— Ма'Тенрэ, — сказала Мать Кукушка тревожно, — не ходи один. Это далёко для тебя.
Радо поцеловал её в лоб и взял из покрытых веснушками ладоней кожаную фляжку с водой. Отмахнулся легко:
— Я уже ходил в Ясновель и помнишь, какую красоту оттуда принёс? Да и одному мне будет сподручнее, ворочусь быстрей.
На поясе повисло несколько эльфёнышей; они понаступали на ноги, принялись дёргать за длинную рубаху, перебивая друг дружку захлёбывающимися голосами и каждый прося достать ему эдакое-разтакое, чего не сыскать в Великом лесу. Радо всем ласково дал по носу и сказал, ставя точку:
— Не волчонок же я глупый.
Мать Кукушка покачала головой: то ли соглашаясь, что мужчина перед ней не волчишко уже, то ли, напротив, оставаясь верной своим словам. Но Радо, за добрый десяток лет выучившийся хитрить в разговоре со слышащей чувства эльфийкой, залучился обманчивым ощущением уверенности, обдал её волной мирного покоя. И Мать Кукушка, собирая в недоверчивом прищуре морщинки у глаз, отпустила его.
Вспоминая тот день, нынче-то Радо понимал, что тревога эльфийки не была излишним треволнением квочки.
Права была Мать Кукушка. Ясновель считался лишь деревушкой; Радо же возомнил себя храбрым ходоком, без стеснения пройдя её от начала и до конца и азартно представляя, как будет бесстрашно покорять другие селения. Там было просторно, широко, ничто не стесняло волчью грудь. Вкусно пахло яблоками.
А вот Росентаун оказался самым настоящим городом: с крепкими высокими постройками, множеством лавочек во всех закоулках — и полным людей. На беду, Радо загордился и не стал дожидаться утра, когда можно было бы тихо обойти всё и изучить. Он, миновав ворота, шагнул в толпу и, подхваченный ею, позволил вести себя в самую глубь.
До последних сил он давил твёрдой лапой страх. Смотрел на вывески, которые трогал холодным дыханием ветер; на торопящихся гонцов и красивые одежды. И шагал деревянно, даже не чувствуя земли под ногами.
Радо ещё не видел такого количества народа разом. Мир неумолимо сужался до небольшого светлого пятна перед глазами, как бы ни старался ходок отвлечься. Люди пахли, говорили все одновременно, двигались, задевали его. Беспокойное шумное море вокруг — и один Радо против него с пережатым от испуга горлом.
Вот, что бывает, когда насильно переступаешь через себя. Недолго продержишься так, ломая всё внутри.
Башка ты пустая, подумалось ему с волчьей стороны сознания, чего же пошёл вечером... Кому что доказать захотел? Поберёг бы себя лучше.
Тесно! Так давит, сжимает, задохнулся он, потянувшись к волку. Сердце бухало страшно, рвало жилы в груди.
Со всех сторон стало напирать. Руки врезались в плечи да спины недовольно восклицающих прохожих, и ослепшему от паники Радо померещилось, что он вновь, как и много лет назад, в клетке. В пятках взорвалось жидким пламенем, заполыхало по стопам. Радо, пошатнувшись, попытался было остановиться, переждать ложную боль, но не смог. Он шёл посреди улицы, толпа стремилась на торговую площадь и увлекала за собой.
— Не тр-ронь! — прорычал он в лицо наскочившей на него девице и, грубо распихивая всех, кто подворачивался, устремился к спрятанному в вечерней тени переулку, прихрамывая.
На ходу Радо принялся перетекать, меняться. Ярче шибануло по носу настойчивыми запахами, и ему с трудом удалось сделать последний рывок, выбираясь в переулок. Держась за стены, Радо доковылял до первого же поворота и нырнул туда, надеясь отсидеться в тупике, но вместо него там оказалась лестница, выводившая в небольшой дворик меж невысоких зданий со стенами, увитыми плющом. И тут ходили люди: они появлялись из-за одного из домов, где, видно, был проход, и шли к лестнице.
Радо тяжело осел на землю, прижимая ладонь к ноющей груди, по которой расплескалась колкая ломота, отдающаяся в горле. Сейчас по лестнице он мог бы спуститься только кубарем, но возвращаться в переулок не было сил.
Отпусти, заговорил вдруг волк, разожми пальцы. Дай мне. И накрыл Радо душной шкурой, окутал забвением. Вот так; тише, братейко, я выведу нас.
— Тебе нехорошо?
Волк поднял голову.
Нагнувшаяся над ним женщина вздрогнула. Сидел у лестницы, вроде, человек, нуждающийся в помощи: лицо в испарине, а глаза у него дикие, губы гнутся по-звериному. Из спутанных волос поднялись волчьи уши. На шее ниже щетины полез серый меховой воротник.
Альран.
Он открыл рот, но тот был нем на разумные слова. Вместо речи пришлось осклабиться. Женщина отошла.
Волк устало прислонил голову к стене. От камня в тени шёл холод. Он приятно остужал пылающую голову, но скоро обернётся подлым врагом, станет тянуть силы, и даже накидка — широкий кусок тёплой красной ткани с единственным отверстием для головы, покрывающий плечи поверх рубахи и доходивший до пояса, — не спасёт.
Ничего, он встанет на ноги до того, как это случится. А пока... Пока пусть успокоится сердце.

Отредактировано Rado (2019-11-07 18:49:39)