Потребовалось не так уж много времени. Неделя, наверное, может даже меньше. Наверное, виной тому был опыт общения с теми, кто уже проводил к Богам души своих родственников, друзей, но где-то на задворках разума Эверли боялась, что как раз ее работа никак не была связана с тем, что сейчас она чувствовала себя нормально. “Нормально”, конечно, вряд ли подходило как описание состояние женщины, потерявшей своего супруга и узнавшей о его погибели уже к тому моменту, когда тело его было зарыто в земле. “Нормально” не отзывалось тем спектром эмоций, которые должны были ее терзать, но при этом не терзали, потому как чаще всего название такого состояние подходило для тех людей, у которых все шло, согласно плану. Размеренно, без сюрпризов, приятных или же неприятных. Но согласно плану.
У Эверли же не было плана. Все планы начали трескаться в тот момент, когда появилось предчувствие беды, и окончательно разлетелись на осколки, когда она поняла, что ей не лгут,  и что в Трехпутье не начался внезапно справляться какой-то странный праздник шуток. По крайней мере вряд ли кто-то бы раскошелился  на надгробие с портретом Эвера в профиль, не говоря уже о том, что смог бы убедить самого Соррена так разыграть свою супругу, да и сама Эверли прекрасно знала, что в гробу в земле действительно находится именно его труп. Сомнений не было, как понимания того, что делать дальше.
Казалось бы, дороги были все так же открыты. И жизнь не должна была сильно поменяться, не должно было случится какого-то переворота – Эверли просто продолжила бы жить в одиночестве, как она жила и раньше, до своего приезда в Трехпутье. Казалось бы, она могла вернуться к тому же состоянию. Метаться от одной церквушки к другой, пока не случится снова что-то из ряда вон выходящее. И, наверное, в ее голове возникали подобные мысли. Только вот, как и в случае с иными догадками, эти зарисовки будущего вряд ли имели хоть толику смысла.
Именно поэтому одетая в черное фигура шестой день подряд прохаживалась от полуразрушенного поместья, часть из которого все еще позволяла жить и использовать несколько комнат, до скудного кладбища Трехпутья. От него – к церквушке Тара, а затем к могиле под раскинувшимся дубом, еще только набирающим силы, чтобы вырасти в дерево достаточно заметное, чтобы считаться ориентиром. Просто еще одно деревце, хотя, в ближайшие несколько лет, наверняка и оно начнет выделяться на фоне берез.
У нее не было иных идей, чем занять свое время. Можно было, конечно, начать искать тех, кто был повинен в убийстве. Можно было заняться восстановлением поместья. Можно было, в конце концов, обратиться за помощью к тем семьям, что были знакомы с Сорренами, узнать у них, не было ли у Эвера врагов, о которых его супруга могла бы не знать. Можно было много чего сделать, опять же, но вместо этого она уже четвертый день просто ходила на могилу мужа, из-за чего тело, хоть и поддерживаемое магией, но все же живое, начало увядать. Бледность, худоба, заторможенные движения, вызванные истощением.
В какой-то момент женщина в черном вновь распахнула двери церквушки, держа в одной руке горшочек с цветами, после чего, пройдясь по каменной дорожке, вернулась ко входу в кладбище, где ждал тот, кого можно было оклеймить “охранником” - личность в доспехах, в плаще, одетом поверх металла, скрывающая лицо под закрытым шлемом, только молча кивнула когда хозяйка приблизилась на достаточное расстояние, чтобы голос ее стал различим.
- Сегодня мы не задержимся. Если получится, найди Харальда. Думаю, он в западном трактире. - тихий голос. Уставший. Кивок в ответ, и сочленение из крашеной кожи и металлических вставок отлепляется от ограды, размыкает руки на груди и грузной походкой идет прочь, пока в спину ему смотрит сквозь темную ткань вуали Эверли.
Только когда рыцарь в доспехах отходит на почтительное расстояние она поворачивается снова к дорожке, ведущей вглубь кладбища и позволяет себе отправиться на еще одну встречу с мужем.
Шаг за шагом, каблуки стучат по каменной кладке. Медленно, достаточно расслабленном. Взгляд под ноги, часто задерживается на цветах в горшочке, пока тело не подсказывает, что прошло достаточно времени, чтобы можно было поднять голову и увидеть тот самый дуб. Здесь дорожка делала поворот и дальше шла уже вдоль ограды, так что в следующий раз когда Соррен делает шаг, каблук опускается на мягкую зеленую траву, и шаги ее становятся приглушенными. Так, она подходит к надгробию. Одному из.
- Здравствуйте, Теодор, Марта. - произносит Эверли, повернувшая голову к двум каменным изваяниям, что стояли чуть левее новенького надгробия – Привет, Эвер. -
Последние слова произносятся через силу. Как только они срываются с губ Эверли, что-то происходит. Не что-то очевидное, что можно было заметить. Ветер не подумал. Мускул на лице не дрогнул. Просто колдунья почувствовала, как внутри нее комок из горечи снова начинает подниматься к горлу, и прежде чем он дойдет до своей цели, женщина опускает взгляд с профиля своего мужа, вытесанного в камне, на бутоны цветов в горшочке.
