год 1153, кажется, осень
...потом они начнут искать во всем дурные приметы. В том, что в тот день, когда я родилась, разразилась первая настоящая гроза, например. Вот же чушь, не было это никаким знамением. Просто гроза. Но, да, в ту ночь - родилась я.
Элизабет Шарлотта Рэвенкроу, дочь барона Уильяма Рэвенкроу и его супруги Флоренс.
Отец к моему появлению на свет отнесся равнодушно, если не с горечью: в конце концов, у него было уже двое крепких и здоровых сыновей-наследников и вполне себе смазливая дочь, обещавшая стать завидным товарцем на брачном рынке. Пищащий сверток нес просто еще одну проблему, которую отец, точнее, человек, которого я звала отцом, пока не отреклась от него, собирался решить, когда наступит время. Так что он совершил положенные обряды во славу Аэна и Кйенны, дал мне имя - и благополучно забыл обо мне на несколько лет.

год 1156 
Мне было около трех лет, когда матушка моя, забрав меня с фермы, где жила моя кормилица, заново представила меня моему отцу, братьям и сестре. Позже отец признался матери, что испытал некоторое смущение, когда маленькая девочка, глядя на него темными глазами, шепотом спросила у державшей ее на коленях баронессы, “почему этот дядя так странно на нее смотрит”. Впрочем, девочка показалась ему хорошенькой, хотя и совершенно непохожей на прочих отпрысков - все Рэвенкроу были как на подбор голубоглазые, светловолосые, как говорится, кровь с молоком. Если какие-то подозрения у барона тогда и зародились, то, клянусь кончиком своего хвоста, они были очень далеки от истины. Вообще, барону было грех жаловаться: девочка выглядела здоровой, действительно была хорошенькой (родимое пятно на груди, отдаленно напоминающее четырехлистный клевер, приписали знаку Хай, да оно ее и не портило, обещая в будущем стать пикантной мушкой в сочетании с очень светлой кожей), была тихой, застенчивой и очень послушной. В отличие от горластых и непоседливых старшеньких.

годы 1160-1167
В своей семье я росла чужаком, сорное растение в благородном розарии. Братья мной не интересовались, равно как и сестра - причина была и в разнице в возрасте, и в различии в темпераменте. Я могла часами просиживать (сначала с куклой, потом с книгой или вышиванием) на маленькой скамеечке перед камином в материнских покоях, пока мои братья и сестра резвились в саду. Нет, они по-своему были добры ко мне, вернее, безразлично-ласковы, как бывают люди ласковы к хорошенькой кошечке или птичке.
Большее время я проводила в одиночестве. Неудивительно, что у меня, как у всякого одинокого ребенка, появился тайный друг. Вернее, подруга.
Странные сны снились мне с раннего детства. Вначале они пугали меня, но родители были уверены, что все дело в богатом воображении и запретили няне рассказывать мне страшные сказки на ночь. Видя, что меня не принимают всерьез, я перестала говорить об этом, хотя сны становились все более реальными - иногда пугающими, иногда восхитительными. Но в них всегда присутствовала Та.
Она была мной - и в тоже время нет.
Мы были единым целым - и одновременно двумя разными личностями.
Мой детский разум не находил, да и не искал этому объяснения. Сны стали моей личной тайной. А Та - единственной и любимой подругой, сестрицей, как я называла. И могу поклясться, Та была мне куда ближе моих родственников.
Мне исполнилось семь, когда я стала видеть Ту не только в снах: теперь она улыбалась мне из пустоты зеркал, скользила тенью рядом в коридорах, разговаривала со мной шепотом листвы, шелестом страниц, пощелкиванием туго натянутой ткани под иглой, внушая мне странное спокойствие - заверяя, что я больше не одинока, что сестрица всегда рядом.

