Когда же началась эта история? Довольно давно, на самом деле. Не так давно, чтобы Эверли, хотя имя ее было другим, застала зачатки людских королевств, но и не так уж близко к нынешним дням, чтобы считать эту темную колдунью кем-то, кто родился вчера. Точнее, далеко не вчера, учитывая тот факт, что путь свой Соррен начинала эльфийкой, под сенью Аортэна, далеко от тех мест, куда этот самый путь ее приведет.
Другое имя, другая фамилия, другое тело. Совершенно другая личность, пришедшая в этот мир с наивным желанием узнать, разобрать и понять, попавшая на поруки одной из эльфийских семей в качестве приемного ребенка. Ни чрезмерное количество несчастий, ни бедность, только вполне себе нормальное детство, окруженное сестрами и братьями, старающимися сблизиться с девочкой, которую взяли к себе родители, когда ей было три года. Счастливая пора. Беззаботная пора. Во время которой, вместе с воспитанием, голову Эверли заполняли мысли и рассуждения о богах, об Аортэне и о том, как взаимосвязаны природа, магия и живые существа.
В конце концов, кто может обвинять маленькую остроухую девочку в том, что она с излишним любопытством расспрашивает об очевидных вещах? Когда вопросы ее перестали подходить для ответов сестер и братьев, она обращала их к родителям. Те же, поначалу вполне сведущие в миростроении, рады были поделиться мудростью. Но чем больше Эверли узнавала о нем, тем больше новых вопросов появлялось. Слишком много, чтобы отвлекаться на игры, слишком много, чтобы и дальше быть “маленькой глупой девочкой”, так что, в какой-то момент Эверли просто поняла, что ее вопросы уже не подходят для приемных родителей. Это же понимали и супруги, чья приемная дочка оказалась куда более “со странностями”, чем они полагали поначалу.
Впрочем, это не было проблемой. В те дни жажда познаний девочки была ограничена вопросами насущными, теми, ради которых не надо было топать на край света, так что, не долго думая, ей было предложено адресовать все свои изыскания в сторону Круга Друидов. Ведь у нее были определенные таланты к магии, в том числе природной, а если их оказалось бы недостаточно – всегда было рвения. Да, рвения у Эверли было много. Так что, довольно быстро оказавшись в рядах начинающих заклинателей веток и листьев, именно рвение и спасло будущую Соррен от выпинывания на все четыре стороны.
Честно говоря, Скорм его знает, откуда в ней тогда нашлось столько старания. Круг друидов оказался далеко не той вещью, которая, как думала Эверли, нужен ей был с самого начала. Конечно, знания те были полезны, но раз за разом старшие эльфы обращались к вещам, которые были скорее следствием, нежели первопричиной. Если Круг изучал цветение и увядание, то Эверли же хотела понять, как протекают процессы на более фундаментальном уровне. Ее желание было не в том, что понять суть того, как дерево вырастает из семячка, а разложить это самое дерево до мельчайших частичек, чтобы понять, из чего оно состоит. И как только наставник ее понял, что, фактически, подросшей ученице, уже успевшей пройти инициацию после нескольких лет сначала просто бесед, а затем и обучения, ей было предложено более не посещать Круг. И хотя о том дне с горечью вспоминают родители Эверли, сама же она, скорее, восприняла те слова с облегчением. Ведь сама знала, что, кажется, ей стоит пойти другим путем.
Каким?
О, это был хороший вопрос. Конечно, она могла и дальше оставаться в Круге Друидов. Сдать экзамен для того, чтобы стать дубовцем, затем подняться еще выше. В конце концов, добраться до этой бирки, “Старший друид”, стать кем-то, на кого смотрят с уважением. Но, зачем? Этот самый открытый мир, который манил Эверли, был рядом, и был там всегда, надо было только протянуть к нему руку. Именно это эльфийка и сделала, сойдясь  на том, что ей лучше покинуть Аортэн и отправиться в свое путешествие. Может, для того, чтобы вернуться, может, для того, чтобы остаться по ту сторону леса и его границ – на тот момент Соррен не знала, куда ее приведет этот выбор. Но по крайней мере ей хватило решимости сказать об этом родителям сразу, тут же оповестив о своем желании посмотреть другие края, далеко за пределами эльфийских лесов. Те же, в свою очередь, с одной стороны думая о том, что желания отпускать Эверли у них нет, прекрасно понимали, она уже не была ребенком. Более того, к этому моменту ее вполне можно было считать вполне осведомленной в вопросах друидизма, с магией природы под боком вряд ли уж у эльфийки было шансов на выживание меньше, чем у любого другого земляка, решившего попытать счастье  в столице людей или краях гномов.