- Я принесла петуний. Знаю, что ты не очень их любишь, но, по крайней мере они милые. - она не поднимает взгляда, рассказывая про цветы. По крайней мере, не на надгробие, только обводит взглядом те горшки, что оставили другие жители. И несколько, которые она сама уже успела расставить.
- Сколько бы не приносила, а все равно не выходит, да? - постаравшись переключиться в достаточной мере, снова обращается Эверли, правда, скорее, уже к себе и все же заставляет себя посмотреть на изваяние из камня – Может, в следующий раз мне стоит принести лилии? -
Сразу после этих слов – разрыв. Нить, которая должна была как-то удерживать от падения, будто оборвалась, резко, хотя сама Эверли надеялась, что сможет сдержаться. Но стоило ей задать этот вопрос, как ком в горле подошел к той самой точке, где сдерживаться уже было нельзя, и колдунья зажмурилась, тщетно пытаясь сдержать слезы, прикрывая рот рукой, скрывая желание начать рыдать. Просто приступ. Ничего страшного, она справится, но как только попытка сдержаться выходит хоть сколько нибудь успешной, взор Эверли снова падает на портрет мужа, и слезы начинают катиться по щекам с новой силой.
Она кусает нижнюю губу. Опять отводит взгляд. В такие моменты больше всего ей хотелось бы забыть абсолютно все, что связано с семьей Сорренов. Но это был мелочный порыв. И, чуть опустившись, чтобы поставить горшок рядом с могилой, определить которую быьло легко по свежей земле, Эверли поняла, что снова смотрит на бесчувственный каменный профиль. А еще, что у нее просто нет желания двигаться дальше.
Ноги ее опускаются на траву, подол аккуратно сгибается. Уперевшись рукой, некромантша располагается возле мертвеца, спящего глубоко под землей. В глазах ее больше нет той грусти. Скорее, взгляд ее пуст, хотя из-за чуть опущенных бровей в нем можно было бы угадать нотки печали, но то, скорее, было вызвано сценой. В конце концов, тяжело быть веселым на кладбище. Но в случае Эверли вряд ли бы удалось говорить о грусти. Скорее, сейчас рядом с надгробием на траве устроилась кукла в черных одеяниях, лицо которой скрывала черная вуаль.
В мыслях же вдова Соррен была где-то далеко. Достаточно далеко, чтобы абсолютно не замечать причудливую птицу на ветках дуба.

Итак, это была говорящая птица.
Ее появление было тем, что Эверли вряд ли могла предсказать. Она, все же, была не каким-нибудь гением, с планом на все случаи жизни, нет. Ее мыслительные процессы были успешно сбиты с толку, и тем более опаздывали с принятием фактов, которые некромантша могла бы подметить при иных обстоятельствах. Подметить и использовать.
- Ч.. Что? - на слова далекой от некромантии птицы Соррен не нашлась, что ответить. То есть, вообще. Сработал инстинкт, и при появлении крылатого существа женщина сначала слегка отстранилась, согнув в локте руку и будто готовясь защищаться, а лицо ее приняло напряглось. Однако, чем больше времени проходило с момента первой реплики, чем чаще раскрывался клюв и чем больше слов из него выходило, тем сильнее Эверли уверялась в том, что в Трехпутье, кажется, пожаловал кто-то, кого здесь уж точно не ожидали.
Говорящие животные, конечно, были случаем интересным. Не настолько, чтобы хвататься за вилы, да и у Эверли было достаточно знаний, чтобы этого не делать, но вполне необычно, чтобы воззриться на Тервиса сначала взглядом пронзительным, затем изучающим. И только с этого момента шестернки в голове Соррен начали двигаться, одна за другой, приглашая вполне четкие мысли вступить в диалог. Разве что использовать сразу все не вышло бы, и, так, идея кинуть горшком в пернатое, попутно прикрикнув чтобы тот не сидел на надгробии Эвера, пока что была отклонена. Пока что.
- Со мной все в порядке, спасибо за беспокойство. - чуть опустив брови начала Эверли, наклоняя голову и рассматривая птицу повнимательнее, пытаясь найти в ее образе магические амулеты, через которые владелец мог бы общаться сейчас с темной колдуньей – Не помню, чтобы он был знаком с кем-то из магов. -
Небольшая пауза. Бегающий по перьям, клюву, когтям, взгляд, все же остановился на том месте, где у крылатого были глаза. Эверли слегка поджала губы. Еще раз прикинула, сколько человек способны на такую выходу, но, не найдя ни одного, озвучило то, что волновало сейчас колдунью.
- Тем более с кем-то, кто отсылает фамильяра, а не отправляется на встречу лично. - эти слова были сказаны уже с ноткой яда.
И вполне ясно, почему. По крайней мере, для Эверли вполне в пределах “добрых манер”, было попросить о встрече заранее. Тем более прийти в своем теле, а не посылать “говорящую канарейку”. В иных случаях, возможно, Соррен бы обратила в этом случае внимание на говорящего, но сейчас прилетевшее синее нечто вызывало разве что раздражение, тем более со своими пожеланиями, впрочем, выполненными. Женщина, оперевшись рукой, приподнялась выпрямилась и, сложив руки на уровне живота, стоя вполоборота к надгробию, взглянула на существо.
