Видения мучительной и гротескной смерти – штука вполне эффективная. Достаточно размазать тонким слоем чью-то голову по земле, и желание кидаться с оружием на обладателя булавы как-то поуменьшилось и не желало возвращаться обратно. Так что, стоило Ульморну опустить на голову одного из подручных Моржа свое орудие, остальные разбойники, успевшие добраться к воротам в составе первой волны, резко затормозили. Освещенный частокол их не смутил, смутило только то, с какой легкостью голова одного из трех братьев разлетелась на куски, стоило ей встретиться с железом Бьерна. Но такое замешательство обычно долго не длится, и, стоило первой волне ужаса пройти мимо, работники с большой дороги принялись делать то, что они умели лучше всего. Резать. Драться.
Отчаянно, со смехом и улюлюканьем, из темноты и между стволов паучьего леса стали показываться разношерстные и разномастные мужики, вооруженные кто чем попало. Если бы в их составе были те, кто нес собой вилы или, к примеру, топоры дровосеков, их можно было бы принять за народное ополчение или что-то в этом роде. Но была одна нотка, которая намекала на вполне четкную принадлежность именно к ватаге Моржа. Безумие в глазах, тот легкий огонек вседозволенности и отчаяния, который появляется только у тех людей, что видят перед собой лишь добычу, а  не дружину обученных воинов.
Крики. Звон. Вскоре над головами засвистели какие-то летающие снаряды, и только после того, как один из них со звоном битого стекла столкнулся с частоколом, стало понятно, чего именно добивается эта банда. Потому как острые колья, торчащие из земли, тут же охватила тонкая пелена пламени, подпитанная алкоголем. Тем самым, который Морж заставлял откладывать в течении пары недель, который запрещал пить. И который по просьбе Троки был пущен в дело, а не залит в горла бандюганов.
Но то были события у восточных ворот. Громкие, привлекающие внимание. Те самые, которые пророчили смерть и тем, кто был на стороне города, и тем, кто пришел за его сокровищами. А вскоре еще и довольно заметные, потому как вслед за одним снарядом полетели еще и еще, и вскоре у Ульморна появилась еще одна проблема, на этот раз в виде пожара, не заметить который было нельзя. Даже издалека, со стороны дороги, ведущей к основному тракту, по которому прямо сейчас должен был скакать со своими силами Бьярки. И если крики и звон железа был еще не слышен, то теплый огонек впереди, как и столб дыма, поднимающийся к небу, являлся довольно заметным знаком.
Обычно такие знаки говорили, что все очень плохо.
И, в целом, так и было. Притом, для всех. Для Моржа, потому что его люди умирали. Быстро. Намного быстрее, чем он планировал. По правде говоря, он планировал просто ворваться в город. Пожар должен был начаться уже в тот момент, когда к ним придет ополчение, а вот дружина и стража как-то в этот план не входили, но сейчас... Сейчас он мог позволить себе немного покусать усы и подождать. Потому что скоро, очень скоро, деваха Троки отправится по плотам по реке. А вместе с ней они захапают все, до чего дорвуться, пока Морж будет отвлекать со своими ребятами на себя внимание.
Тот еще план, конечно.
Но, таков был этот план.
И прямо сейчас несколько человек возле лесопилки, тщательно пытающиеся как можно тише перетащить четыре наспех связанные плота ближе к реке, хотя тихо это было сделать довольно трудно – одному на ногу упало бревно, другой просто был не в настроении, из-за чего ругань стояла та еще, реализовывали вторую часть плана. Пока над ними немым языческим идолом стоял рыцарь в сероватых доспехах, держащий в руке меч.
- Давай-давай, еще два и поплыли! - доносилось со стороны лесопилки, на которую ночью никто не приходил – это Морж узнал и проверил заранее.
- Иии, взяли! На! - еще одни крики, после чего со стороны воды слышится плеск.
А со стороны дороги стук копыт.
Поначалу – только один. Один всадник. Но следом за ним присоединяются и новые. И они бегут. Бегут быстро, скачут на подмогну Ульморну, пока те, кто был на лесопилке, замирает с пальцами у губ, разве что не шепча “Тсс!” Они не хотят, чтобы их поймали. Поймали – все пропало.
Но вот рыцарю в доспехах плевать. Ей даже не столько плевать, сколько просто нет дела. Хозяин не приказывал быть скрытной. Не приказывал быть осторожной. И поэтому, стоило ушам уловить стук копыт ближе, фигура в полном доспехе разворачивается взявшись за рукоять меча обеими руками, и наносит удар.
Крик. Животного. И человека. Звон, звук падения в снег. Еще крики ,на этот раз со стороны. Крики, говорящие о том, что сейчас придет еще всадник. А за ним еще. Гонэль слышит их будто вдалеке. Приоткрывает глаза. И видит, как по воздуху летит продолговатый предмет. С мехом. Оставляющий за собой красноватый след.
“Это что, копыто?” - думает про себя девушка, но, чувствуя, как на веки снова наваливается темнота, закрывает их. Копыто. Может быть.
Эти мысли ей уже не нужны. Потому что вслед за тьмой накатывает усталость. Хотя усталости в движениях фигуры в доспехах, перебившей правую переднюю ногу у несущегося на нее оленя, на котором восседал один из всадников Йонны, не было. Ни йоты. Только мрачная решимость, сочащаяся сквозь прорези в шлеме, направленная на убиение любого, кто попытается подойти к берегу, где часть разбойников уже успела выругаться и столкнуть пару плотов на воду. А часть взялась за оружие. Потому что когда ты привлекаешь внимание кучи оленьей кавалерии у тебя остается не так уж много выбора. Либо бежать, надеясь, что успеешь скрыться, либо брать в руки меч. Или дубину. Или что там было у тех, кто сейчас наблюдал за рогатым рыцарем, воткнувшем лезвие в неуспевшего подняться после такого падения воина из Йонны, только для того, чтобы секундой позже вытащить его и направиться в сторону приближающегося авангарда.