В объявшем ночь ливне было почти незаметно, как из густых зарослей терновника на вершине одного из местных холмов выюркнула маленькая тень и, метнувшись вперёд, заскользила вниз по склону, подхваченная и закрученная потоками воды и грязи.
На пути своём тень натыкалась на многочисленные камни и ветви, и при каждой такой встрече вверх взметались все её четыре конечности, маленькие и когтистые.
Наконец, тень достигла дна оврага. Приземлившись на кусты чахлой ежевики, она замерла, но уже через миг вскочила, подпрыгнула на всех своих лапах, затем – прильнула к земле, постоянно дергаясь и дрыгаясь. С минуту она кружила на месте, а после – бросилась вприпрыжку куда-то во тьму.
Внезапная вспышка молнии разорвала ночь – белесый отблеск лёг на овраг. То, что в дождевом мареве казалось черной тенью, на поверку оказалось скользким зеленоватым существом, маленьким и злобным. Оно катилось вперёд, дрыгая лапами, то подпрыгивая, то приникая к превратившейся в грязевое месиво земле, скользило, утыкаясь огромной клыкастой мордой с гнойно-жёлтыми глазами в лужи. Несуразно большую для столь чахлого тела голову венчал грязный красный колпак.
Тварь неслась, а вонючая пасть её то и дело распахивалась, исторгая какой-то совершенно безумный, несуразно-дикий хохот, изредка перекрывавший даже шум дождя, но тонущий в гулких раскатах грома.
Тварь всё катилась и катилась, увязая лапами в грязи, зачерпывая ноздрями воду из луж и ручьёв, отплёвываясь и отбрехиваясь, вскидываясь и ныряя, проносясь под ветвями прижатых дождём деревцев и кустов, перемахивая через ежевичную поросль.
Совсем неожиданно выросла из влажной тьмы покосившаяся кирпичная стена. Старая кладка всюду чернела проломами и провалами, её покрывала вязь крупных трещин. Завидев стену, тварь возрадовалась ещё больше прежнего, несколько раз подпрыгнув на месте и даже взвыв в пустоту.
Какую-то часть своего пути красный колпак проделал теперь вдоль стены, пока та не прервалась. Совсем неожиданно, за грудой битых кирпичей, за чахлым терновым кустом, вскрылось тонущее в ночи кладбище. Объявшее низину меж несколькими холмами, всё оно было затоплено водой и грязью, и надгробия уныло торчали из этой топи, как пальцы силящихся вырваться из своих могил мертвецов.
Разбрызгивая вокруг грязь и воду, виляя меж замшелых камней, тварь бросилась вперед, никого не замечая, и дико смеясь. Несуразный хохот её прерывался, лишь когда земля уходила у неё из-под лап, и она плюхалась в воду, зачерпывая полную пасть грязи, после чего ей приходилось долго отплевываться и откашливаться.
Путь твари, пролегавший меж могил и мертвецов, лежал к дальней части кладбища, туда, где на мрачном горбе небольшого холма высился кривой перст старой башни – покосившейся, мрачной, с высоким деревянным шпилем, тонущем в непроглядном дождливом мраке. Её кирпичная кладка была ровесницей кладбищенских стен, выстроенных здесь очень и очень давно, и теперь брошенных на произвол судьбы. Она торчала на холме совсем одинокая, вглядываясь в окрестности единственным слепым оконцем, расположенным под самым шпилем.
Тварь спешила. Очень скоро она миновала последние могилы на своём пути, и стала карабкаться вверх по холму. Раскисшая земля выворачивалась из-под её когтей, стекала вниз, увлекая за собой, но красный колпак не отступал, силясь одолеть подъём и подобраться к ведущей в башню двери – старой, дубовой, напрочь изъеденной червями, но ещё держащейся на петлях.
Наконец, это ей удалось. Подскочив к башне, тварь встала на задние лапы, а передними, с помощью когтей, ловко подцепила дверь и юркнула внутрь. В приоткрывшуюся щель выглянула густая чернота, на миг блеснувшая рыжим отсветом огня, и дверь вновь плотно затворилась.
[icon]https://b.radikal.ru/b41/2005/39/117f8005df42.jpg[/icon][nick]Красный колпак[/nick][status]мерзкий гоблин[/status]

Внутри башни было темно. В затхлом воздухе застойно царило почти осязаемое зловоние смерти. Повисшее, как саван, оно оседало на выщербленных кирпичных стенах и обильно умащенном мышиным помётом деревянном полу - гнилом и покатом, заваливающемся куда-то в сторону.

Весь первый этаж башни был пуст. Лишь гниль и падаль, стасканная отовсюду мышами, да обломки давно истлевшей мебели.

