Кап. Кап.
Кровь стекала по рукам, с гулким звуком оседая на полу, своей больной репетативной песнью заставляя реальность вновь осознать. Вырывая из глубин сознания, взывая вернуться к материальному, бились капли о твёрдую поверхность, и были удары эти и вправду самым громким явлением в большом зале. Будто не существовало всех прочих звуков, будто отключили вдруг всё остальное, что лишь мешало.

Зверь шипел.
Шумом идеальной спектральной плотности выражал свой гнев он, слепо рассматривая тело, что в ногах лежало. Мужчина с разорванным горлом, что так некстати кровью всё своей залил здесь – кем он являлся раньше? Что сделал он такого, что ярость первородную поднял из недр самих, да столь скоропостижно слёг под натиском её? Заслуживал ли он такую участь?
Зверю было всё равно.

Скользнул взор по кинжалу в пальцах ледяных. Откуда у него вообще взялась вещица настолько странная? Клинок кривой, неидеальный, как будто сделанный совсем уж новичком, а возле рукояти – его инициалы, герцога. Зверь помнил их, сощурился, пытаясь осознать картину хоть немного больше, но не смог. Память не позволяла выцепить что-то ещё, не понимал он, откуда появился изначально этот кинжал слегка нелепый. Не понимал, не ведал, но чувствовал, что эта вещь ему очень важна.
Как оказалось, самым значимым в итоге стало то, что лезвие было заточено чертовски хорошо.

Дыхание срывалось, когда смотрел зверь на кожу свою бледную, кровью покрытую. Чужая и почти что чёрная, порченая кровь твари недостойной. Что помнил он о том, как пролилась она?
Почти что ничего на самом деле. Но чувствовал такое отвращение, что шелестящий гневный звук сильнее становился, явственно громкость набирая, когда смотрел зверь на собственные руки. Чуть ли не белые, аристократичные, так близкие к идеалу и так запачканные грязью черни, что ныне лежала тушей бездыханной.
Зверь ненавидел пачкать руки. И это был первый раз, когда он сделал это кровью и буквально.

Зверь обернулся и был встречен взглядом небесных глаз. Почти таких же, что были у него. Что в них сейчас плескалось? Тревога, злоба или напряжение? Пожалуй, больше всего – страх.
Последнее, что помнил он. Герцог, а не зверь. Яркий, до боли пронзительный взор глаз голубых. Таких красивых, милых, наивных поначалу… и столь же сильно омрачённых после. Мелькнувшая в них тьма, похоже, стала спусковым крючком на этот раз. Не помнил герцог причину, не понимал он чувств своих совсем, однако что-то внутри взметнулось пламенем адским. Проснулась тварь, которая не ведала пощады.

Как завороженный, смотрел сейчас зверь в те же очи, картину прошлого осколками немного собирая. Тот человек, чья жизнь прервалась на полу пред ним, взял смелость на себя подёрнуть страхом глаза эти. Не мог зверь вспомнить, что именно тот сделал, но в памяти остался звук лопнувшей струны, с которым, видимо, пало последнее, что сдерживало герцога сознание. За ним последовала ненависть, и в чувстве этом огненном всё в миг исчезло. Пропал и сам он.
Зверь, что пробудился и встал ему на смену, двигался резко, столь удивительно на фоне герцога, чьи действия обычно были почти картинны в красоте своей и грации. Монстр же, напротив, чурался всяческих изысков, стремясь лишь к цели.
И всё же, как оказался в его плаще спрятан кинжал, именно этот? Уже, конечно же, совсем не важно.
Сознания обрывки донесли момент, в котором клинок вонзился в чужую шею, войдя по рукоять и тут же проворачиваясь в жесте безжалостном. Такому не научат в дуэльном клубе никогда; после такого же и вовсе не живут. Заточка острая всё ж оказалась, как хорошо. Прорезал плоть нож странный, будто блюдо за обедом, да выскользнул так же спокойно, отпуская тело на пол. Вновь не посеет человек тот тьму в ярких глазах. Лежать здесь будет, пока слуги не унесут.
Вот только не было у зверя слуг, как и хозяина. У него вообще ничего не было кроме ненависти.

Смотрел зверь долго в те глаза, что страхом до сих пор взирали неопределённым. Шипеть давно уж перестал, но от такого скрыться сам вдруг пожелал. Слишком уж неуютно стало почему-то, словно не должно так быть. Он уничтожил тот источник, что смуту посеял, и делать стало нечего теперь опасной твари.
А тот, на кого смотрел столь долго зверь, был своим. Не знал монстр, что это значит, но чуял он нутром своим прожжённым, что трогать таких нельзя.

Глаза в глаза смотрели долго.
И те, что зверю принадлежали, вдруг тоже цвет неба вернули вместо кошмарно-алого. Пряталась тварь, которой стало не место в этой мире, да возвращался тот, чей облик был совсем иным. Холодным, почти что ледяным.

Герцог не сказал ни слова. В отличие от зверя, не смотрел по сторонам он, не изучал того, что перед ним, и даже руки опустил. И пусть смотрелся он столь же опасно – было в фигуре замершей что-то надломленное, печальное неуловимо, до боли в сердце от взгляда одного.

Герцог щёлкнул пальцами. В отличие от зверя, он знал, что у него есть слуги. Поймут они, что делать со всем этим, ведь… хех, на самом деле-то почти впервой такое. Однако не сомневался, что немой приказ поймут все верно.

Герцог избегал повторного взгляда в те глаза. Хотел лишь верить, что читалось это не столь явно. Бледные пальцы по клинку прошлись, что до сих пор в руке лежал, стирая кровь хоть как-то. Кинжал вновь скрылся во тьме плаща, ведь он был важным. Герцог тоже не мог вспомнить, почему. Сознание пока что не вернулось.

Всё так же молча, плавно, пытаясь скрыть как можно лучше взгляд пустой и шаткую походку, двинулся к лестнице он, стремясь добраться до своих покоев. За ним скользила тень плаща, слегка рассеиваясь, на части распадаясь, будто дымом. Длинным хвостом следовала за ним чистая тьма.

[icon]https://sun9-26.userapi.com/c857324/v857324432/1ba39/h8fGjA2ucTM.jpg[/icon][nick]As Hell[/nick]

Отредактировано Hellios Asari (2019-10-25 02:15:08)