, ты пропахла дорогами и кровью, - прозвучал спокойный голос.

«Не пожалею ли я об этом?» - вот о чём подумал Гил, но усмехнулся, прекрасно понимая, что ни какое глупое предостережение не возымело бы эффекта.

Эта тёплая комната разительно отличалась от подземелья, не было пронизывающего холода, однако довольно пусто, вольно или нет, но его взгляд прикован к демонице. Не то, чтобы особо интересовало обнажённое тело, но несколько не смущало его наличие рядом, и в глазах Гильгамеша было тяжело заметить что-то, что он не позволял, намерено увидеть. Хоть и действовал порой импульсивно, но слишком хорошо играл и слишком мало тем считал запретными, уже не говоря о морали, чтобы этим не пользоваться и не обманывать восприятие людей отточенными и поразительно правдивыми жестами, что далеко не всегда было правдой, но упускалось в виду естественности.

  Она начала говорить, вновь спрашивая, и герой начинал думать, что ему следует быть несколько строже и показать, что вопросы задавать можно тогда, когда разрешают, а пока следует подчиняться и отвечать, да и то, когда прикажут и не секундой ранее. Впрочем, вторая мысль подсказала, что стоит немного повременить, хотя бы ненадолго и не запугивать пленницу, которая с большим трудом пошла на контакт.

  «Ничего, я тебе перевоспитаю» - подумал Морэл, легко усмехнувшись, что дикарка могла принять на счёт слов, касающихся друга.
На самом деле, делать было особо нечего. Гил не мог оставить её одну, пока не завершит то, что задумал и скоротать время, требующееся девушке на мытьё разговором, казалось не такой уж и плохой затеей, куда лучше, чем стоять болванчиком и смотреть на неё.

- Этот человек не был моим другом, - сейчас он говорил не так как прежде, без дерзости, с привычным самодовольством, но так же и чем-то поразительно мудром в голосе, словно наставник гильдии или философ объясняет очевидные и простые вещи своему нерадивому ученику. Он, рассматривающий чистую воду, встретился взглядом с демоницей, продолжая:  - Бран возложил на себя долг защищать мою жизнь, и получал достойную плату за это. Конечно, неприятно терять то, что тебе принадлежит, но это не должно вызывать горя, если можно подобрать замену.

  Где-то послышались шаги, которые отвлекли его, заставив покоситься на дверь, напоминая магу о чём-то важном.

- Поторапливайся, ты здесь, чтобы отмыться, а не греться, - сказав это, он бросил кусок мыла, который лежал на небольшой деревянной лавочке, а после и крупный кусок ткани, повесив его на край. – А пока есть время, я скажу о возможности, которую дарю.

  Он сделал несколько шагов, словно собираясь с мыслями, пытаясь построить речь наилучшим образом, но не был уверен, что обычные аргументы и методы тут будут уместны. Она хоть и казалась покорной, но, фактически, это ничего не значило, и любой здравомыслящий человек попытался бы спасти свою жизнь ценой лжи. Хоть интуиция подсказывала, что какая-то часть её действительно поразительно честная, но кто знал не была убийца куда сложнее, чем показывала.

- Ты должна мне, - прямое и жёсткое заявление. – Видишь ли, я не переношу Деорсу. Их палачи не принесут мне ничего, а лишь заберут жизнь, которую я могу отнять сам. И мне не нравится, что ничего не получу кроме сомнительного удовольствия. Потому я дам тебе возможность отплатить долг и защитить мою жизнь вместо убитого. Победить Брана было бы сложно для опытного воина, и я сам ощутил… - он перевёл взгляд на своё тело, на места где совсем недавно были болезненные раны, с которыми приходилось мириться, что напомнило об этом слишком ярко. – Что ты умеешь бить и не сомневаешься.

  Он развёл руками, усмехнувшись, словно забывая о произошедшем, оставляя это легко, как и прежнюю злость и даже обиду.

- Конечно, ты можешь отказаться, - маг кивнул, подтверждая это. – И умереть в тёмном подвале, почувствовав, как по тебе прошлась сотня человек, а потом ещё и алхимики, которые захотят взять себе пару частичек полукровки. А если согласишься, то не только сможешь жить, но и следовать за мной. Это куда лучше чем существовании дикарки, нападающей на любого встречного, верно?

  Тем временем, дело подходило к концу, он требовательно уставился, ожидая, когда она примет своё решение. Гильгамеш не привык в себе сомневаться и действительно верил, что сможет её убедить, если не страхом, то возможностями, а если и их будет недостаточно, то всё равно найдет, на чём можно сыграть, ведь ранее почти получилось. Или лишь показалось?