- Для начала, пожалуйста, не оскверняйте могилу. Это не жердь. - “для куриц” было искусно опущено, но нарастающее желание метнуть в пернатое что-то тяжелое увеличивалось с каждым его заботливым словом.
Конечно, Соррен держалась. Держалась вежливой речи. Не метала глазами молнии. В целом, была довольно тиха, не смотря на ощущаемое раздражение, не заметить которое было довольно таки легко, если не знать ее более детально. Сейчас это была, скорее, холодная аристократка, которую вполне можно было ожидать увидеть в Аварине – таких людей в столице было навалом. Даром, что такой, на самом деле, Эверли бывала редко. Но вот относится иначе к магу, который приперся впечатлять ушлых деревенских своим колдунством, иначе она не могла, ведь именно предположение, что это какой-то волшебник вдруг решил заявиться в Трехпутье, да еще и использовал при этом странную птицу, и было самым вероятным в списке происхождений подобного существа.
Далее по списку были демоны. Это тоже было вероятно, учитывая, что именно на местах трагедий они чаще всего появлялись, но вряд ли смерть Эвера и части прислуги было событием значимым в достаточной мере, чтобы заставить Тень ворочаться. Наверняка Эверли, опять же, не знала, ведь домен ее силы лежал совсем в другой области, но все же. Слишком много вежливости, слишком много обычной человеческой надменности в голосе. И слишком много лишнего. Вкупе все это приводило к одному простому выводу – сейчас перед Эверли был какой-то шарлатан, и именно поэтому сама колдунья выглядела так, будто в следующую же секунду готова была уйти. Что, в целом, было вполне резонно, учитывая, что, как вдова, она нуждалась теперь не в тех, кто будет слушать ее плач, а, скорее, в одиночестве. И, вероятно, длительном.
Одна только деталь удерживала ее. Упоминание Оливии. Но и это вряд ли помогало, ведь Эвер наверняка всему Трехпутью при жизни растрезвонил, что девочку он нашел в лесу. Слишком милая байка. Слишком веселая, чтобы не растрезвонить ее.

Птица оказалась не просто говорящей. Она была крайне болтливой. Настолько, что за количеством слов было трудно распознать всю ту полезную информацию, которую как раз стоило бы передать, в итоге заставляя Эверли сначала нахмуриться, затем с большим вниманием отнестись к пернатой персоне. Объем данных, конечно, был довольно таки большой, но даже учитывая его размеры, что-то понять удалось сразу, иные же сведения удалось раскрыть, еще раз промотав их, словно запись, в голове, и по мере того, как Тервис говорил все больше и больше, Соррен становилась все больше похожей на себя в тот момент, когда она только-только добралась до Трехпутья.
Сил на то, чтобы вывести себя из ступора, потребовалось довольно много. Это усилие тут же отразилось и на лице некромантши, опустившей брови, зажмурившейся, и потеревшей переносицу, будто это могло помочь против потока слова, исторгаемых птицей. Мозг, натренированный на заклинаниях, рунах, сигилах и ритуалах, ослабленный событиями последнего месяца, сейчас страдал, пытаясь оценить ситуацию, но в какой-то момент, когда пернатая демонюка уже готова была улететь, Эверли вытянула левую руку, выставив ладонь и тут же молвила:
- Стой. -
Звучало не как приказ, скорее, как просьба. Ей требовалось время. Требовалось время, чтобы понять, что демон забыл в Трехпутье, зачем хочет рассказать ей про убийц супруга и, главное, как долго он здесь находился. Больше всего смущал тот факт, что Тервис знал об Оливии, по крайней мере ту часть, что она не была ребенком Эвера, хотя, опять же, это не было так уж невероятной. Но вот что он знал, по его же словам, так это убийц. Или убийцу.
Здесь стоило сделать ремарку, небольшое отступление. Наличие убийцы было довольно таки очевидной вещью. Достаточно очевидной, чтобы прямо сейчас его искали, а точнее, искал, один не слишком презентабельно выглядящий поднятый мертвец. Разве что безрезультатно, и, пожалуй, вот этот вот пункт смущал больше всего. В достаточной мере, чтобы Соррен убрала руку от лица и запрокинула голову на сидящую на ветке птицу. Демона. Да, “демона”, так будет куда удобнее обращаться к нему.
- Что ты хочешь за свой рассказ? - спросила черноволосая колдунья, смотря на Тервиса таким взглядом, который бывает у людей, соглашающихся на сделку, явно не слишком выгодную для них. Таковой, в общем-то, она, скорее всего и будет, потому как даже скудных познаний Эверли в демонологии хватило бы, чтобы понять – чудовище из Тени вряд ли согласится просто так что-то поведать, хотя уже сказало многое. Вопрос был только в цене.
А цена зависела от восприятия. От того, кого Тервис видел во вдове, пришедшей на могилу мужа. Если только вдову, то, опять же, вряд ли у нее было что-то, что было бы полезно для демонического порождения. Если же он знал о том, кем именно является Эверли, то список возможных услуг резко возрастал, притом, возрастал неслабо. Разве что, то все были предположения. Факты же волновали куда больше. Например, об оживших мертвецах.
