Бьярки вдыхает полной грудью; наконец-то родная Йонна!
Пахнет снегом, медовухой, которую разводила Бригит испокон веков, сколько Рагнар себя помнил (да так, что мёдом несёт на добрую половину города!), и, конечно, собачьим дерьмом. Самую малость. Зато своим, родным!

Слуги, заприметив, что Бьярки находится в добром расположении духа, улыбнулись тоже, а затем, нисколько того не смущаясь, обратили взоры к Этельке, которая не постеснялась продемонстрировать активный нрав. Любопытно!
Винсент, молодой сын Отуса, которого старик наставил следить за домом сына Йоннланнов вместо себя, — сам Отус стал уж слишком стар, и для него нынче простая прогулка настоящий подвиг, — безмолвно подошёл к барону. Рагнар же махнул парой пальцев Рыжей Хильде, которая тут же улыбнулась до ушей, всё поняв: хозяин желает увидеть своих собак.

— Что-нибудь случилось, пока меня не было? — Наблюдая за Этель, которая радостно нырнула в снег, словно молодой тюленчик, молвил Бьярки, обращаясь к Винсенту.
— Ничего, заслуживающего внимания, ваше благородие. — С неизменной улыбкой отвечал Винсент. Он не шибко нравился Рагнару, но барон признавал за молодым мужчиной талант к некоего рода честной хитрости; направленной не на зло, а к добру. Такому, каковое и самому Винсенту было бы к месту. — Она?..
— Безродная Этель с улиц Рекна. — Пожал плечами Бьярки, после чего беззлобно усмехнулся. — Будет выполнять роль грелки.
Винсент не изменился в лице даже на йоту, но про себя отметил, что это будет к месту; добрый барон лучше печального. Он был довольно понимающим мужчиной, этот младший сын Отуса.

Бьярки подхватывает малышку на руки и прижимает ледышку к груди, попутно заворачивая девочку в оставленную ранее шубу.
— Ты привыкнешь, — Говорит Рагнар; слова Этельки он будто бы и не отрицает, но не слишком им верит. — Снег может быть очень мягким и тёплым, но ты об этом ещё узнаешь, если будешь старательной ученицей Севера.

Лай раздаётся ближе, и как бы ни старалась Рыжая Хильда удержать свору, стая собак на радостях вырывается из девичьих рук и накидывается на своего хозяина, который под таким давлением валится в снег сам, вместе с Этелькой поверх себя.
Собаки оказываются решительно повсюду; поджарые, изящные, горячие, с острыми мордочками и влажными языками, на руках, на ногах, плечах и вокруг Этельки. Сперва псы ластятся к мужчине, однако обнаружив холодную беженку из Рекна, льнут и к ней, ласково вылизывая и согревая девочку, кажется, решительно всю.
Рыжая Хильда сперва смущена, но по взмаху руки барона из-под кучи малы понимает, что всё хорошо, а потому вскоре начинает смеяться — ей, вестимо, весело, а следом за ней смеяться начинают все, даже Винсент. Хорошо.

Пустотный звон в сердце на долгие минуты подминает под себя свои щупальца-иглы и отступает, признавая, что сегодня не день для скорби.
Но он обязательно вернётся вновь.
Витражные окна парадного входа заставляют огромную усадьбу светиться на начале своём самыми разными цветами; сам Бьярки редко зажигает свет внутри, но слуги, и Винсент в частности, любят, когда положенные свечи зажжены, а потому сейчас новый дом Этельки без малого напоминает небольшой дворец.

Собак тут — целая дюжина!
И каждая — нежностью Рыжей Хильды воспитана любить и беречь человека, а потому ни одна острая мордочка не порывается укусить или поцарапать, лишь наоборот; облизать и подарить столько тепла, сколько возможно. Но Этелька и сама это поняла.
На лице Бьярки невольно рождается искренняя улыбка, когда он слышит девичий смех.

Но смех смехом, а всё ж таки весь вечер в снегу не проваляешься.
По меньшей мере, если ты — барон Севера.
Так что когда Хильде всё же удаётся справиться со сворой, да та и сама, разнюхав всё что хотела, ослабляет поток мокрых ласок, веселье стихает, а Бьярки, с раззадоренной и разгорячённой Этелькой на руках, мягко отняв её от собак, поднимается на ноги.

— Узнаешь. Незачем торопиться. — Потрепал остроухую мордашку по голове Бьярки. — Рыжая Хильда тебе всё обязательно расскажет, покажет, и коль ты понравилась этим разбойникам... — Собаки смотрели на Этельку с таким доверием в глазах, что только диву оставалось даваться (а ещё махали хвостами, но уже больше от радости, что хозяин вернулся)! — Может ты даже станешь помогать с тем, чтобы выгуливать их, или ещё с какими делами... Будешь помогать Хильде, в общем.
Рыжая Хильда, девушка с витыми кудрями, вся в веснушках и с огромными карими глазами, с готовностью кивнула и улыбнулась Этельке.

— А пока давай покажу тебе дом.
Судя по тому, что сам Бьярки, не стеснявшийся целовать и любить Этельку когда хотелось, вёл себя достаточно сдержанно, на людях всё же чрезмерную близость демонстрировать, наверное, не стоило.
Рядом оказался Винсент с неизменно вежливой улыбкой, от которой пахло перцем. Не буквально.
— Бригадиры и старейшины ждут вашего внимания, ваше благородие. — Напомнил он со стоическим спокойствием.
— Верно, — Не менее невозмутимо отозвался Бьярки, — Скажи им, что все дела будут решаться утром, как обычно.

Уже внутри Рагнар невольно скривился при виде такого количества зажжённых свеч.
— Я хотел, чтобы вы видели, как мы рады вашему возвращению. — Отозвался Винсент, словно прочитав мысли.
— В таком случае, надеюсь, что ты и медовуху приготовил, и изжарил кого-нибудь? — Усмехнулся Бьярки.
— Именно так. — Учтиво поклонился Винсент. — В гостиной вас ждёт и то, и другое. Правда, я не учёл присутствие вашей спутницы...
Рагнар ласково, насколько позволяли его размеры, хлопнул сына Отуса по спине.
— А ты и в самом деле хорош, мой друг. Не беспокойся об этом, я с ней поделюсь. А ты проведай отца и скажи, что я вернулся, ладно?
— Как скажете, ваше благородие.
Пушистые красные ковры прихожей, перед которыми были оставлены мягкие сапоги, остались позади.

Трапезный стол в гостиной и впрямь был накрыт предельно скромно.
Винсент, явно знавший про некоторый аскетизм барона, не излишествовал и руками повара позаботился лишь о жаренной дичи, распластанной на блюде, жаренном картофеле, сдобренном специями и травами, а также молоке, воде и медовухе.
У стены трещал огромный камин, языки пламени в котором сладко поедали дрова одно за другим.
Бьярки со скрипом сел в кресло и малышку посадил на колени.
— Не стесняйся кушать, Этелька, — Рагнар ласково улыбнулся и поцеловал девочку в лоб, — Я голоден не так сильно, чтобы ты сумела меня объесть.

Над камином висел боевой топор. Декоративный, на самом деле.
В воздухе стоял пряный запах живого тепла, а свечи хоть и горели почти все, всё равно не сумели разогнать сумерки целиком.
Слуги внутрь не заходили и хозяина дома не тревожили.
Бьярки, перебиравший волосы своей девочки, и Этелька, чьи волосы перебирались, остались одни.