С шести лет меня начали учить этикету, письму и всему прочему, что должна знать благородная леди. Для этих целей отец ввел в дом учительницу благородных манер госпожу Барни. Задним числом я благодарна своей наставнице, но в свои годы я искренне полагала госпожу Барни сущей грымзой. Период ученичества оказался коротким, и как только я научилась читать, писать, считать и делать изящные реверансы (на что ушло около двух лет), отец счел, что необходимость в учительнице отпала, и ее тут же отправили восвояси.
Признаюсь, что моя жизнь благородной девицы восьми-девяти и так далее лет отроду в отцовском доме была на редкость скучна и однообразна. Я делила время между вышиванием (в котором, не скромничая, достигла отменных результатов) и отцовской библиотекой, а единственным развлечением были прогулки верхом. Скрепя сердце, отец купил мне молодую кобылку, рыжую, веселую и послушную, так что каждый день я совершала конные прогулки по равнине и холмам в окрестностях в компании кого-нибудь из братьев или камердинера отца.
Мне исполнилось двенадцать, когда моя старшая сестра Агнесса вышла замуж за одного из соседей, недавно овдовевшего, но еще не не древнего старика. Оба мои брата покинули дом в тот же год, желая попытать счастья на службе нашему лорду, так что я оказалась фактически заперта в нашем старом доме, наедине с вышивками, книгами, матушкой, вечно жалующейся на мигрень - и Той. Точнее, мы с ней оказались заперты.
Та была единственной отрадой в моем заключении, правда, я начинала находить ее несносной - она вечно бунтовала, ей в голову приходила сотня безумных идей одновременно, приводивших меня в ужас и в восторг одновременно. Хотя, признаюсь, Та рисовала куда лучше меня, и именно ей я доверяла размечать ткани для своих вышивок. Это был первый, довольно пугающий опыт, когда я чувствовала, как мои пальцы мне больше не принадлежат, как они держат карандаш, как рисуют - куда увереннее, чем я когда-нибудь умела. Но это длилось лишь несколько минут, а потом я снова становилась собой, а Та - исчезала. Мы обе очень уставали от этих экспериментов, у меня начинала немилосердно болеть голова и поднимался жар, да и сестрица чувствовала себя скверно, так что мы не прибегали к этому часто.