Эверли знала о двух. Могло их быть и больше, теоретически, но это было крайне маловероятно. Трехпутье, в конечном счете, не было крайне популярным у некромантов, потому как кладбище здесь было одно, да и довольно скудное. Не Крествуд, с его-то мрачными вечерами, в конце концов, не говоря уже и о том, что деревушка была довольно таки “молодой”. Но одна вероятность того, что сюда пришел кто-то, кто точно так же работает с магией смерти и поднятия неживого из земли, почему-то разозлила Эверли достаточно. Может, конечно, птица говорила именно о ее слугах, хотя те и пытались скрываться, как могли. Хель просто не показывалась на людях, Харальд же… Ну, судя по рассказам, его и при жизни было довольно трудно отличить от мертвяка, тем более по запаху. Был ли еще кто-то? Нет, по крайней мере не люди. По крайней мере не настолько заметные, как те двое.
- Ты говорил о мертвецах. - добавила спутся какое-то время вдова, только к этому моменту разжав кулаки с того момента, как руки ее опустились – Это их вина? -
По сравнению с Тервисом, говорила Соррен намного меньше. Но при этом, старалась именно по делу. Только с одним человеком она могла позволить себе говорить достаточно открыто и достаточно много, и теперь он был в могиле. А у его жены не было никакого понимания, кто и зачем это сделал, так что, да, демоническая птица появилась в довольно таки удобное время.

Феноменально, но за все время общения с птицедемоном, Эверли вряд ли выглядела как, собственно, лич, кем она и была. То есть, теоретически, ей нужно было левитировать над землей, называть всех смердами и кричать что-то про превосходство некромантии и каждую минуту поднимать зомби одним своим присутствием. Вместо этого же перед Тервисом была… Женщина, которая явно пыталась казаться аристократкой. “Пыталась”. То, что по крови она не относилась к своеобразному обучению, которое начиналось с ранних лет, со всеми вытекающими, было заметно, что оставляло довольно таки жирный намек на то, что сейчас Соррен ощущала себя не в своей тарелке. От слова “совсем”. Тем не менее, когда демон потребовал руку, не фигурально и подразумевая брак, а в качестве жерди, вдова на какое-то врем опешила, взглянув на свою правую пятерню, но спустя пару секунд, с явным недоверием, все же выставила ее вбок.
Только для того, чтобы дернуться, прикрываясь свободной рукой от массы перьев, когтей и клюва, тут же спорхнувшей сверху к вдове. Нотка страха, или испуга. Которая вполне обычна для человека, который редко общается с глазу на глаз с темной магией. Но вместе с ней – решимость. Молчаливая и сосредоточенная, потому как, когда Тервис остепенился и устроился, начиная свой рассказ, черноволосая женщина слушала его, не отводя взгляда от клювастой морды.
Внимательно. Очень внимательно.
Нельзя было пропустить ни одной детали, учитывая, что вряд ли эта тварь позволит задать ей вопрос. Поэтому внимательно. Поэтому тщательно. Но в момент, когда Тервис начал выдавать детали, пальцы на свободной руке сжались в кулак и прижали его к груди вдовы. Она изменилась в лице. Двадцать человек. Двадцать человек желали ей и ее возлюбленному смерти. Невольно, Эверли разорвала зрительный контакт, повернув голову и уставившись в одну точку, пока в ее уши Тервис заливал яд горькой правды.
Весь оставшийся монолог она стояла, не двигаясь. Только глаза периодически меняли точку сосредоточения внимания, переходя то с травинки на надгробия, то на какой-то камешек, хотя, в действительности, все, что видела в этот момент, пока демоническая птица рассказывала свою историю, были лица людей. Лица тех, кого ей надо было найти.
И обязательно убить.
Эверли не верила в свою силу убеждения. Куда проще было умертвить кого-либо и расспросить его труп. Для многих людей фраза “мертвые не говорят” была истинной, но для вдовы Соррен это была наглая ложь. Как, вероятно, и для многих некромантов, посвятивших себя не поднятию нежити и исключительно ей, а более тонкому пониманию границ мира мертвых. И прямо сейчас количество ее целей для “экспериментов” резко увеличилось, пополнившись довольно таки интересными индивидами. Каждого из которых, впрочем, некромантка без зазрения совести бы еще и попытала. Несколько лет. Если бы не тот факт, что прямо сейчас лицо у вдовы было не совсем… Гневным, что ли?