И вот, она отправилась. Сначала до Фарна, затем на юг, мимо выжженных пустошей, после вдоль побережья, от деревушки к деревушке, пока не дошла до Рекна. Дорога, опять же, была довольно длительной. И чем больше шагов было сделано, тем сильнее Эверли уверялась в том, что остаться дома, у Аэльтели, было бы ошибкой. Остальной мир манил, а вместе с ним манили и тайны, приоткрываемые в библиотеках, в редких лавках волшебных вещей и фолиантов. Даже знакомство с гильдиями и укладом жизни обычных людей казалось в те времена чем-то невероятным, но по сравнению с историями тех же приключенцев, рассказы Эверли были довольно скучными. Она ведь не побеждала драконов, не убивала злодейских разбойников. Ее жизнь ограничивалась редкой помощью селянам с посевами, в деревнях, через которые эльфийка проходила, да и вряд ли существование это можно было назвать богатым, потому как теплая постель и горячая ванная на те дни были редкостью за неимением дополнительных средств. Нищенская стезя, впрочем, не сильно ограничивала перемещения девицы, бредущей от города к городу то на своих двоих, то в караванах, пока, в конечном счете, та не оказалась у Башни магов, где уже началось то самое обучение, которое так хотела с самого начала будущая темная колдунья.
В конце концов, к тому моменту она была не просто новичком-друидом. Длительное путешествие в несколько лет пошло на пользу молодой эльфийке, когда та принялась колотить в ворота Башни, не имея при себе ни одного лишнего гроша. Познания в магии же не позволяли отнести ее к тем самым послушникам, которые только-только брались за волшебство, но и друидизм не намекал на то, что навыки Эверли хоть сколько-нибудь применимы для магии, к примеру, элементальной, или же завязанной на изменении пространства. Для преподавателей она была разве что просто интересным случаем – друидом, которая сама вышла из Аортэна, чтобы начать изучать чары, и хотя для многих это было абсолютно верно, как минимум один преподаватель нашел в порывах нищей эльфки повод задуматься о ее будущем. Ведь, как и он, Эверли была экспериментатором в глубине души.
Взрастить посевы не для того, чтобы накормить голодающих, а чтобы понять, не повлияет ли магическое влияние на результаты роста. Заразить яйцами паразитов отдельные растения, чтобы изучить их увядание. Зарядить магией саженцы, чтобы проверить насколько волшебств повлияет на процесс их гниения. Гидеон Ремнли стал для эльфийки тем человеком, который подходил к ее причудам с точно таким же научным интересом, и именно в нем, в конечном итоге, было заключено связующее звено между Эверли и Башней. И, как и в случае с Кругом Друидов, и эта связь была вскоре разорвана, по прошествии нескольких лет. И снова по инициативе эльфийки, желающей узнать больше, но в этот раз ушедшей в сторону темной магии.
О дальнейших похождениях Эверли события умалчивают. Во многом потому, что со стороны Башни история вполне простая – эльфка пришла, эльфка ушла. Более подробное описание же можно было бы услышать со стороны самой Соррен, к тому моменту все еще носившей свое старое имя, данное еще под покровом Аэльтэли, если бы она не скрывала то, что человеческим языком можно было бы назвать “падением”. Ведь в конце концов магия оказалась тем, что заставляло ее думать. Магия была ей интересна. Сила, способная менять мир вокруг, тот самый, что впервые заставил загореться ее желание познавать, была крайне привлекательна, и ограничиваться лишь одной ее стороной было опрометчиво. Не намного опрометчивее, правда, чем переходить к черной магии, но этот выбор Эверли в те времена сделала вполне осознанно, прекрасно понимая, что и в этом случае будут последствия. В конце концов, нельзя просто так взять и начать заниматься магией крови, например, и не ждать прихода Деорсы. Конечно, она была осторожна. Достаточно осторожна, чтобы не лезть, очертя голову, сразу в крайне опасные области. Ни Тени, ни демонов, ни чудовищ, сотканных из плоти. Поначалу – лишь магия, направленное на скверну и гниение. Обратная сторона колдовства друидов. Зачем? Чтобы понять ее корни.
