"И что бы мне не родиться... ну, например, альраном?" — думал мальчик, прожёвывая грушу и глядя на продавца-лиса. Ну, не лисом, торговать фруктами неохота, а, например, енотом. Сейчас бы не бродил по городам, а с тринадцатью братьями и сестрами на речке в Росентауне белье полоскал. Но перспектива полоскать белье, впрочем, была куда как безрадостнее. Да и не стать уже енотом даже в искреннем порыве. Он был героем по имени Роман де Бо и был здесь и сейчас. Он закрыл один заказ, — довольно, надо сказать, пустяковый, — и теперь не знал, чем заняться. А город занятий ему не подкидывал, особенно накануне праздника. То есть, занятия для героя, конечно же, были, но озадачивать его не спешили. А спешили попрощаться, давая понять, что он здесь не особенно нужен, — особенно в праздничный день. Нет-нет, охрана тоже не нужна, у города всё под контролем, спасибо за предложение.

Поэтому Ромка решил, что денег на груши у него, конечно же, нет. То есть, они, конечно же, есть, но платить он тоже спешить не будет — мальчик не видел смысла платить за одну-единственную грушу. Или две. Спасибо за предложение. В этом городе никто никуда не спешит, всё.

Он, впрочем, был готов к последствиям. Уже заготовил стандартное выражение лица номер восемь "а я? а что я, а это не я, а оно само!", левая лапка за спиной всегда была готова скрестить пальцы, улыбка была белозубой и обаятельной, а сам Ромка был большеглазым и милым. Словом, не ребёнок — сказка. Хоть к ране прикладывай.

Впрочем, вокруг было особенное праздничное настроение, — ощущение весны, приятное возбуждение и веселые лица. Это настроение было и у лиса, торгующего фруктами, и даже Ромке оно, конечно же, передалось. Альран смотрел на мальчика, тот смотрел на альрана. Вокруг смеялись, болтали, бежали, гуляли, торговались, здоровались. Мальчик и альран молчали.
— Как груша? — спросил лис.
— Замечательная, — искренне похвалил Роман.
Помолчали.
— А вы?.. — осторожно спросил Ромка, чтобы нарушить тишину, сам не зная, что имеет в виду.
— А я да, — точно так же конкретно ответил тот.
— А... Тогда да, — Ромка понимающе кивнул.

Ещё помолчали.

Затем лис протянул лапу.
— Фон Скрябин.
— Чего? — не понял мальчик.
— Зовут меня так, — пробасил фон Скрябин. — Предки как в города перебрались, вообще подурели. Дурная мода на людские имена. Главное, почему так? Твоё имя не спрашиваю, соврешь ведь. Бери ещё грушу, все равно — какая тут торговля, все за сладостями ломятся сегодня. Садись вон на мешок.

Ромка взял грушу, сел на мешок.
Дружелюбие альрана неожиданно порадовало.

— Я альран-лис, — сказал фон Скрябин, заметив реакцию мальчишки. — Для нас нормально задумать одно, сделать второе, рассказать третье, а что мы хотим от этого, вообще никто не знает. Мне, например, поручено тебя задержать сейчас, всекаешь? И доложить, что герой с печатью на щеке лазит по ярмарке, пугает наглым видом прохожих и ест груши, не заплатив. Всекаешь?

Ромка снова откусил грушу, кивнул, показывая, что всекает.
Ну, что посеешь, то пожнёшь. А он, чего греха таить, в своё время посеял в Росене довольно знатные колотушки.

— А я вот не буду! — фон Скрябин произнес это с вызовом. — Пошло оно все. Я лис из вольных, мой дед с Волчьим Легионом пиво дул запанибрата, с самим Грим Джоем дружбу водил, а меня тут налогами, патентами и уравнительным! Дед фехтовальщиком был, за эльфов рубился, пока лучники аваринские не прижали, отбивался, сто, блин, пятьдесят одна зарубка на эфесе, а мне тут героев сдавать. Не буду.

Ромка кивнул и улыбнулся во всю пасть.

— Ты не нарывайся тогда. Я тут на празднике не единственный агент нашего градоначальника и его хранителей порядка, но единственный знаю, как ты выглядишь. Те ищут не ребёнка, а промерзшего громилу в полном доспехе, весёлого как оживший мертвец, с которого сосульки свисают. Молва о вашем заведении суровая ходит. Я не выдам, в гробу видал я эту службу.
— Зачем тогда на охранку трудишься, дядь? — развалившись нам мешке, поинтересовался Ромка.
— Жрать чего-то надо, — пожав плечами, объяснил фон Скрябин. — Приходится крутиться. Мне налоги повышают и даром груш не дают. Не то, что некоторым, вон щёки наел.
— Щёки как щёки, — обиделся мальчик. — Глядишь, ещё и ты наешь, дядь Скрябин.
— Наешь тут с вами, раздаю товар себе в убыток...

