https://forumstatic.ru/files/001b/5c/a8/10403.css?v=6 https://forumstatic.ru/files/001b/5c/a8/47979.css?v=5 https://forumstatic.ru/files/001b/5c/a8/80317.css?v=10 https://forumstatic.ru/files/0018/28/7e/89598.css?v=4

Fables of Ainhoa

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Fables of Ainhoa » Известные сказания » 28.09.1189. На день господин, на всю жизнь собака


28.09.1189. На день господин, на всю жизнь собака

Сообщений 1 страница 18 из 18

1

Päiväkši herruutta, ijäkši koiruutta
На день господин — на всю жизнь собака


https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/892801.jpg


…а серая
Шкура потихоньку сползает с плеча.
Вот и нету больше лютого зверя…
«Как же мне теперь тебя величать?..»

Одним осенним вечером возле границы эльфийского леса со стороны Фарна.
Роанн д`Арктур и Радо Перекати-Поле поведают о своей первой встрече, состоявшейся из-за боли одного и желания её утишить другого.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon][status]эх где мои двадцать лет[/status]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:48:20)

+4

2

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/883/245908.png[/icon][status]woof[/status]Прочь. Прочь. Прочь.
  Сильные лапы гулко и дробно стучат по промёрзшей за ночь земле, оскальзываясь на влажных после полуденного дождя листьях, натыкаясь на острые ветки, занозами впивающиеся в огрубевшие подушечки. Чёрный пёс не чувствует этой боли, полностью забываясь в горящей в груди упоительной ярости. Она согревает, позволяет - впервые за такое долгое время - ощутить хоть что-то. Но сейчас он отдал бы всё за свои вечные тернии бесчувственности, надежно защищающие хрупкое сердце от любой опасности - то есть, от любой привязанности.

  Рыча инстинктивно, демон щерит морду и пригибает голову к земле, втягивая носом запахи. Дождь прибил добрую половину ниточек-следов к почве, и пёс понимает, что слишком сбит с толку, чтобы распутывать странный клубок чужих запахов. Не всё ли равно? Ещё недавно он всерьез надеялся, что вместе с человеческим телом потеряет все воспоминания, снова приобретёт блаженное равнодушие и вернётся к поиску способа утолить свой вечный голод, надеялся отчаянно и напрасно.
Он помнит всё.
У Яннека из Фарна была очень тёплая улыбка и голос, совершенно не подходящий для пения, поэтому он решил стать певцом. Искушённый в этом искусстве Роанн смотрел на него снисходительно, по достоинству оценивая его упорство и способность не унывать даже тогда, когда за весь вечер в трактире ему не удалось заработать ни одной монеты; тогда демон, усмехнувшись, угостил нового знакомого кружкой неплохо, почти не разбавленного эля, а потом ещё долго пытался привести захмелевшего приятеля в себя. Глупый человек, но голос, кажется, не так уж и плох, как показалось сначала.

  Ветер взлохматил густую шерсть на спине, неприятно забираясь своими холодными лапами под брюхо. Роанн рефлекторно вздыбил загривок и нервно огляделся, как загнанный зверь. Где он?.. Это эльфийский лес? Где, Каарас его дери, Фарн?
  Тряхнув головой, сделал ещё несколько шагов, качаясь из стороны в сторону, словно пьяный. Тело казалось неподатливым и одеревеневшим, лапы - свинцовыми. Силой воли и растерянным бессилием он заставил себя остановиться хотя бы для того, чтобы восстановить дыхание, рвавшееся громким хрипом из горла. Хотелось задохнуться. Хотелось не хотеть.