Следом – магия крови. Изменение плоти, работа мышц, сухожилий. Один шаг за другим, тщательно выбирая знакомства и друзей, Эверли принялась вычленять секреты, которые были скрыты за стенами Деорсы, избегая всячески эту организацию, продолжая носить личину обычной нищей друидки.
Затем – некромантия. И начиная с этого пункта жизнь будущей Эверли Соррен сделала крутой поворот. Смерть была точно так же интересна, как и любой другой аспект. Точно так же хотелось узнать, можно ли ей воспрепятствовать и, как оказалось, в этом щекотливом деле у Эверли как раз и был талант. Оживлять кости и гниющую плоть, заставлять ее двигаться, а сердца биться.  Легко для нее, сложнее для других, то ли от того, что о “жизни” к тому моменту эльфийка знала много, то ли от того, что именно эта стезя была ей уготована. Опыт, так или иначе, не мешал, а только подталкивал вперед. И, вскоре, опыты эльфы стали принимать опасный оборот, потому как теперь ей требовались люди.
Живые. Мертвые. Необязательно люди. Гномы подошли бы, эльфы тоже. В какой-то момент Эверли поняла, что перестала смотреть на прохожих в городах как на кого-то, кого можно было бы назвать “личностью”. “Эксперименты”, “материалы”, “ингредиенты” - так в мыслях она называла их, и когда это осознание стрельнуло в голове, словно стрела от натянутой тетивы, Эверли поняла, что ей стоит закончить. И двигаться дальше. У мироздания, правда, были иные планы. Потому как сразу после этого дня здоровье эльфийки начало ухудшаться.
День за днем, час за часом. Легкие, горло. Боль в мышцах, стук в голове. Когда она поняла, что тело ее не выдерживает, и, кажется, мир, который Эверли хотела изучить, постепенно подталкивает ее к могиле, в голове ее поселилась иная мысль. В конце концов, что плохого в том, чтобы делать то, что у тебя хорошо получается? Может, это было вовсе не наказание за использование темной магии. Не какая-то логичная реакция организма, а толчок в нужную сторону. И ей стоит, напротив, продолжить.
Она взяла ученицу. В последние месяцы жизни своего старого тела, чтобы натаскать ее. Точно такую же нищую, в Рекне их было достаточно много. Тех, кого не могли прокормить, от кого могли бы избавиться. Затем, спустя семь недель, провела лезвием ножа по шее своей подопечной. Выпустила кровь. И, дрожащими руками выводя руны на полу, совершила последний обряд, который должен был продлить жизнь некромантки, привязав ее к новому телу.
И вот, она поднимает веки. И видит над собой склонившееся тело бледной остроухой с седыми волосами. Она лежит на коленях у трупа, проводит пальцами по своему горлу и чувствует свежий надрез. Затем снова закрывает глаза и еле заметно улыбается. Успешно. Ей удалось. Осознание приходит только потом, когда эксперимент завершается. Когда от разреза, сделанного старыми руками, остается только небольшой шрам. Когда руки новые помогают одеть бледную кожу в платье, а волшебство запускает сердце, словно барабан, заставляющее на щеках появиться румянец. И все же, ощущение вины. Оно было рядом. Достаточно сильное. Настолько сильное, что мысль о том, чтобы бросить некромантию, вернулась вновь, ведь теперь, ценой Эверли Уорд, нищей девчушки из Рекна, эльфийка из Аортэна снова жила. В другом теле, с лицом и телом Эверли, но все жива. С ее именем.
Она снова могла пойти куда угодно. Могла делать что угодно. Быть может, даже нашла бы свой ковен, своих учеников, теперь настоящих, а не расходный материал. Но каждый раз, когда из тайников выуживались фолианты, а эксперименты над плотью животных завершались, в голове оставалось только осуждение. И лицо Эверли-настоящей. Той, которую убила седая эльфийка. У Эверли не было свободы. Не было желания двигаться дальше. Была только эта самая вина, постепенно разъедающая тело и душу. Вина, которой не было до того момента, как она взялась за нож.