Вдруг мальчик перестал жевать. Оглянулся. Посмотрел на лиса. Тот кивнул.

— Иди, герой. Но не заставляй меня пожалеть о моём решении. Сегодня праздник, сам понимаешь.
— Спасибо за груши, дядь Скрябин.

Ромка поднялся, отряхнулся и стал всматриваться в толпу в надежде заметить источник присутствия.

Отредактировано R.B. (2020-03-17 23:19:42)

Присутствие было в таверне.
Ну конечно же. А как же. Где ж ещё.

В таверне, разумеется, творился форменный бардак. Пили, ели и кутили, измазывая рукава праздничных камзолов. Застолье, несмотря на то, что было ещё светло, было в самом разгаре, за иными столами уже, раскрасневшись, вели споры о политике и урожае, а кто покультурнее — те орали матерные песни и похабные частушки. Поддавал жару и заводной ансамбль, наяривающий такие разухабистые народные мотивы, от которых пустился бы в пляс даже самый чопорный эльф, что уж говорить о весёлых альранах! Ромка вдохнул полной грудью эту великолепную атмосферу беспричинного и безудержного веселья.

Такой досуг хаосёнку нравился. Очень нравилось.

Некоторое время назад он убедился, что Скрябин не врал, — стражников в городе и впрямь было немало. Не много, это да, но и не мало. Были они, конечно же, снаружи, а не в таверне, где шло веселье и гульба, и ещё никто не знал, что в этот миг...

...и тут Ромка обнаружил то, что искал. Даже мельком глядя на эти рожи, которые сидели за столом с уже начинающим пускать пузыри наивным клиентом, было сразу понятно, кто в этой компании шакал паршивый, а кто котёночек божий. Ну, — поправил на плече ремень Роман, — герой я или не герой?

Начали, — подумал он.
И начал.

— Дядюшки! Как мне повезло! — заорал он, без спросу плюхнувшись на стул рядом с упырями. — Слушай, я вам говорю, если в этом году приготовили гномский пирог, то я клянусь ушами Скорма, попробовав его, домой вы отсюда в срок не уйдете! Хотя, дело не во вкусе...
Он принюхался.
— И что это вы такое пьёте? Не-не, молчите, я угадаю! Приворотное зелье? Нет? Отворотное зелье? Первичный бульон? Цитоплазма на разлив? Сыворотка лжи! Да-да, сыворотка-навыворотка! Ух вы какие!

Внешне пацан ничем не отличался от типичного росентаунского гамена, только каким-то знаком на щеке, кому знакомым, а кому и нет. Одет он был вполне цивилизованно по местным мальчишечьим меркам — крепкие ботинки темной кожи с большими ушками, из голенища правого торчал щербатый нож самого ублюдского вида, широкие штаны в полоску, простая льняная рубаха, подлатанная и чистая, но видавшая виды. Поверх неё мальчик нацепил невозможно прекрасный синий камзол, который, разумеется, был ему велик. Через плечо мальчик нес кожаную сумку, удобную, неладно скроенную, да крепко сшитую. В ней были хлеб, сыр, вода, набор карт, несколько взятых в дорогу у фон Скрябина груш, теплый летний ветер, — но почти не было денег.

Впрочем, сейчас Ромку волновало не это.
Наличие или отсутствие денег его обычно вообще не волновало, — особенно сейчас.

— А что вы? — спросил он. — Уже смотрели там это... ну такого, с ушами?
Где там и какого с ушами, Роман, разумеется, не имел понятия.
— Меня... Роман зовут, — он невольно запнулся. — Дурацкое имя, знаю. Я... помощник вон того альрана, который грушами торгует. Теперь вы знаете обо мне почти всё, а я о вас совсем ничего. Вас как зовут? Вот тебя, дядя, как зовут? А тебя, дядя? А тебя? Дядя? Ну?
Мальчик полез в сумку и достал оттуда две груши, спелые и аппетитные. Водрузил их на стол.
— Вы берите груши, дядьки, — сказал он, добродушно расхохотавшись. — Не стесняйтесь. С днем Патрика!

