Переносить тело было хуже всего.
Иногда она таскала Шеллара на руках — он очень смешно фырчал, притворялся, что ему не нравится, обзывал глупой девчонкой... и, всё же, порой не сдерживал тихого мурчания.
Можно было не смотреть на него, чтобы не видеть обезображенного тела, но совершенно невозможно было игнорировать его мёртвую податливость и холодность. Упирающийся прямо в неё ненормально изломанный позвоночник лишь усиливал ощущение неправильности и изломанности всего происходящего.
Отвратительно продолжать тащить его, убеждая себя, что это необходимо, отвратительно вздрагивать и замирать от каждого всхлипа матери — уснувшей прямо на кухне. Но что ещё делать? Иначе никак, иначе ничего не получится. А это совершенно недопустимо.

На улице, где не надо было так стараться быть тихой, было уже немного проще — путь до амбара она преодолела довольно быстро.
Довольно просторное, начинающее ветшать строение. Сейчас большая часть зимних припасов уже подошла к концу, а новые только-только начинали прорастать, так что тут было ещё свободнее, чем обычно.
"Хорошо, хорошо. Больше свободы — лучше."
Под открытым небом было бы ещё свободнее, но там её бы ничто не закрывало от остальной деревни — и остального мира. Никто не должен увидеть, пока она не завершит. Они не поймут.

Заррень опустила брата на дощатый пол, на несколько секунд упав рядом, тяжело дыша от усталости и напряжения. Но медлить было нельзя.
Для любой волшбы нужна основа, нужна энергия. Воскрешение не может быть простым, и она не знает, что вообще для него нужно... поэтому надо принести всё, что вообще может помочь.
Подавила всхлип, тряхнула головой и, удержав себя от взгляда на тело, рванула к выходу.
Меньше, чем за час, амбар наполнился различнейшими вещами. Куча одежды Шеллара — вдруг надо, большая книжка с картинками неба — его любимая, топор, которым он работал накануне, ворох целебных трав — все, что она сумела стащить у лекарши, не разбудив её, несколько вёдер с водой, куча мела, куча тряпья, пылающий энергией рубин... Красный самоцвет был защищён чарами, но, когда отдаёшься магии достаточно, её плетения — те же нити. Разрушить их опасно, да и не получится, но если потянуться и раздвинуть, ровно настолько, чтобы достать камешек... сложнее было справиться с мерзким чувством, что она просто взяла и украла этот рубин у старосты. Но он бы не понял.
Если получится, то он поймёт, да и это будет уже неважно.
Если не получится — тоже.
"Но это — ещё не всё." Она крайне смутно представляла, как проводятся воскрешения — и случались ли они до этого вообще — но во всех историях, что она слышала, нужен был источник жизненной энергии, того, что перейдёт от одного существа к другому. Жертва.
— Всё в порядке, Роза, всё в порядке, — невнятный успокаивающий шёпот, нужный больше самой Заррени, чем Розе. Корова немного тревожилась, её нечасто выводили куда-то посреди ночи, но она была хорошей и послушной скотиной. Куда-то ведут — значит надо. Тем более, что эта девчушка всегда была с ней добра и кормила её самыми сочными яблоками.
"Теперь — да."
Всё подготовленное — в странной, хаотичной системе вокруг тела, Роза привязана к столбу рядом, на теле — книжка и камень.
Пора начинать.

Заррень закрыла глаза и погрузилась в ощущения магических потоков и отсветов вокруг. Она уже успела соскользнуть туда, чтобы лучше понимать, что ей нужно, и мысли расплывались об это бесконечно шебуршащее море весь последний час, но для того, что она задумала, нужно было нырнуть так глубоко, как это вообще возможно.
Глубже, и обычные звуки стихают на фоне шёпота потоков. Глубже, и шёпот перерастает в звон, шум и странные, чуждые голоса.
Дальше она никогда не погружалась. И не смогла бы, если бы в этот раз не была готова прорвать все барьеры. Они рвутся неохотно, болезненно, и...
Глубже, и уже и звуки, и запахи, и даже ощущения тела превратились в безумную смесь — магия всеобъмлюща, чтобы действительно ощутить её, приходится отдать ей все чувства.
Девушка открыла мягко светящиеся красным глаза. Картинка плыла, но она могла видеть свою цель. Остальное неважно.
Опуститься перед телом на колени, мягко касаясь его рукой. Открыться энергии вокруг, начать тянуть её, начать сплетать её — всё в одно желание.
И энергия сплелась в тугой, маленький комок, оставалось лишь придать ей последний толчок. Заррень подобрала подготовленный кинжал и, не отпуская узла магии, встала и обернулась.
Глаза Розы получалось увидеть поразительно чётко. Пристальный, внимательный, тревожный, но доверчивый, как и всегда, взгляд. Рука девушки, уже занесённая для быстрого, выверенного удара, замерла в воздухе.
"Нужно."
Жгучий поток жизненной силы тут же влился в плотное переплетение магии, и вой умирающего животного оказался заглушён какофонией — завеса, наконец, надорвалась, и Тень соприкоснулась с миром живых.
Тело уже не слушается, став проводником этой чуждой энергии. Заррень хватает лишь на то, чтобы впечатать во всё это безумие желание — вернуть себе брата, и выкрикнуть его имя, от потери всякого контроля по-детски исковеркав:
— Шедран! — но ведь магия поймёт и так, верно?