Лето 1166-го стало последним летом моего детства.
Всю следующую за ним осень и зиму я провела как больная кошка, дремля в теплых уголках, роняя вышивание, засыпая над книгой. Мать, полагавшая, что лучшее средство от всяких хворей это полезное занятие, засадила меня вышивать огромный, в два человеческих роста, гобелен во славу Аэна. Над которым я и грезила, глядя в открытое окно, когда меня потребовали к отцу.
Барон ждал меня в зеркальной галерее, так что мы явились обе - я и Та. Чтобы услышать потрясающую новость: с сегодняшнего дня я - невеста виконта Хертема.
Ладно, сына виконта.
Второго сына.
Но поскольку старший брат был слаб здоровьем (слабоумен, если говорить откровенно), то Томас Хертем был единственным наследником. А значит прекрасной партией.
О, нет, я не собиралась протестовать. С чего бы? Томас Хертем был молод, привлекателен (я видела его портрет, который даже не льстил оригиналу, как оказалось позже), вполне обеспечен. И - почти виконт. Если бы подобная честь меня не смущала, я бы наверное была наверху блаженства.
Но… было одно “но”.
Интерес к противоположному полу проснулся у меня в тринадцать. Прочитанные книги, распрошенные служанки, псарня, конюшня -  и конечно Та, знавшая иногда такие вещи, от которых мне становилось стыдно, а иногда и дурно - вполне просветили меня на предмет того, в чем разница между мужчиной и женщиной, кроме того, я прекрасно знала, что мне все равно придется покинуть отцовский дом с тем, кого господин барон выберет мне в мужья. Последнее казалось мне - ладно, нам с Той - жутко несправедливым: выбор моего отца почти наверняка будет сделан в пользу какого-нибудь умного, порядочного, но невероятно скучного господина. Разумеется, как послушная дочь, я не смогу его оспорить. Но ведь помечтать-то мне никто не мог запретить, верно?
Предметом девичьих грез, без его согласия, разумеется, был назначен один из приятелей моего брата Доминика, запросто бывавший в нашем доме. К моему огорчению, предмет моей страсти относился ко мне с тем ласковым пренебрежением, с каким обычно взрослый мужчина относится к милому ребенку, взирающему на него восхищенным взглядом. Так что, вдоволь наревевшись, я поклялась больше не обращать на мужчин никакого внимания. Страшная клятва для девушки в тринадцать лет.
И вот теперь у меня будет муж. Планы сладкой мести стали зреть в моем воображении: конечно, мой жених - и вскоре супруг - влюбится в меня без памяти, как и я в него. Мы обменяемся клятвами в полдень на переломе лета, и тот, кто отверг меня, будет горько сожалеть, когда, откинув прозрачную вуаль мой муж запечатлеет на моих губах первый супружеский поцелуй…
Увы, реальность развеяла иллюзии.
Нет, мой жених был молод, привлекателен (тут не лгали ни сплетники, ни миниатюры). Более того, он обладал некоторым опытом, приобретенным, видимо, в каком-то борделе. Что он и продемонстрировал мне, едва мы остались наедине. Он был… мерзок. Просто отвратителен. Более того, он искренне верил, что я должна не просто принять его гнусные домогательства, но и считать это честью для себя. Не знаю, что именно тогда послужило спусковым механизмом - оскорбленное целомудрие девственницы или гордость аристократки, но я впервые дала Той свободу…
...и, во имя Тьмы, мне это понравилось. Впервые ощущаемая телесность опьяняла, так что я дала себе волю. Да, глаз у наглеца остался на месте: будучи эстетом я почитала симметрию, к тому же черная повязка могла добавить ему незаслуженного шарма. А вот с тем, чем он собрался грешить я поступила тоже… вполне симметрично. Думаю, именно в этом было дело, когда мой несостоявшийся тесть требовал распять меня на воротах поместья. Серьезно? Я оказала ему услугу, оскопив этого выродка. И потом, один сын у него оставался в наличии. Ну и что, что слабоумный? Чтобы обзавестись потомством ума не требуется…
...я вполне осознавала, что натворила. Я понимала, что со мной все кончено. Я даже не считала предательством то, что сделали мои родители. Конечно, им не нужны были проблемы. Если что и беспокоило меня, то это - моя мать. Светлые боги, отец… барон наверное сживет ее со свету. Впрочем, у меня были проблемы посерьезнее, мне стоило побеспокоиться о том, чтобы со свету не сжили меня. Я понимала, что Та - способна нас спасти, но опасалась, что она снова поведет себя слишком… агрессивно?..
...но это было как раз то, что нужно, если я - и Не Та - если мы хотели остаться в живых. Пока Не Та убивалась по своей матушке, я лихорадочно продумывала пути отступления. Это позже я постигну истину “Насилие - последнее прибежище слабого”, тогда насилие казалось мне оптимальным вариантом. Я ненавидела их всех, кого-то больше, кого-то меньше. Квохчущую между обмороками до смерти напуганную курицу, которая уже отказалась быть моей матерью, я не то чтобы ненавидела, просто презирала. Ибо ей следовало подумать хотя бы своими куриными мозгами, прежде чем ввязываться в опасные развлечения с привлечением темной магии. За то - и поплатилась. А вот сытую смазливую рожу этого белокурого рыцаря я ненавидела до нервной сладострастной дрожи. Это было - за пределами любви и вожделения. Теперь я понимаю, что никого и никогда я не буду хотеть так сильно, как хотела этого вызолоченного придурка. О, как я его хотела - хотела запустить когти в его выхоленное личико, слышать, как он будет вопить, пока я буду заживо вскрывать его - ну, не буду кривить душой - чертовски привлекательное тело, как…
Ладно, избавлю вас от подробностей. Все вышло даже лучше, чем я мечтала: рыцарь оказался просто восхитительным десертом. Ах, как он кричал. А вкус его крови я помню до сих пор. Пусть даже Не Та и делает старательно вид, что ничего не помнит, я знаю, ей тоже понравилось.
Думаю, именно рыцарь, точнее, процесс его исключения из списка живых, стал причиной того, что следующие… сколько?... всего полтора года? - что это время тело принадлежало мне. Не Та просто впала в прострацию, бедняжка. Самоустранилась. Тогда я подумала именно так. Но на самом деле моя логичная, до отвращения правильная сестрица просто взяла перерыв, чтобы все переосмыслить. Позже я узнала, что она согласилась со мной, что случившееся в поместье было самообороной. Пусть и превышенной, но самообороной испуганной, разочарованной девочки, от которой все отказались. И поблагодарила за то, что мы все же выжили.
Те полтора года - были временем, когда мы обе, укрываясь от всех, пытались примириться с миром - и с самими собой. Наше убежище, руины древней башни, оказались чем-то вроде местной достопримечательности. Точнее, местного жупела. Прежний владелец был весьма… эксцентричной личностью, как стало ясно из его дневника, который мы обнаружили. К дневнику прилагался обглоданный мелким зверьем скелет автора, прекрасно сохранившаяся небольшая библиотека (ладно, каюсь, библиотеку мы уничтожили, когда дочитали последнюю книгу) и довольно плохо оборудованный сейф. Не пустой, да. Надо полагать, именно последний, слишком ярко описанный в местных легендах, и привлекал искателей удачи. С которыми, в количестве двух штук, мы расправились вполне успешно. К моменту явления третьего мы уже ощущали себя не девой в беде, а этаким чудищем, охраняющим сокровище. И тут явился вместо грабителя явился принц…
Наставник, если Вы это читаете… Вообщем, Вы были очень даже похожи на принца. Начиная от золота волос и заканчивая улыбкой, ранящей, как клинок. Не Та так прямо и сказала. Ровненько после того, как я зарядила Вам хорошей такой вспышкой прямо в высокий, достойный мудреца, лоб. Прошу прощения еще раз. Так уж вышло.
Вышло, кстати, совсем даже неплохо. Искатель сокровищ оказался эльфом, эльф оказался вполне терпимым к непонятному отпрыску сомнительных кровей. Так я обрела наставника, опекуна и личное несчастье в одном лице. А еще - крышу над головой, работу, которая позволяет мне зарабатывать на свои скромные капризы. И - массу знакомств, одно из которых стало просто знаковым. Я сейчас имею в виду мастера Даррака, местного ювелира. Эльфы - те еще снобы, так что…
...мне даже не верится, что мне могло повезти настолько.
И все же. Может, Хай и в самом деле заботится обо мне, где бы она там не пребывала? Может, Танис ждет меня на очередном перекрестке, чтобы указать мне ту дорогу, которая будет единственно правильной?
Не знаю. Но хочу так думать...