Неожиданный рыжий отблеск разрезал густую тьму. Упав откуда-то сверху, из щелей между ветхими потолочными балками, он высветил начало витой деревянной лестницы. Перила её давно иструхлявили и обвалились, а сама она опасно перекосилась, навалившись на стену. Вела она куда-то вверх, где где зловеще густела чернота.

Тут же с лестницы, за её поворотом, уже вне досягаемости для глаз, донеслось кряхтение и всё тот же безумный смех. Но был он теперь словно захлебывающийся, приглушённый. Его сопровождало шарканье когтей по деревянному настилу.

Ещё мгновение, и всё стихло. А затем зазвучал голос, другой, оттенённый замогильным эхом. Он никак не мог принадлежать злосчастному красному колпаку.

Голос распевно декламировал что-то, но за шумом дождя снаружи и звуками башни, поскрипывающей то там, то тут, словно вздыхающей, незримо шевелящейся, переваливающейся с одного гнилого бока дугой, разобрать что-то было трудно.

Голос набрал силу, и раздался влажный хлопок, чавкающий, тягучий, и по всем щелям башни заструилось новое зловонное дуновение. Словно выдохнул могучей грудью незримый мертвец-великан.

Звуки голоса стали ещё нepaзбopчивee, зато где-то в стороне закашлялась мелкая тварь - красный колпак, захлебывающийся нечистыми парами.

Второй и последний этаж старой башни занимала одна единственная комната. На ветхих балках под высокой крышей-шпилем здесь густела мгла и гнездились летучие мыши – их помёт густо покрывал дощатый пол. Вдоль стен громоздились обломки мебели и обвалившихся потолочных подпорок. Пространство в центре, однако, было расчищено от рухляди. Там, на старой чугунной жаровне, в которой жарко полыхали угли, зиждился большой чугунный котёл. В его чёрных недрах шипело и булькало душное варево. Жар и пар, медленно клубясь, карабкались из недр зелья наверх, а зловоние его заполоняло всё вокруг, гнилостными миазмами заползая в каждую доступную щель.

Позади котла стоял, озарённый рыжими отблесками жаровни и тусклым могильным отсветом зелья, скелет. Облачённый в чёрную потасканную ризу, он сжимал в костлявых руках тонкий деревянный жезл, которым размеренно помешивал бурлящее перед ним варево. И в неверном свете казалось, что от котла поднимаются зелёные дымчатые щупальца, и вползают в чёрные глазницы его черепа, в оскаленную пасть, гладят выбеленные временем скулы, обжимают виски.

То был Даркк, чумной скелет, последний обломок Несвятого Ордена Нечистой Могилы, одинокий, как уцелевшее ребро от втоптанной в землю и искрошенной в прах грудины. А у ног его отрыгивал и отплёвывался от всепроникающего зловония гоблин-красный колпак – одна из тех тварей, что от своей гнилой природы тянутся ко всяческому злу.

А перед Даркком кипел нечистый коктейль – ядовитое варево. Полное недужного смрада, варилось оно в самом себе уже не первую ночь, и в густых недрах его крутились, то всплывая на поверхность, то вновь оседая, те ингредиенты, какие можно сыскать лишь на кладбище.

Вот, назрел и лопнул зловонный пузырь, и из него выглянул над поверхностью зелья чей-то мутно-жёлтый глаз, и вновь сомкнулось над ним зелёное веко варева. Показалась кость, змейкой проплыла чья-то жила. А на дне котла спал, спал и набирался сил скелет, любовно принесённый сюда Даркком, с нежностью возложенный в недра котла, с чаянием погребённый под прокажённым напитком. Лежал он, напитываясь недугом, упиваясь нечестием, чтобы стать Даркку, такому одинокому теперь, дражайшим, любимым братом.

Вздрогнул красный колпак, вцепился в чёрную ризу. Затрещал древний могильный саван, замерла в руках скелета трость, прекратив взмешивать зелье. Чернота пустых глазниц обратилась к гостю, нарушившему покой старой башни и несвятость богохульного нечистодействия:

– Кто взошёл под своды сей обители, которую назову Нечистой Криптой. – прошелестел могильный голос. – Кто нарушил нечестие ритуала?

Мысли Даркка зашевелились, поползли, как грибная плесень в темной пустоте его черепа. Мастера хвори, он и его лежащие ныне во прахе братья по Ордену, привыкли в плести нечистый ритуал в торжественном, почти интимном сплетении костяных уз, укрывая во мраке Крипты составляемые несвятые каноны чумы и дурновесты мора. Потому Даркк и сомневался, что чужое явление не повлияет на нечистодействие, не внесёт в богохульный хорал лишнее звучание.

И всё же, мертвец он, похоже, приличный, подумалось ему. А то, что перед ним мертвец, и мертвец не последний, от Даркка не укрылось.

Тихо булькало и клубилось варево, трещали угли в жаровне, и гром залетал в башню сквозь узкое оконце под самой крышей, и метался под шпилем, сотрясая ветхие балки.

- Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв. Как я. Я - Даркк, творец недугов, певец кошмаров. Каковы твои деяния? - прошелестел злотворец. Руки его выпустили деревянный жезл и погрузились в котёл. По костям заструился, потёк душный дым, и зелье заволновалось, зашевелилось, как живое, чавкая и облизывая длани своего творца. Где-то в недрах котла заворочался спящий брат. Ещё долго спать ему, долго видеть чумные сны, долго пить лекарство от жизни.

Рыжий отблеск огня лёг на череп, исказил его черты своей неверной игрой, и костяной лик словно оскалился в этот момент в подобии улыбки:

- И кем назовёшься мне - другом и братом в посмертии, принесённым к этому берегу течением общей для нас нежизни, или врагом, незвано явившимся, чтобы осквернить вторжением своим чумное чрево?

Слушая немёртвого гостя, Даркк поглаживал костяными ладонями поверхность своего колдовского варева. Так живые могли бы ласкать тела друг друга. С нежность, или, быть может, даже любовью. Впрочем, в данном случае мастер и впрямь любил своего произведение. Вернее, ещё не произведение, а лишь замешанные краски, приготовленные для нанесения на девственный пергамент, каким был мир, но уже несущие в себе дух будущего шедевра.

Он слушал, и его не пугали ни видимая, ни незримая, но звучащая во мраке мощь гостя. За долгие годы своего служение погибели Даркк видел много могущественных существ, и светлых, и тёмных. Одним он служил, от других отступал в тень. Но всякий раз ему удавалось остаться… немёртвым. Значит, летопись чумных лет ещё не дописана. Значит, он ещё нужен Смерти.

Быть может даже, здесь, перед ним, в венценосных костях лича, запечатлена и может быть прочитана красная строка новой главы. Главы в книге его посмертного бытия.

Костяные пальцы широким жестом промчались по кипящей поверхности зелья, начертав на ней мистический символ, который вовсе не рассеялся рябью, но, напротив, загустел красками, зашипел и забурлил, изрыгая ещё больше, чем прежде, зловонного дыма. Мелкая тварь в красном колпаке, продолжавшая жаться у ног Даркка, закашлялась ещё сильнее.

- Что же, правитель хлада, я приветствую тебя под несвятой сенью Нечистой Крипты. Чем может помочь тебе садовник чумы?

Даркк взглянул пустыми глазницами на вычерченный колдовством символ. Княжеские престолы ничего не значили для него – Орден Крипты не жаждал власти над земными уделами, не нужны ему были ни подданные, ни рабы. Он просто был, и просто нёс хворь. Какой-то возвышенной цели за этим не стояло. Эту цель пытались привить деяниям Ордена те, кому он и его братья служили время от времени. Но все эти увенчанные грандиозными планами и украшенные великими целями существа пали, так или иначе. От них и следа не осталось, как и от их идей. А Орден остался, и его приземленные стремления уцелели, пусть бы и, лишь до поры, в костяном лице одного Даркка…

Впрочем, если чьим-то величественным планам и деяниям Ордена по пути, почему бы и не идти бок о бок? В конце концов, без помощи трудно, – подумал Даркк, – а деятель он, кажется, большой. Такой может быть полезен. И Орден Нечистой Крипты вновь расцветится цветами гангрены.

Снаружи башни грянул гром, как набат, и чёрный дождь, который, казалось, никогда не кончится, стих. Воцарились последние, самые тихие часы умирающей ночи.

А в башне, у котла с чумным отваром, в ядовитом дыму и зловонных парах, Даркк решил судьбу свою и своего Ордена, бывшего ныне с ним всецело единым. Он вкинул костяные руки – взметнулись крылами драные рукава чёрной ризы, засверкали влетевшие в тяжелый смрадный воздух капли варева:

– И увидишь! Увидишь! – торжественно провозгласил древний скелет, озарённый рыжими отсветами углей в жаровне и бледным сиянием отвара. – Пусть союз будет скреплён могильными цепями!

Даркк согнулся, склонился к самой поверхности варева, почти погрузился в котёл, прошептал что-то, словно колыбельное заклятие, и варево заурчало, завертелось, словно зверь, устраивающийся в своём чугунном логовище. Затем он взял свою трость, которой до этого мешал отвар, и пошевелил угли в жаровне, чтобы тлели. Всё это заняло одно мгновение, и вот он уже распрямился, весь пришёл в движение, заспешил к уводящим вниз, в темноту, ступеням, прочь из башни, на кладбище, к могилам и спящим в них мертвецам – непредвзятым свидетелям, очи которых зрят в пустоту, таящуюся за смертью:

– Идём, идём. Нечистый альянс крепят клятвой мёртвых, и мёртвые хранят её!