- Эльфийка, значит. - тихо, крайне тихо прошептала Эверли, чувствуя, как ногти на левой руке впиваются в ладонь, в то время как сама колдунья выглядела так, будто была готова расплакаться здесь и сейчас, и единственное, что помешало ей это сделать – реакция Тервиса, резко вспорхнувшего на ветку чтобы закончить свой рассказ упоминанием нежити. Реакция на последние слова, кстати, была как минимум неожиданной. Все же, упоминание убийц действительно должно было вызвать волну ярости, хотя, в действительности, похоже, только заставило Соррен еще раз задать простой вопрос “зачем?”, а не входить в состояние берсерка. Ей было грустно. Она хотела не столько мстить, отрывая конечности одно за другим, чтобы понять, чем было вызвано это событие. И только потом начать отрывать конечности. Но, куда интереснее был тот факт, что как раз недавно, несколько дней тому назад, когда она шла через деревню, эта самая эльфийка попалась ей на глаза. И, конечно, никакой реакции. Никакого признания. Ничего. Ноготки впились чуть сильнее. Спустя секунду же взгляд колдуньи поднялся на ветку.
- Сожженное поместье. - раздался вдруг довольно холодный голос Эверли, намекающий на остов, что представляла из себя бывшая резиденция Сорренов - ныне только половина здания, чьи раны, словно бинты, скрывали временные стены и длинные покрывала из ткани – Бери все, что сможешь найти. -
С этими словами некромантша чуть опустила голову. Взглянула на могилу. На надгробие. Случись с ней что, Эвер бы наверняка попытался ее вернуть. Своими способами. Она знала, как это сделать, как сделать так, чтобы вернулся он. Но именно по этой причине сейчас стояла здесь, а не собирала реагенты для ритуала. Нет, Эверли была куда более мелочной. И именно поэтому она не позволяла себе даже думать о том, чтобы вернуть супруга. Вместо этого разум подталкивал ее к другим мыслям. Тут же озвученным.
- Или в лачуге той эльфийки. - добавила она чуть тише, разворачиваясь без единого лишнего слова, делая несколько шагов в сторону кладбища и стараясь не думать о говорящей птице, потому как сейчас пальцы левой руки бежали от запястья до внутренней стороны локтя правой, проводя линии, вычерчивая символы, словно прямо сейчас некромантша пыталась сплести какое-то заклинание. Полностью игнорируя с этого момента Тервиса. У нее было много работы. Прямо сейчас. Начиная с этой минуты.

Эверли всегда старалась избегать клише. Некромант, пытающийся поднять армию нежити. Злой волшебник. Не менее злая ведьма, поедающая младенцев. Эти образы, конечно, имели определенный смысл, но все равно считались уже настолько заезженными, что верить в них удавалось с трудом. Встретить вдова хоть кого-нибудь, отдаленно похожего на что-то подобное, то наверняка бы сделала предположение, что этот кто-то пытается казаться куда более внушительным, чем стоило. Чтобы быть страшным, нужно вызывать четкую ассоциацию со злом, с чем-то угрожающим, и такие вот образы в этом как раз помогали. Только вот чему они уж точно не помогали, так это наращиванию той условной “силы”, которую все эти “злодеи” хотели забрать себе. Клише никак не делало их могущественнее. Только добавляло комичности. И, прекрасно зная о том, что ухмыляться своим собственным планам, это, в целом, тоже клише, Соррен все же не могла не находить нечто приятное в терпеливом ожидании, когда ее ловушка захлопнется.
Да, это чувство стоило сохранить. Яркое, полыхающее зарево ненависти могло подождать, если ему пообещать разгуляться и, стоя перед порогом одного из домиков в Трехпутье, тех самых, что вроде как никем не использовались, Эверли не могла не смеяться от того факта, что ко всему этому привела одна птица. Нет, честно, ей хотелось смеяться, тем же самым смехом, который был слышен в доме, когда она была еще вместе с супругом. Плавно переходящим в слегка истеричный гогот. Но вместо этого она сдерживалась. Просто улыбалась уголками губ, пока, наконец, взгляд ее не поднялся к двери и, приосанившись, она не постучала, сделав три коротких движения.
Тук-тук-тук.
Костяшки пальцев в аккуратных черных перчатках. Спущенные рукава. Теплая накида поверх плеч. Если бы не траурный наряд, из которого осталось только платье, ее вполне можно было бы принять просто за богатую госпожу. Но именно черный цвет выдавал в ней ту самую хозяйку деревни, теперь единственную, что горевала по своему мужу, но при этом продолжала участвовать в жизни деревни. Например, приветствовала новоприбывших. Тех, кто недавно приехал в деревню, пробыл здесь уже достаточно времени и, казалось, хотел устроиться. Конечно, их можно было не трогать, но Эвер всегда старался узнать, кто именно проживает на его земле, в его владениях, и был абсолютно прав, ведь руководствовался довольно таки верными причинами. В случае Эверли причины можно было назвать разве что “злыми”.
Потому как спустя пару мгновений дверь отворила эльфийка с темноватым цветом кожи, напоминающим то ли пепел, то ли серый металл, слегка отливающий бронзой на фоне угасающего закатного солнца.
- Д-да? - произносит остроухая с небольшими очками на носу.
Короткая прическа, белоснежные волосы. Маленькие острые черты лица, которым не шли волосы длинные. Вероятно, поэтому прическая была короткой, да. Взгляд, пронзительный, за секунду ставший недоумевающим. НО не в первое мгновение. Не в тот самый момент, когда новоявленная хозяйка хибары показала свое лицо и увидела фигуру в черном, стоящую на пороге и все еще продолжающую улыбаться. Как-то печально улыбаться, придерживая одной рукой накидку, а вторую держа возле подола.
