— Стой, Разбойник! — Лето прыгнула за лягушонком в траву, пытаясь его поймать. Разбойник — хорошее имя для маленького хулигана, а уж зная, какой он вертлявый и хитрый, то и язык не поворачивался звать его иначе. Вот и девочка считала так — и весьма-весьма гордилась тем, как удачно дала ему имя. Или кличку? Бабушка иногда говорила, что у всех-всех лягушек и лягушат, с которыми возилась Колетт, были свои, настоящие имена, а то, что девочка по-своему зовёт друзей — это уже прозвища.
Какая, впрочем, разница? Они ведь всё равно остаются верными товарищами.
Разбойник, словно соглашаясь мыслям подруги, квакнул, громко и зычно. И пропал в траве. Лето нахмурилась, поднялась с коленок на ноги, потерла расцарапанные веточками и растениями руки. Говорит, есть кто-то тут. Но ведь ни ветра чужого, ни голосов — и даже лес молчит, будто в задумчивости. Разве кто-то так мог появиться?
Ну, дела.
Непорядок! Надо проверить!
   
...а потом Лето, на удивление самой себе, теряется. Дороги чего-то ведут не туда и путаются, и Разбойник, ныне упрятанный в шапке, молчит как назло. И девочка плутает с добрый час или больше — или меньше? — просто так, отвлекаясь на всякие мелочи, собирая попутно летние ягоды, травы и камушки, чтобы потом, в один прекрасный момент, услышать вдруг странный звук.
Такой странный, принадлежащий кому-то живому. Неживые ведь не работают с деревом, не стучат ни обо что ничем и вообще, в самом-то деле, молчат. А тут — шум.
Вон там, из-за кустов и деревьев.
   
Лето подкрадывается тихонечко, осторожно, не замечая, как шелестит всем подряд. Ну, она ведь старается, значит, её не видно! — и так она выглядывает из-за дерева.
Чтобы в следующий миг торопливо и спешно выскочить, выпрыгнуть из укрытия с криком:
— Стой, разбойник! — и свалиться перед незнакомцем, успев схватить за крест. Брови Колетт сердито-сердито сдвинулись, образуя домик, и она упрямо потянула за деревянное творение — сидя на земле. — Ты что это делаешь? Кого хоронить собрался? Нельзя тут!

Она так сердилась, так хмурилась... А потом её вдруг раз — и обняли.
Даже не так.
Её ОБНЯЛИ.
О-б-н-я-л-и.
Да с ней, Лето, даже бабушка так не делала! Даже — ну, потому что не могли лапками — лягушата! А тут, да незнакомый человек — и её обнимает.
— Я тебя не знаю! — она запыхтела сердито, краснея и сердясь заново. Но отстраняться не спешила; новое ощущение тепла было таким странным и приятным, и ещё — немножко знакомым. Словно бы такое уже было.
 
Но Элька-то знала точно: такого — не было!
 
— Нигде нельзя! И тут никто не погибал, я помню, — высвободившись наконец из чужих рук, девочка вновь нахмурила брови и как-то странно глянула на мужчину. С ног до головы, с головы до пяток, потом — по лицу, по одежде... — А тебя — не помню и не знаю. Кажется.
Эта неуверенность, промелькнувшая в её же речи, не понравилась самой Лето, поэтому она вдруг отвернулась от собеседника. Но, не придумав ничего толкового — да и любопытно же! — снова повернулась к нему.
И внимательно-внимательно на него посмотрела. Не обнаружив ничего нового, пожала плечиками и схватилась за деревянный крест.
— У нас, — со всей серьёзностью проговорила девочка, — Все-все уходят к Хозяину Полей! Это... Это...
А кто он — Хозяин Полей? Бабуля про него толком не упоминала, лишь обращаясь порой к невиданному существу как к богу. А уж в богах Элька вовсе не разбиралась.
— Это наш друг, — ляпнула она. И состроила серьёзную мину, стараясь держаться гордо и уверенно. — И если что-то случается, и кто-то... Ну, его жизнь заканчивается... То он уходит в лес. А хоронить не хороним. Мне дедка говорил, это так только у людей в ихних гар... Городах. А в деревне у нас вот так.