Всерьёз волнуясь за его здоровье и в очередной раз задаваясь вопросом, какие боги позволили этой бестолковой ромашке дожить до двадцати лет, Роанн сам предложил проводить юного барда до эльфийского леса. Зачем тому понадобился эльфийский лес, демон даже не пытался понять - Яннек был одним из тех людей, с которыми голова немного становится рудиментом. Это было довольно странно и непривычно, так что поначалу даже нравилось. О своём добросердечном порыве демон пожалел позже, когда очередная назойливая песенка едва сломавшегося голоса Яннека вгрызлась в виски тупой и настойчивой болью, всерьёз собираясь закрепиться там на ближайшие несколько лет.

  Пёс запрокинул голову, вглядываясь в бесстрастное вечернее небо. Чертовски хотелось завыть, но из горящей от нехватки кислорода глотки вырвалось только жалобное поскуливание. Досадливо помотав мордой, демон потрусил дальше, раздраженно прядя заострёнными ушами. Глухо ворчащая ярость разъедала его нежное золотое тело изнутри.
  Золотое. Ну конечно. Проклятое золото ещё никому не приносило счастья.

Они подошли бесшумно, и наивный Яннек безмятежно улыбнулся им, думая, что у пустынных окраин безлюдных лесов водятся не только плохие люди.  Выслушивая его щедрое предложение спеть им что-нибудь на их выбор, каждый из четверых помрачнел, быстро раздражаясь от его жизнерадостного голоса. Более сообразительный Роанн пытался дать ему знак, что это совсем не такие добрые люди, как тому казалось, и нужны им вовсе не песни.
Деньги. Золото.
Демон отдал им всё, но самый высокий упорно прижимал лезвие ножа к беззащитному горлу Яннека, думая, что выглядит недостаточно убедительно.

  Длинные, закруглённые когти с каждым толчком взрыхляли влажную землю. В нос ударил густой запах оленя, но Роанн только щелкнул зубами. Пожар внутри едой не заглушить.

Нож проходит сквозь его костлявое тело, легко рассекая плоть. Роанн непонимающе смотрит на красные капли брызнувшей на его небесно-голубой камзол крови - чужой крови. Поднимает голову, встречаясь взглядом со стекленеющими голубыми глазами, и испуганно отшатывается, когда разбойник роняет на него безвольное тяжелое тело, позволяя ему рухнуть на землю.
  Демон почувствовал, как с этим воспоминанием в его утомленные мышцы хлынул новый поток сил, и легким броском преодолел несколько обсыпавшихся кроличьих нор, боясь, что лапы увязнут во влажной земле. Лишь бы больше не пришлось останавливаться - быть может, когда-нибудь бесконечная дорога перед глазами приведёт его к новой жизни, где ему не придётся выбирать между своими желаниями и беспощадным голодом.

Вперёд, вперёд. Прочь.
  Безошибочное чутьё подсказывает ему, что впереди кто-то есть, но прежде, чем инстинкт самосохранения останавливает его быстрые лапы, он выскакивает из-за деревьев и несётся дальше, меньше всего на свете думая о ком-то или чем-то, кроме тяжёлой вязкой боли, которую он так бережно баюкает в себе.