- Здравствуйте. Староста сказал, что вы прибыли в мое отсутствие, так что у нас не было времени познакомиться. Меня зовут Эверли Соррен, я хозяйка этой деревни. - добродушно, но, опять же, с ноткой грусти, начала говорить женщина, пока ее собеседница думала лишь об одном.
“Зачем?” Это был пробел в понимании. Уриэн не могла понять, что эта вдова здесь делает. Им потребовалось не так уж много времени, в конце концов, чтобы подготовиться. Да, задание с девочкой пока еще не было выполнено, но со дня на день они должны были отправиться дальше, ведь девчонки нигде не было. Что здесь делает этот забытый кусочек мозаики? Ид не просчитался, говоря, что она тоже прибыла в деревню – это было нормально, прибыть как только узнаешь, что твой муж сдох, но не объясняло, что она делает именно тут. На пороге дома, который они взяли “в аренду”, договорившись со старостой. Еще пара патрулей. Пара патрулей и их терпение бы лопнуло. Они бы просто ушли. В Трехпутье нечего было ловить. Уриэн это знала, Ид это знал, но они продолжали здесь ошиваться, и вот, дождались.
Скормова вдова, пришла трепать нервы.
Уриэн выдыхает.
- Д-да. Уриэн Грепар. - начинает было эльфа, проморгавшись и понимая, что уже начинает вести себя странно, но, с другой стороны, они впервые видятся, чтобы сразу знать, как человек ведет себя когда он в “норме” и как он ведет себя, когда кажется подозрительным – Я чем-нибудь могу вам помочь? -
Наступление. Эверли не сдается. Поправляет накидку, кивает. Легонько. Продолжает делать вид, что общение ей в тягость, но она с радостью примет любого, кто захочет остаться в Трехпутье. Кого угодно, кроме убийц своего мужа, но эту часть она опускает.
- Просто хотела поговорить с вами, узнать, насколько долго вы хотели бы остаться, или же решили обжиться здесь. - произносит черноволосая, после чего бросает быстрый взгляд за эльфийку – по ту сторону двери ни одного шороха, она одна? Птица говорила о нескольких, Харальд нашел еще одного.
- Я могу войти? - последний вопрос.
Эльфийка чуть кривит рот. Кивает. Делает шаг назад, приоткрывает дверь. Теперь ее видно четко. На поясе – рапира в ножнах, с красивой гардой и красным оттенком. Не кровь, просто красноватый металл. Красиво. Стеганый дублет, штаны из ткани. Герой. Или авантюрист. Не путешественница. Вполне подходит под описанию, но Эверли и не надо было ее изучать. Цвета волос, цвета кожи было достаточно, а они были заметны и ранее, так что взгляд все еще натянуто улыбающейся вдовы скользнул по убранству маленького домика, в котором раньше жил один из деревенских охотников. До того, как не пропал на востоке. Хижина для одного. Но на столе бутылка с чуть рыжеватой жидкостью и две рюмки, одна из которых была перевернута.
- Боюсь, я не могу предложить вам горячего. Выпьете? - задает вопрос эльфа, чувствуя, что ей надо проявить гостипреимство, хотя в голосе ее уже начинает улавлиться напряжение, на что Соррен только лишь поворачивает голову.
- Спасибо, но я откажусь.

- А я б не отказался. - бубнит себе под нос мужчина, переступающий через корни, поваленные ветки и тщательно пытающийся понять, в какую задницу леса его теперь занесло.
- Вот ведьма, наверняка еще и с собой не возьмет. - перекидывая языком зубочистку из одного уголка рта в другой замечает снова Харальд, слушая голос своей госпожи сквозь тонко сплетенные заклинания, поправляя капюшон после попыток посмотреть вверх, на небо. Старый охотник не был слишком уж рад тому факту, что его заставляли бродить уже битый день по лесам. Нет, конечно, сейчас, будучи трупом, ему уже было плевать на голод, сырость и прочие вещи, но ощущение, будто его где-то не так используют, все равно оставалось. Притом, оставалось четкое, не смотря на то, что, как оказалось, подняла его та самая тетка, которая стала женой мелкого Эвера.
В отличии от эльфийки, в отличии от мужика, за которым следовал сейчас по пятам Гарольд Харальд, он-то прекрасно знал, чем закончится это дело. Не в глобальном, заключительном смысле, а в смысле, что произойдет сегодня в Трехпутье. Как минимум, у него появится еще два друга. Один из них будет даже миленький  на лицо, судя по всему. Второй же… Ну, это зависело от того, в какую часть попадет арбалетный болт, заготовленный специально для того, чей шорох шагов Гарольд до сих пор слышал. Слышал и терпеливо шел следом, периодически останавливаясь и при этом не издавая ни звука. Ровно до того момента, пока звук шагов не стал раздаваться чаще. Громче.