Неестественно посеревший амбар, завывающий промозгло-холодный воздух вокруг, травы, сено и зерно в закромах, превратившееся в чёрную пыль, полусгнившее за несколько секунд коровье тело, расколотый на множество осколков рубин, лужа крови и болезненно замершая посреди этого измазанная во всё той же крови девочка, мёртвой хваткой вцепившаяся в тело брата.

Дикая боль заставляет изогнуться, зайтись в крике — и, всё же, даже окончательно потеряв связь с реальностью, всё это время она не отпускала брата.
Состояние, в котором совершенно невозможно понять, сколько ты в нём находишься — нет даже сил задаться этим вопросом — но оно не может длиться вечно. Постепенно мысли получают возможность снова течь, постепенно возвращается ощущение тела... и тела под ним.
Тёплого. Мягко, совершенно естественно и по-простому содрогающегося от смеха.

Заррень одновременно с судорожным вдохом открывает глаза и не решается сначала даже двинуться — но совершенно невозможно увидеть наверняка, пока продолжаешь упираться в рубашку — и она отстранилась, тут же вцепившись взглядом в лицо. Родное и живое, с выражением безмерного счастья.
— Ааа... Что вообще произошло? Не помню ничего... — как и всегда, как будто бы тихо, из-под воды звенящий. Не пронзительно и тонко, а мягко и приятно... Совершенно непонимающее, растерянное выражение лица — как когда она будила его посреди ночи, чтобы вытащить смотреть на звёзды. — Сестра? У тебя кровь?
Несколько секунд она молча, не шевелясь, смотрит на него, сама поражённая тем, что только что произошло — разве что влага в глазах накапливается, размывая зрение.
Но... к чему сдерживаться, к чему задаваться вопросами? Всё верно. Она смогла. У неё получилось!
Рука, что всё это время стискивала кинжал, резко дёргается, посылая орудие убийства в полёт до стены, и в тот же миг Заррень со счастливым мяуканьем, переходящим в мурчание, напрыгивает на братца, опрокидывая его обратно на землю и вжимаясь в него.
— Братик! — прорывающиеся всхлипы совершенно не мешают расслышать облегчение и бесконечную радость. Пару секунд стискивала его руками и так же резко отстранилась — всё ещё сидя на парне, и тут же начав его судорожно ощупывать. — Я!... ты!... ты вернулся! Я боялась, я боялась, ты... все боялись, и уже даже не боялись, просто отчаялись, но я не отчаялась, я просто боялась, только боялась, что не смогу, понимаешь?! Но получилось... — смех, который не отделить от плача, слёзы, капающие из глаз прямо на парня, которого, естественно, никуда не отпускали — и никуда не отпустят. — Ты как, ты что? Болит? Не болит? Что-нибудь странно? Шевелить можешь? Всё правильно? — с каждый вопросом девчушка делает требовательный тычок в рёбра, уши, шею, руку, живот... в такой момент не может существовать такого понятия, как "слишком личное пространство".
Не удержавшись, она уткнулась лицом ему в грудь, вдыхая знакомый, пусть бы и смешанный с чем-то странным запах. Ещё бы ему не быть с чем-то смешанным, сейчас!
Немного такой близости — и вот уже подступавшая было истерика отступает, а девчушка немного расслабляется.
— Ты... здорово меня напугал, дурак. Ну вот зачем ты туда вообще полез, бурундучья башка?