И в конечном счете эта вина привела некромантшу в храм Тара.
Возможно, в этом есть доля иронии. Бог Смерти, которому служит некромант, кто-то, кто является созданием богохульным, но прекрасно понимающим цену чужой жизни и не-жизни. И с появлением Эверли, бледной девушки с худощавым телосложением, на пороге храма в Крествуде, определенные изменения почувствовали и живые, и мертвые. В основном потому, что бледная девушка не проводила церемонии погребения с видом напыщенным и стоическим. Те ритуалы, что вела тогда еще мисс Уорд, скорее можно было описать как сочувствующие, как объятия, а не отстраненные, старающиеся отдалить живых от почивших. Ведь она прекрасно знала о путях, которые проходят те, кто ушел в загробные миры. Она прекрасно знала о боли, прекрасно чувствовала тонкую грань, за которой находился тот самый классический образ некромантши-колдуньи, проклинающей, насылающей хвори и оживляющей скелетов и зомби для служения своим целям.
И этот статус казался на тот момент отвратительным.
Отвратительным казался он и после переезда в Аварин. Затем, после Крествуда и Аварина, в Росентаун. И позже, в самом конце, в отдаленную деревеньку под названием Трехпутье, где, среди всего белого света, нашелся один единственный человек, посчитавший Эверли Уорд достаточно миловидной особой. Сначала для того, чтобы заговорить с ней о темах, не связанных с могилами и смертью. Затем, чтобы просто прогуляться с ней, чего до этого не случалось, ведь бледную девушку, занятую в основном погребением и подобными ритуалами, мало кто хотел видеть рядом в обычной жизни. Но, как оказалось, только не Эвер Соррен, вскоре сделавший предложение руки и сердца смотрительнице часовни в Трехпутье.
Не отказался он от него и тогда, когда услышал о некоторых особенностях Эверли. Не обо всех, опять же, но о прошлом, наполненном определенной любовью к магии темной, которая обычно приводит к приходу агентов Деорсы. Что, опять же, было довольно странно услышать от девицы, присматривающей за церквушкой, но все же довольно логично, если задуматься о том, что боги прощают. И когда Уорд поняла, что этот человек не смотрит на прошлое, но обращает взгляд свой в будущее, то согласилась.
Через несколько месяцев, спустя полтора года после первого знакомства, они сыграли свадьбу. Эверли, носившая это имя еще со времен жертвы из Рекна, сменила фамилию на Соррен, приобшившись к этой довольно малоизвестной, но все еще держащейся на плаву семьи. Также приобщилась она и к делам своего мужа, часто помогая ему с вопросами торговли там, где требовалась женская интуиция и иной взгляд на вопросы торговли. В конце концов, она была умной, и уже по этой причине пригодилась Эверу, не только как супруга, но и как помощница.
Одна только вещь омрачала их союз. Отсутствие детей, просто по той причине, что тело Эверли было не вполне “живым”. Достаточно, чтобы ходить, дышать, чтобы сердце билось, не явно слишком слабое, чтобы позволить новой жизни появиться. И, вероятно, именно по этой причине, когда, будучи в отъезде, некромантша получила весть о том, что супруг ее решил удочерить какую-то девочку, мыслей о том, что это идея плохая, у Эверли не было. Конечно, дети, сами по себе, личности догадливые, но и она, в свою очередь, достаточно долго играла роль доброй жены, во всем поддерживающей свою семью, чтобы вжиться в нее в достаточной мере, чтобы заботиться о ком-то. Надо было только закончить с двумя поездками, сначала в Рекн, затем Аварин, и можно было возвращаться домой.
У богов, правда, были иные планы. Хотя, может быть, то была не божья воля, а следствие чужой алчности и глупости. По сей день Эверли не может точно этого сказать. Да и вряд ли ее сильно волнуют причины. Достаточно было просто понять, что от Эвера перестали приходить письма. Затем, почувствовать, что в сердце, оживленном магии, будто что-то колет. А потом и вовсе ринуться обратно в Трехпутье, только для того, чтобы понять – половину поместья съел огонь, супруг убит, а она осталась единственным членом семьи, потому как девочки, упомянутой в письмах Эвера, тоже не было.