- Что за? - на морщинистом, подернутом некрозом и усталостью, появляющейся к годам этак пятидесяти, появилось выражение крайнего недоумения. После этого охотник снял с плеча арбталет. Поправил капюшон, а затем вовсе его сдернул – не надо было прятаться, теперь надо было бежать – обнажая тонкие кудрявые волосы, изрядно потемневшие и стянутые в хвост на затылке. Далеко не тугой и далеко не самый привлекательный. Но, Гарольду было плевать. В мертвых глазах полыхнула искра, всего лишь на мгновение, и старое пузатое тело дернулось вперед, притом, с такой скоростью, которую вряд ли можно было ожидать от живого мертвеца.
- Дерьмо-дерьмо-дерьмо-дерьмо-дерьмо! - про себя ругался зомби, припуская вслед за фигурой в плаще, которую теперь не только было слышно – видно. Харальд продолжал передвигаться довольно тихо, не смотря на то, что выглядел он сам скорее как пьянчуга, проживающий свои дни в канаве, фигура в плаще же постепенно приближалась, не смотря на свои попытки преследовать кого-то. Кого точно – зомби не знал. Но ему был плевать. Ему просто не нужны были свидетели. Эверли точно сказала “Никаких лишних глаз”, и именно за этим этот старый хрыч поперся в чащу вслед за этим мужиком, на которого ему указали, а не прибил его прямо в деревне. Но теперь свидетели появились. И костер, явно затушенный недавно, судя по еще присутствующей тонкой ниточке дыма, тянущейся до верхушек деревьев, говорил о том, что, кажется, “лишние” где-то рядом.

- Дерьмо-дерьмо-дерьмо – тихо повторял пузатый зомби, бегая по лесополосе и тщательно пытаясь понять, зачем оно ему надо. Нет, конечно, он знал, зачем – пожить еще немного, дело ясное. Он вообще любил жизнь, любил выпивку, женщин, но вот посмертье как-то не очень к этому распологало, от слова совсем. Приходилось работать, работать много, и если раньше он мог подстрелить оленя и залиться дешевой выпивкой, то теперь все было куда хуже. Госпожа упорно кивала в сторону охоты на людей, в то время как Харальд никогда не занимался подобным. Ну, ладно, “никогда”, это, конечно, было враньем, но уж точно не ближе к своим преклонным годам. Тем более не по лесам Трехпутья. Старый охотник мог бы подстрелить кого-нибудь, когда он еще не был старым, но сейчас… Сейчас его спасала только та немертвая выносливость, которая заставляла забыть о боли, о воздухе и о том, что он не уставал. В отличии от своей цели Харальд мог преследовать ее хоть целый день. И потом еще день. И ночь. И неделю. В этом не было вообще никаких, кроме психологических, заставляющих охотника думать о том, что у него ножки подкосятся бежать за кем-то столько времени, но, наверное, дольше пары часов эта погоня не продолжилась бы. Может, даже меньше, потому как стоило человеку в плаще ускориться, спустя какое-то время на него напал комок перьев.
У Харальда было хорошее зрение. Он был зомби, но все же глядел далеко, видел многое и поэтому натренированный взгляд сразу позволил ему понять несколько фактов. Первое. Это не была обычная птица. Второе. Преследователю будет худо. Достаточно худо, может, чтобы на него не пришлось бы тратить арбалетный болт. Так что, спустив с плеча арбалет, убрав палец со спускового крючка, зомби, изрядно позеленевший от этой беготни, тут же юркнул за ближайшее дерево, чьи корни вздымались, будто выдранные стихией, и, присев, выставил перед собой оружие. Пронзительный взгляд, сомкнутые губы и отсутствие дыхание. Темный капюшон и плащ хорошо скрывали его. Будто по привычке, разве что теперь перед охотником была не рогатая дичь, а кто-то, явно напоминающий человека.
…
- ...В большей степени работа, конечно. Один мой знакомый предложил пару контрактов возле Шипфиса. Позже я задержалась здесь. - мелодичный голос растекался по дому, словно скрипка. Эверли даже поймала себя на мысли, что эльфийка, в целом, ей нравилась. Исключительно с внешней стороны, о том, что было у нее внутри, некромантша не знала, да и не горела желанием узнать. Но одной диковинной внешности хватило на то, чтобы Соррен успокоилась в своем желании перегрызть горло, и это уже заставляло хоть немного отвлечься от кровавой мести. Да. Она слушала. Просто узнавала нового человека, пока Уриэн послушно отвечала на вопрос, что же она забыла в Трехпутье.
Лгала, конечно.
- Морской воздух не слишком полезен, насколько я знаю. - произнесла вдова в черном, сидящая на столь любезно предложенном стуле, заставив Уриэн прерваться, измениться в лице, а затем натянуть улыбку и слегка кивнуть.
Маленькие срывы. Четкое желание поскорее избавиться от нежданной гости. Точно до того, как Илай вернется. Грепар держалась еще хорошо, ей вообще хорошо удавалось общаться, куда лучше чем всем остальным ее коллегам. Если бы не внезапный визит, если бы в этой встрече была бы необходимость, она бы держалась куда лучше, но, нет. Неожиданная встреча не дала и доли секунды на минимальную подготовку, заставляя импровизировать, из-за чего эльфийка каждую секунду чувствовала, что сдает позиции, а ее легенда трещит по швам.