Слишком много вопросов позволяла себе эта чертовка, по правде говоря, Гильгамеша это злило. Он не раз и не два продемонстрировал, что её время открывать рот пока ещё не настало и не стоит играть с тем, чья импульсивность уже была продемонстрирована, как, собственно, и некоторая циничность, если судить по стандартным меркам. Несколько разбавлял желание её наказать тот факт, что парень не мог понять, не был ли он сам, обманут этой девушкой. Её грустные глазки и несколько печальный тон действительно могли играться с мужским, а может и не только, сердцами. Даже здесь, в подземелье, в недавней грязи и полумраке она умела сохранить то о чём, возможно, и не подозревала или, что хуже, умела использовать.

  Он не переживал о Бране, вообще. Каждому рано или поздно суждено умереть и если распыляться, если тратить свои силы время и слёзы на мертвецов, то ты лишь смочишь землю, на которой всё равно ничего не взойдёт. В жалости к самому себе тонуть удел слабых духом, тех людей, которых Гил ставил на ступень ниже себя и подобные эмоции могли его позабавить в хорошем расположении духа, а в плохом и вовсе вызывали отвращение, близкое к тошнотворному, словно гнилостный запах наполнял лёгкие в краткий миг. Потому с каждым разом находил эту тему всё более и более неинтересной и не достойной внимания, по крайней мере, сейчас, когда её подводные камни, судя  по всему, потеряли актуальность.

- Я могу рассказать о нём, - произнёс парень и не врал, легко кивнул, но более не продолжал, пустотой своего ответа побуждая к новому вопросу, но в этот раз был милостив и скорее выдерживал паузу, подчёркивая, что его положение ведущие.

  Общая история у этих двоих людей явно была и ограничивалась не только отношениями слуги и подчинённого, вот только эта демоница не вызывала никакого доверия и даже не пыталась, она нагло спрашивала о чём-то, в то время как сама излучала не агрессию, а что-то недоступное безропотным и запуганным пленникам. Даже сейчас, имела

- Почему ты хочешь о нём знать? Разве имеет значение оборванная жизнь? – прямо спросил парень, после чего усмехнулся, припоминая слова своего старого наставника, времён гильдии магов, которые решил процитировать: - Знания не даются в дар, заплати и ты.

  Припоминая это он так же не мог не вспомнить, что покойны Бран подарил ему немало мудрости простой, быть может, даже грубой, но, тем не менее, порой куда более полезной, потому как она вытекала из опыта жизни и была более чем актуальна. Стоило его за это почтить, конечно, но не сейчас и не перед ней, убийцей.

«А чего хотел бы ты, старик?» - задал себе вопрос парень, прикидывая, выбрал бы благородный человек.

  Путь мести и убийство, пожалуй, сам Гильгамеш хотел, чтобы забравший его жизнь заплатил своей, и не только, чтобы всё, что любил этот преступник перестало существовать, чтобы негодяй понял, что виновен во всём и его пытка на том не заканчивалась… Этот радикальный метод, действенный, но чувственный, выбрал бы его Бран? Пожалуй, он бы поступил, так как должен любой разумный человек, руководствуясь, прежде всего законом, велевшим сдать тёмную Деорсе. Но был и третий вариант, который маг лишь ради забавы допускал – отпустить демоницу.

  Он слушал девушку, вот только смысл слов открылся, когда речь завершилась, что заставило его расширить глаза, не так лукаво и подкупающе, заискивая, ранее, не располагая, не внушая ни какой веры, а словно ребёнок удивился. Не простой ребёнок, а импульсивный, потому как его губы скривились в однозначном неодобрение и отступившая не злость, но страсть, нарастала, потому, как она сделала несколько шагов, бросила вызов, который он не мог не принять?

- Дикарка звучит для тебя слишком грубо? – явно он не жаждал ответа и сделал шаг на встречу, показывая, что её угрозы вообще не действуют на Гила. – Знаешь, я сделал тебе огромный комплимент, потому как самый последнему зверю хватает мозгов не рисковать своей жизнью понапрасну, и даже больше! Ему хватает воли, чтобы пытаться за неё бороться в любой ситуации! А у тебя хотя бы это есть?

  Он вытянул вперёд руку, но, впервые за время, что его могла видеть эта девушка, казалось, засомневался, потому, как парень начал осознавать, что, не смотря на все запреты и последствия привёл сюда эту странную особу, дал ей столько возможностей, сколько мог, действительно стараясь убедить её, но все эти усилия ни чего не стоили. Он знал, что бдительные соглядатае сообщат обо всём отцу совсем скоро так же как и знал ,что предстоит выслушать серьёзный разговор и, возможно, даже обмануть его… Но зачем Гильгамеш всё это делал? Ради того чтобы получить новую игрушку? Ради того чтобы дать ещё одной жизни не угаснуть? Или совсем по другой причине?