И вот теперь остается один простой вопрос. Что бы сделал лич, тщательно скрывающийся под личиной молодой женщины, с теми, кто испоганил ему, казалось бы, идеальную “мирную” жизнь?

Имя бога-покровителя или отношение к религии в целом:
Почитает Тара. Крайне религиозна в этом плане, потому как нельзя просто так быть некромантшей, и при этом не ожидать ежедневной Божественной Кары с неба. Именно по этой причине довольно гуманно относится к поднятой нежити, отпуская ее как только та становится ненужной, да и вообще не часто пользуется некромантией, по меркам других колдунов.
     
Мировоззрение, отношение к расам:
Lawful evil.

Necromancy, ho!
Основной “навык” Эверли – некромантия. Это та вещь, которая ей удается легко и просто. Что-то, что она отточила до совершенство, по крайней мере в своих изысканиях. Ей не составляет проблем использовать заклинания этой школы, вплоть до самых тяжелых, но, учитывая, что большинство из них требуют определенных материалов – от трупов, до хотя бы костного порошка, весь вопрос успешности чар заключается для нее только в наличии ингредиентов. Что зависит, в свою очередь, скорее от местности и взятых с собой вещей.
Из направлений же Соррен специализируется в основном на поднятии нежити, плюс на возвращении душ обратно в смертную оболчку, а также избавления от умертвий. Вплоть до того, что, теоретически, если поставить против нее какого-нибудь некроманта с армией нежити, вскоре это будет просто некромант. Без армии нежити.

Lichdom
Во время своих изысканий Эверли, опять же, ограничивалась не только тривиальными заклинаниями. Ей были интересны все аспекты темной магии, из-за чего, в какой-то момент, она подошла вплотную к изучению ритуала превращения в лича. Учитывая, правда, что тело ее на тот момент принадлежало ранее кому-то другому, все, что изменилось, это разве что появление филактерии, позже разделенной надвое. Так что, в случае, если даже одну из них найдут, будет шанс возродиться из второй, если основное тело будет окончательно уничтожено. Ну и определенный плюс именно к волшбе на основе некромантии этот навык также дает. К примеру, позволяет легче и увереннее управлять и общаться с мертвецами.

Old magics
Опять же, наличие знаний о некромантии не обязательно ведет к тому, что Эверли забывает все свои предыдущие навыки. Она все еще помнит про друидизм, все еще помнит немного волшебства и, в частности, зачарования, которое изучала в Башне, до своего обращения к темной и запретной волшбе. Не сказать, правда, что использует ее эффективно, но все же, она есть. Поэтому, даже будучи лишенной возможности обращаться к некрочарам на постоянной основе, все равно может быть полезна, на уровне ученицы.

Cozy army of undeads
На данный момент, после истории с сожженным поместье и смертью супруга, Эверли располагает четырьмя умертвиями. Два из них – гуманоиды, поднятые из могилы уже в подразложившемся виде. Еще двое – поднятые недавно, от чего выглядят вполне нормально и являются животными. Первые двое: зомби-арбалетчик по имени Харольд и охранник, чье имя Эверли старается не упоминать, как и вообще какие-то подробности о нем… Ней. Так или иначе, упомянуть стоит тот факт, что как минимум в Трехпутье знают об этих двух, и, в целом, стараются их сторониться. Охранника потому что выглядит он крайне стремно, ибо двухметровый верзила. А Харольда потому что воняет. И напоминает бомжа. Притом, не факт, что воняет от него из-за процесса разложения.
Животные же.. Ну, кошка и собака, которые сгорели при пожаре, восстановленные до состояния видимости живого существа. Если кого интересует, то кошку зовут “Марджи”, а пса – “Идон”. Первая была единственной кошатиной на всем Трехпутье, которая не боялась немертвой Эверли. Идон же был любимой собакой Эвера. М-да.

Связь с Вами:
ЛС Грун, а еще телеграмм: 89992188927