- Да. Именно. Слишком много соли. - закончила она, подтвердив слова Эверли, после чего пожала плечами, не расплетая рук, сложенных крест на крест на груди, добавив – В общем-то, вот и весь рассказ. -
- Что ж. Спасибо, Уриэн. Вас было приятно слушать. - не соглав нисколько произносит Соррен, после чего заставляет уголки губ чуть подняться.
Их разговор был довольно удовлетворительным. Опять же, если бы не обстоятельства, Эверли бы не посчитала ее врагом. Если бы не маленький спектакль, если бы не наивная попытка узнать, что это за человек, если бы не тот факт, что кровь Эвера была на ее руках, они могли бы… Могли бы говорить более открыто, вероятно. Эта часть мыслей отказывалась толком развиваться, но при этом навязчиво возвращалась раз за разом, напоминая о сожалениях и о тех вещах, о которых думать было бесполезно. Просто потому, что обстоятельства были именно такими, какими они были и сейчас. Не слишком привлекательными. И, спустя несколько минут, наполненных беседой расслабленной и вежливой, женщина в черном приподнялась со стула, затем остановилась, будто вспомнив о чем-то, а после посмотрела в сторону эльфки.
- А, точно. Я забыла спросить одну вещь. - пауза.
Небольшая. Достаточная, чтобы Уриэн успела чуть сузить веки. Обычно так люди вспоминают о чем-то малозначительном, но стоило женщине в черном закончить свой вопрос, мозг Грепар взорвался целым сонмом возможных сценариев.
- Зачем вы  убили моего мужа? -
Еще одна пауза.
Что она могла сделать? Что она хотела сделать? Уриэн будто замерла. Отшутиться? Задать ответный вопрос? Как? Что она успела узнать? Почему держалась так легко? Не будь Уриэн действительно связана с этим случаем, то сочла бы Эверли сумасшедшей, но , нет. Одного взгляда хватило, чтобы понять – эта женщина знает. В ней не было ненависти, не было сожаления. Она просто хотела знать причину и она не просила о ней. Она требовала ее.
Рука дернулась сама собой. Пальцы нащупали рукоять рапиры, локоть согнулся, потянул ее, лезвие выскользнуло из ножен практически мгновенно, рассекая воздух со свистом, ровно до того момента, пока рука Уриэн не остановилась. Вытянутая от плеча в сторону стены справа. Пальцы все еще сжимали рукоять. Затем гарда. Клинок. И ближе к его кончику – несколько сантиметров, окрашенные красной краской.
Вдова приоткрыла рот. Покачнулась. Будто хотела сделать шаг вперед. Длань ее потянулась к горлу, посередине которого была расчерчена красная линия, под которой кожа заливалась багряным цветом. Взгляд опустился. Затем снова поднялся. Взглянул на эльфу, медленно расслабившей плечо и опустившей рапиру к поверхности пола. С лезвия упала капля крови Эверли.
Она рухнула. Черное платье на темном деревянном полу, быстро разливающаяся лужа крови у горла. Грепар молча вдыхает носом воздух, запрокидывает голову. Это конец. Один труп еще куда ни шел, но два… Два это было проблемно. В любом случае, в Трехпутье их уже не должно было быть завтра, чего медлить? Надо только предупредить Илая.
Она сделала шаг. Аккуратно обошла труп, лежащий на полу. Бросила быстрый взгляд. Глаза женщины все еще открыты. Поморщилась. Скорм ее дери. Надо же было. Ладно, надо было достать камень. Тут же принявшись за поиск зачарованного камешка, который должен был заставить Илая выйти на ментальную связь, эльфийка вытянула с пола небольшую суму, не позволив крови подступить к ней раньше времени, затем сделала шаг подальше от тела и, положив сумку на кровать, принялась в ней рыться. Всего лишь одна маленькая безделушка. Которую было нетрудно найти.
- Илай. Илай, нам пора собираться. Я облажалась, о нас могут знать еще люди. - произносит Уриэн, а затем замечает то, чего быть не должно было. Шорох. Еле заметный, позади.
Оборачивается. Нет, пытается обернуться. А затем что-то становится немного не так… Не так, как должно быть. Она чувствует даже не боль, а то, что кожа на ее шее расходится, мышцы чуть расступаются, и только после этого приходит боль. Только после этого приходит понимание, что тонкий стилет, воткнутый чуть выше ее ключицы, держит фигура в черном.
…
- Т-твою мать. - сквозь зубы цедит человек, тщательно пытающийся закрыться руками от налетевшей на него пернатой дичи. В ход шло все. Ругань, правда, тихая. Попытки ударить птицу рукой. Можно было бы попытаться ее пнуть, но это было уже малоэффективно, так что вскоре в ход пошел короткий палаш, сквернувший среди листы и расчертивший в воздухе дугу, тут же привлекшую к себе внимание еще одного охотника, который, правда, не торопился.
- Да пошла ты уже! - срывается Илай на крик, взмахивая снова, сверху вниз. Кажется, это были попытки вернуться к погоне. Кажется, пока они были не особо успешными. Тем более не сильно успешными, но, по крайней мере, Тервиса заметили.