  Ответ ему был известен, лежал он в прошлом, далёком и сейчас это нисколько не радовало. Замершая рука пришла в движение.

- Мене не нравится, когда мою милость не принимают, - слово были произнесены достаточно жёстко. – Если хочешь, чтобы к тебе относились как к человеку, то докажи что достойна этого.

  Рука, которая хотела приблизиться к шее, остановилась, он вдохнул воздух, прикрыв глаза, отгоняя ненужное, а затем улыбнулся, так ярко и по-настоящему, что не осталось сомнений, что это правда, а затем даже не сдержал подступивший смешок. Сейчас образ казался куда милостивее и светлее, ни то Гил действительно поменял свою точку зрения, ни то убедительно играл.

-  Лдано, право, я не стану требовать от тебя того, чему не соответствую сам, - вот как он объяснил своё желание сдержаться. – Скажи мне своё имя, для начала, а потом... Знаешь, ты получишь что хочешь, но реши сама хочешь ли этого действительно.

Не было никакой причины верить её словам, тем более, что с каждым новым он чувствовал, что в них всё равно чего-то не хватает, вернее даже в самой, с позволения, собеседнице. То ли она слишком много юлила, то ли действительно не знала, что сказать и как это верно подать. Ясно было лишь то, что какая-то часть её чувств действительно касалась погибшего не с той стороны, что присуща убийцам, а с другой. Пыталась ли она понять свои чувства от произошедшего или убедилась в виновности? Гильгамеш не знал и его желание в этом разобраться медленно и верно сходило на нет, потому как девчонка позволяла себе довольно много.

- Кем ты, чёрт возьми, себя считаешь? – спросил он, не смотря на вопрос тон, был достаточно сдержан, словно он обращает внимание на очевидную вещь, лишь толика презрения отразилась на лице, в виде поджатых губ и кривой усмешки. – Меня не волнует всё это и ты пока не сделала ничего, чтобы изменить отношение. Разве я в первый раз не услышал этот вопрос? Да, правильно, а теперь вспомни, ответил ли на него?

  Все люди одинаковы, трясутся за свои жизни и боятся чего-то, он считал себя выше, а потому не боялся, много знал, возможно, но так же был слишком заносчив, чтобы признавать за собой гнетущие чувство, которое отражало слабость .Те, кто правит миром, в его понимании, должны ровняться на бесстрастных и бесконечно мудрых богов, которые сами выбирают что им чувствовать, а что раз и навсегда забыть. Потому у неё, которая выглядит отрешённой и презирающей свою жизнь всё равно сохранялось что-то, что могло её напугать, так, что она позабудет собственные слова и начнёт пятиться. На губах возникла улыбка, на этот раз милостивая.

- Ты не убила моего друга, - на этот раз он ощутил себя очень странно, потому как не один и не два раза прежде дал ясно понять, что Бран на него работал и его гибель во время службы показывает его ценность, но не должна расстраивать, по крайней мере, самого Гила воспитали так, что он знал цену чему угодно, в том числе и жизнь, пусть и не всегда это показывал. Перед ней – дикаркой, не было смысла показывать большего, чем он продемонстрировал сейчас, пусть не понимает что происходит, пусть считает его странным и продолжает бояться. Страх отражает власть, разве не так?

  Он понял, что с демоницей что-то не так, сейчас она начинала всё больше походить на озверевшую и опасную дикарку, ту которой она была на самом деле, при первой встречи. Маг понял, что должен проявить осторожность, потому как начавшийся припадок мог закончиться плохо не только для них, но и для стен.

  «Дура» - вот что подумал он, толком, не понимая решила ли убийца сама воззвать к своей тёмной силе или была в её власти. Пока что мог лишь предполагать.

- Ты в моём доме и будешь вести себя уважительно, - он сказал это серьёзно, не стал отступать, его пальцы, можно было это заметить, довольно скоро задвигались на одной из рук, словно что-то сплетали, придавая форму, однако явно было, что в них ничего не было, если, конечно, смотреть поверхностно, подобно человеку.

  Возле его руки появилась издающая лёгкое свечение печать, висящая в воздухе, так, словно у неё есть опора, она не казалась крупной или опасной, можно даже сказать напоминала чем-то золотое украшение, однако возникла так же вторая, которую, держащаяся за голову девушка могла попросту не заметить.

  Он задумался, стоит ли сразу показать силу, но дикарка, отступая, откинула прочь ведро, которое теперь лежало под ногами, простое, деревянное, обитое ободом из железа, распухшее от влаги. Этот инструмент натолкнул на мысль, которую он воплотил, набирая из стоящей рядом с купальней крупной бочки холодной воды, которая, не успев улечься, полетела в воительницу.

- Остынь, - сорвалось с губ.