Отредактировано R.B. (2020-03-26 10:10:55)

Ромка рассерженно поднялся с лавок.
— Ну вот в таком тоне!..
Он грохнул по столу изо всех сил. Звякнула посуда, смокла музыка, остановились пары.
— Я люблю груши! — в наступившей тишине сказал он дрожащим от слёз голосом. — Я люблю роскошь, слаб и жаден. Каюсь! Но любой мальчишка улиц Росентауна помер бы от голодухи без груш. Все бывшие дети, у кого осталась совесть, кто честен и помнит добро, обязаны скинуться посильно и поставить памятник чужим грушам. С надписью на пьедестале: "Спасибо за наше счастливое детство!". Памятник из мрамора. Сама груша в образе пеликана кормит птенцов собой, вздымая пухлые крыла и запрокинув в жалобном крике голову. А вы... аррелгия! Да как у вас язык повернулся!

Со стола упала вилка. В воздухе росло напряжение.

— А вы на врача-то не того, не бычили б! И драться, гля, они драться ещё! Народ! Гляньте-ка на себя, оглянитесь вокруг! Беззащитное утро в разгар чумы. Только грушами и жив, а то выпросил бы себе кофе и несколько кусков сдобы. Я видел, что тут некоторым приносили. Вот и рискнул... потупясь и сбиваясь. Ужасный город, тут даже Шпшпш, Шршрш и Штимли одеты ярче и богаче меня. Не, ну Шршрш-то ладно, Шпшпш, конечно, уже звоночек. Но дядя Штимли, как ты мог? Такое предательство... аррелгия! МЫ ВСЕ УМРЁМ!

Последнее он проорал в голос.

— Болезнь! Разъедает кожу! — Роман прыгнул на стол. —  Эпидемия! Да вы только посмотрите, вот в это лицо посмотрите!
Пользуясь тем, что стоит на столе, и его рост таким образом более-менее равен росту злоумышленника, а также тем, что руки злоумышленника заняты жертвой, которая уже, будем честны, лыка не вязала, Ромка пожамкал щёки злодея в качестве доказательства своих слов.
— Последствия уже необратимы, вы только посмотрите! Всё, мы обречены. Только окуривание себя можжевельником да тканевая маска, пропитанная семи отварами на святой воде — вот и вся надежда. И то я бы не рискнул подойти ближе к заражённому, чем на расстояние вытянутой с ножом руки. И только орошая его уксусом из фляжки!

Рожа дядюшки Шршрша и впрямь не вызывала уверенности в завтрашнем дне. Празднующие альраны и приравненные к ним напряглись, особенно те, кто был ещё почему-то трезв. Алхимический коктейль из трезвой паники и пьяной деятельности достиг нужной температуры и, конечно, рванул. Начался такой долгожданный переполох! Бежали кто куда, сбивая служащих трактира и сшибая столы. Кто в окна, кто в двери, а кто и просто забился в угол и дрожал. Роман, стоя на столе, командовал парадом с большой утехой.

— Не толпитесь! Не паникуйте! И э, эй! Куда ты потащил эти банки, пострел? Спасёт нас только цвайхундер типа фламберг и родной взвод, а не двадцать банок варенья и корзина печенья. Давайте будем взрослыми! Вступайте в ряды! А если слабы и ленивы, то запасайтесь алкоголем, опиатами и всеми видами алхимических зелий, желательно взрывчатых!

На этом этапе Ромка радостно впечатал вторую грушу в аллергическую морду. Морда схватилась за морду и отпустила лекаря, сама свалившись на пол. Временно, конечно, да и так неплохо вышло.
— На-ка! — прокомментировал это герой. — Клин клином вышибают!
Вместе с этим он замахнулся ногой и впечатал твёрдый каблук чётко в переносицу второго нечистого на руку гражданина.

В это время третий, сориентировавшись, нахлобучил расшалившегося мальчишку по голове деревянной тарелкой.
Роман остановился, медленно обернулся, посмотрел на третьего, наклонив голову. Глаза у мальчишки были светлыми и пустыми, как у рыбы или серийного убийцы.

— Я вас не виню, дядя Шпр, — сказал он каким-то очень мёртвым голосом. — Вы просто дитя эпохи. В прежние годы об героя можно было сломать сосновую доску толщиной восемь-десять сантиметров. Прямо об голову и в самом начале повествования. Или топор боевой промять с размаха в лицо. Поэтому и называли их героями. Сейчас же неуловимо поменялось что-то в атмосфере. И вы думаете, что героя можно забить тарелкой. Я вас не виню, но это унизительно.

Дядя Шпр тонко завыл и попятился назад. Мальчик-герой прежних лет неотвратимо приближался к нему, подползая по столу на четвереньках и не отрывая взгляда.

Отредактировано R.B. (2020-03-31 14:36:37)