Заррень звонко — и неестественно громко, будто натужно — засмеялась на дёргания братца, но всё же позволила ем ссадить себя на пол, после чего тут же вскочила на ноги и стала вертеться вокруг него со всех сторон.
     А он и действительно начал проверять, что и как у него шевелится и прыгается! И, кажется, всё и было в порядке, он даже не морщился и смотрел вокруг будто бы живее и энергичнее, чем когда-либо.
     — Совсем не помнишь? — девчушка озадачено наклонила голову набок. — Наверное, после такого это и нормально, да! Когда по башке ударяют, часто память отшибает, а там очень уж... — она нахмурилась, а её речь начала замедляться и становиться всё менее внятной, пока не остановилась совсем. Пару секунд молча постояв на месте, устремив взгляд в пол, она резко тряхнула головой, продолжив совершенно беззаботным и весёлым тоном:
     — Ничего, не страшно! Ты только, это... помнишь, сколько не помнишь? — она моргнула, пересматривая свои слова. — В смысле... можешь понять, сколько не помнишь? Последнее, что помнишь, до того, как перестал... — запутав саму себя, Заррень тяжело вздохнула. — Ну, ты понял!
     Остановившись за парнем, она с предельным удовольствием начала мять его волосы и уши.
    И резко сжала одно из них на последних словах парня.
    — Ага, ага, вот что произошло — не помнит, а как дразниться — помнит! — притворно обиженным голосом пожаловалась она. — Стоит пару... тройку... несколько раз сказать не так, и всё, и ты уже не забудешь никогда! — девчушка насмешливо фыркнула, окончательно растрепала его волосы и за один прыжок оказалась прямо перед парнем, с улыбкой вглядываясь ему в лицо.
    — Травка действительно зелёная — обычно, небо тоже обычно сверху, а тебя зовут Шеллар! — имя она произнесла особенно чётко, одновременно с обвиняющим тычком пальцем ему в грудь, после чего обернулась вокруг.
    Амбар выглядел не очень хорошо. Он, конечно, и до её чародейства совсем новым не был, но сейчас он как будто бы постарел ещё лет на десять — а совсем близкие к ним балки и вовсе выглядели так, будто в любой момент готовы обвалиться. Неестественная серость, мерзковатая чёрная пыль там, где до того лежали травы, сено и зерно, уже разносящаяся потихоньку ветерком по всему амбару, и начавшая впитываться в половицы лужа крови, красоты картине также не добавляли.
    Холодно, неприятно и жутковато.
    Промелькнула мысль, что за это всё её точно не похвалят, она мотнула головой, отгоняя мысль как очевидно глупую. Ну что за ерунда! Ну похуже стало амбару — это ничто в сравнении с тем, чего удалось достичь. Беспокойство не унялось, но беспокоиться ей сейчас не хотелось совершенно, и она затолкала его куда-то подальше. Сейчас уж отвлечься точно было на что.
     Заррень крепко обхватила руками братца.
    — Да, амбар этот я тебя точно чинить не пущу! Мама, конечно... — она прервалась и с диким энтузиазмом посмотрела в глаза парня. — Мама! Она же ведь ещё совсем не знает! Я ей даже не говорила, что попробую! Представляешь, она думает, что... — девчушка вцепилась в руку парня и потянула его к выходу. — Пошли, пошли скорее! Покажем ей, что всё хорошо!

Заррень счастливо хихикнула.
    — Если ты будешь активно болтать, то будет проще понять, что ты помнишь не так и не помнишь, и мы быстрее поймём, что тебе надо вспоминать обратно! А если только подробности спутались, то совсем ничего страшного! Имена — вообще мелочи! Хотя, конечно, ты только-только выучил полное имя Эфимицениэля, но будто он не войдёт в положение...

    Когда братец не позволил себя тянуть, она нахмурилась и попыталась было всё равно тянуть его — но сначала он сам стоял достаточно твёрдо, чтобы её попытки были безуспешны, а потом каждая новая его фраза все сильнее и сильнее глушила её энтузиазм.
    Заррень уже стояла робко опустив взгляд и уши, когда парень резко выдрал свою руку из её захвата, она, будто прозябнув, обхватила плечо внезапно освободившейся рукой и с силой закусила губу.
    И только когда прозвучали последние его слова, разожжённый с новой силой, но всё ещё спутанный страх дал ей сил встретить его взгляд. И пусть ответный страх на его лице заставил вздрогнуть...
    — Да, ты был! Мёртв, совсем мёртв! В крови, разломанный, мёртвый! — глаза, начавшие было гаснуть после завершения ритуала, снова загорелись алым — заболев и зачесавшись, но какое дело сейчас? — а волосы странно встали дыбом. — Уже такой, когда я прибежала! Не отвечающий, без взгляда, остывающий, мёртвый! Раздавленный, позвоночник — пополам, ноги — в желе! Мама сказала, что мёртв и не исправить, Эль сказал, что мёртв и не исправить!
    С судорожным вдохом, первым за всю эту полную отчаяния тираду, она закрыла глаза — и, когда открыла обратно, её взгляд исподлобья был уже каким-то обречённым.
    — Я исправила, — изменился и голос, утратив всё веселье и звон. — Я переплела, и починила. Теперь ты в п... порядке, — она резко мотнула головой. — Ты жив.
    Она сделала короткий шаг к братцу, протягивая к нему подрагивающую руку и глядя на него с просящей надеждой.
— Значит, всё хорошо, верно?