Гвинзель, конечно, девочка умная. Но это не спасает от глупых мыслей. Или же их отсутствия, ведь ей даже в голову не могло прийти, что её признание посчитают издёвкой; с чего бы, учитывая, что никто вокруг не воспринимал Марию всерьёз и, кажется, предпочитал делать вид, что её не существует?
Нет, конечно, сейчас её мозг занимали совсем другие мысли.
Например — а что бы надеть?
Вообще-то, гардероб Гвин оскорблял само понятие гардероба, так он был мал, но ей, молодой волшебнице, казалось, что всё не так уж плох. Она ещё не встречалась с особами, багаж платьев которых исчислялся бы сотнями. Даже Анна, чай со всеми её недостатками, не кичилась своим богатством.

В комнатке Гвинзель не было никого, так что она могла не стесняться.
Раздевшись догола, предварительно закрыв дверь на все три засова, включая тот, что давно развалился и толком не работал, девочка придирчиво рассматривала себя в зеркало.
Картина не вдохновляла. Ни груди, ни бёдер толком.
Сердито закусив губу, Гвин нацепила простенькую красную майку, плотные облегающие шорты, коротенькие настолько, что некоторые ученицы, преисполнившись озорства, не гнушались делать вид перед мальчиками, надевая длинные мантии, будто они снизу не надели вообще ничего (Гвинзель это всячески осуждала, но втайне тоже хотела хоть раз так попробовать; сейчас — отличный повод!), а затем — большую, не по размеру, чёрную кофту с жёлтыми полосами-письменами.
Не сказать, что она разом преобразилась, но Гвин испытывала робкую надежду, что контраст между тонким, хрупким, — она сама, — и большим, тёплым, — кофта, — делал её хотя бы немного милой. Паскудное лицо всё равно никакой одеждой не исправишь, поэтому там она нацепила разве что пластырь, на ту, свежую царапину, рождённую ночными колдунствами.

Откуда-то из-за стены послышался речитатив. Там творилось волшебство.
Гвин в таких коллективных встречах не участвовала, не в последнюю очередь потому, что ей выделили собственную комнатку, но знала: там её однокашники занимаются озорством. Но не тем, за которое учителя ругают, а напротив, хорошим, за которое обязательно скажут "эх вы!", а на самом деле в усы улыбнутся и останутся довольны. Ведь даже умелые колдуны такое могущество демонстрируют редко, а рвение к колдовству похвально.
Нацепив на ноги гольфы до колен и обычные башмаки, но по-новее, специально сбережённые для такого случая, Гвинзель поочерёдно открыла все три засова и медленно, не без усилий, вышла из комнаты.
Сердце стучало как бешеное.
А Гвин казалось, что ожидание мучительно!
Но когда у неё начали подкашиваться ноги, в горле взыграла то ли изжога, то ли непонятная сухость, а живот захотел вернуть содержимое наружу, она поняла — вот оно, настоящее волнение и испытание.
Но не ей, пылающей, бояться таких пустяков. Так что она решительно выдохнула и нетвёрдой ногой направилась в сторону кабинета.

Там, где окна выходили на запад, яркий рыжий свет заполнял внутренности здания. Словно кровь по артериям, он лился по коридорам и дарил жизнь, превращая серые тени и унылые декорации во что-то по-настоящему тёплое и уютное.
На мгновение Гвинзель остановилась около очередной панорамы и выглянула наружу. От утреннего дождя не осталось и следа, а то, что происходило с облаками, говорило о том, что колдовство её однокашников работает. Это придало уверенности и пылающей: раз уж эти увальни справились, смеет ли она провалиться?
Так что в кабинет она вошла почти без страха.
По крайней мере, ей так казалось.

Но стоило ей пересечь линию двери, как её охватил подлинный ужас. Всю-всю, от шортиков на голое тело и до кончиков хвостов на голове.
В кабинете было пусто. То, что на неё устроили засаду, она даже не подозревала.
Лицо охватил жар, сердце застучало ещё сильнее, чем на выходе из комнаты, рискуя вот-вот выскочить из груди, вынудив прижать к нему дрожащие и нещадно потеющие руки, а коленки подкосились, из-за чего стояла Гвинзель потешно, коленками внутрь. Ей, впрочем, смешно не было.
На её лице застыло выражение неопределённой неуверенности. Сценарий на случай, если Мария не придёт, она не предусмотрела.
В поле зрения вновь попало в окне.
Заклинание было почти завершено, и тёмно-синие облака уже совсем превратились в огромного кота, сидящего на рыжем столе, под которым, будто в воде, плавали ярко-жёлтые образы, похожие на рыбок.

Удивительно, но Гвинзель не было грустно. Со всем шквалом чувств, этим вихрем страха и волнения, она вдруг ощутила удивительную пустоту.
Но всё равно на всякий случай прикусила губу.
Зрелище за окном на долгие мгновения заворожили её, так что она бы ни в жизнь не заметила, если бы кто-то ещё осторожно вошёл внутрь.