Имя бога-покровителя или отношение к религии в целом:
В существовании богов не сомневается. Почитает Хай, правда, не афиширует этого. Да еще, сама не зная, почему всегда оставляет на перекрестках дары Танису.
     
Мировоззрение, отношение к расам:
Нейтралитет.

Алхимия. Врожденные аккуратность, тщательность, выверенность действий в сочетании с практикой в аптекарском деле - хорошая основа для того, кто желал бы сделать карьеру алхимика. Увы, Элизабет не прониклась интересом к сочетанию элементов и их трансмутации.  Твердая четверка в силу отсутствия рвения.

Магия земли с уклоном в магию камней и металлов.
Эли практикуется в зачаровании, развивая довольно оригинальную технику вышивания “цветным золотом” (шелковая нить скручивается с металлической нитью, вышивка обретает от этого мягкое сияние и дополнительную прочность, а если металлическая нить еще и зачарована, то вышивка становится еще и артефактом).
Лиз упражняется в боевом аспекте той же стихии.

Как всякая девушка из аристократической семьи достаточно образованна, чтобы непринужденно побеседовать об отвлеченных предметах. Баронесса любила стихи, ученица алхимика их еще помнит.
Всеядна, когда дело доходит до чтения, есть такой грех.
В свое время была обучена танцам, что немало облегчило Лиз постижение боевых приемов.
Петь не умеет, слуха нет.
Отлично вышивает, при этом, как ни странно, терпеть не может шить.
Хорошая рисовальщица (во всяком случае, Лиз). Нет, не художница, именно рисовальщица, набившая руку на копировании готовых рисунков.
Готовить не умеет и даже не намерена этому учиться. В бытовом смысле остается все той же дочерью барона, которой негоже браться за стирку или стоять у плиты.
Неплохо держится в седле. Плавать не умеет, воды боится.
     
Артефакты:
строго говоря, вещи эти трудно отнести к артефактам, потому что магии в них ровно столько, сколько ушло на обработку металла, чтобы придать ему одновременно особенную гибкость и прочность в тоже время. Все остальное - хитроумная механика.
Итак,
пара запястных ножей в виде браслетов-головоломок: внешне цельный браслет при нажатии в нужном месте распадается на тонкие кольца, которые в свою очередь распрямляются в узкие лезвия без рукояти, которые можно использовать как стилеты или метательные ножи;

сложить головоломку обратно довольно муторно, а для непривычного к делу еще и неприятно - легко порезаться.
украшение для хвоста, представляющее собой причудливую помесь цепа с кастетом. Массивное кольцо с глубокой резьбой в виде скалящего зубы чудовища уже само по себе является довольно тяжелой гирькой, которой можно неплохо приложить противника, а для крайних случае после нажатия на один из глаз монстра (крошечный рубин) скрытая пружина высвобождает небольшие лезвия-иглы (примерно с фалангу мизинца), пропитанные ядом. Иглы убираются внутрь нажатием на другую пружину.
Ни тот ни другой предмет магию в себе не несут, обладают пределом прочности обычного холодного оружия, мысленно не управляются. 
Просто практичная бижутерия.
Ножи были совершенно случайно найдены в том самом сундуке с сокровищами. Украшение для хвоста подарено наставником.
PS. Если АМС все же сочтет эти предметы артефактами, то опишу по шаблону.

Связь с Вами:

Отредактировано Elizabeth Ravencrow (2020-06-24 01:08:12)