+4

3

[indent] Эльфов вокруг было — что мышей под половицами у плохой хозяйки.
[indent] Радо отродясь таких не видал. Степенных, с гладкими волосами, умытых и бесконечно далёких, как звёзды. Имена у них были непривычные его рту. Спотыкался язык на сложных слогах, путался в интонациях и буквах, и Радо решил: незачем учить их. Всё равно вскорости он уйдёт, вот заживут ноги. А пока он наградил каждого прозвищем, не замечая, что этим уже привязывает себя к странной эльфийской семье, которая его выхаживала с начала лета.
[indent]Самым веским было слово старой эльфийки, Матери Кукушки. К ней подходили за советом, она решала ремесленные дела. Она натирала воспалённые стопы подобранного альрана, утягивала их повязками. Качала головой и говорила, что он ещё нескоро станет похож на прежнего себя. На неё, женщину во главе семьи, Радо смотрел недоверчиво, с недоумением. Оглядывался на Горицвета — старшего сына — и спрашивал у его спины: что же ты? чего это у тебя под носом такое, не видишь? А Горицвет возился с кувиклами, и вид у него был до того счастливый, будто не музыкальный инструмент трогал, а ласкал пальцами любимое тело, и оно отзывалось с не меньшим пылом.
[indent]Если Мать Кукушка оказывалась занята, она отправляла вместо себя братьев ухаживать за Радо. Ходили они всюду парой, и Радо прозвал их Близнецы, хотя Младший — невзрачный большеротый эльфёныш — тоже был неродным, принятым в большую семью благодаря их доброте. Глаза у Старшего становились настороженные, колкие, если Радо задерживал взгляд на Младшем. Только обидь, обещал он месть жестокими глазами. Только скажи не то слово. Пусть шкура эльфийская была у Старшего, под ней прятался зверь. А Младший — воробьёныш под крылом ворона — рассыпался в звонкой трескотне одностороннего разговора, не замечая переглядок над головой.
[indent]Старший относился к чужаку с недоверием, не заводил с ним душевных бесед, оттого был единственным, кого Радо понимал, а потому считал ближе всех. Именно Старший надумал брать оправившегося Радо с собой в лесные патрули, видя его тоску по свободе и простору.
[indent]С наступлением осени Радо, всё яснее понимавший, что придётся остаться на зиму в Аонетане, захандрил. Ему нужно было подумать, а делать это в дружном кругу чужой семьи оказалось трудно. Он напросился в патруль к самой границе эльфийского леса на несколько дней, как будто так мог убежать от себя самого, и сегодняшним вечером, покинув лагерь, принялся неторопливо бродить по окрестностям, продолжая с искренним простодушием кочевника удивляться незнакомой природе.
[indent]Радо был тощ, как смерть; потрёпан и цвёл синяками — от светлых желтовато-зелёных до глубоких фиолетово-синих с крапинками. Охудал так, что рёбра натягивали кожу. Руки превратились в две палки с крупным узлом-локтем посередине и большими ладонями. Весь стал нескладный и выглядел волчишкой-недоростком.
[indent]Не к месту чувствовал себя Радо, не было ему покоя среди эльфов, и тело противилось, не принимало правильно еду да на всякие неловкие удары наливалось отметинами. Но худоба ещё ничего. Волкам не привыкать за зиму терять вес от скудной добычи и голода, побратавшегося с морозом. У Радо же болели ноги. Лёгкая танцующая походка превратилась в грузную медвежью поступь. Раньше он скользил, перетекал, и от его бёдер не отводили взгляда. Даже охотничий пёс, второй и последний альран в их кочевом племени, с которым у Радо дружбы не вышло, забывался с глупым лицом. Теперь кого привлечёт хромота?.. Плохие раны были, заживали ноги тяжело. Он даже — унизительное дело! — поначалу ходил с тростью, как старый Дедо. 
[indent]Братёнок, волк лизнул его под кадык и вытащил из думанных-передуманных мыслей. Радо поспешно прикрыл ноющую дыру в груди, накинул поверх пустяковых забот навроде «одёжка мешком висит» да «заляпал грязью сапоги» и тепло приветил проснувшегося волка. Много мыслей, проворчал тот и повернул голову Радо, тыча ему новым ворохом запахов и звуков. Не чуешь.
[indent]Радо откинул капюшон плаща, по цвету схожего с корой деревьев. Волосы, успевшие отрасти с лета длиннее привычного, зашевелились по бокам от макушки, и показались волчьи уши. Радо повёл носом, выбирая среди запахов осеннего леса что-то новое. Но первым подсказал слух: кто-то стремительно приближался, взрывая землю. Стук мягкий, не сапоги. Частый, как от животного на четырёх лапах.
[indent]Из-за деревьев прыгнул тёмный силуэт, и Радо обдало чем-то тяжёлым. С надрывом, с дрожащей горечью то ли слёз, то ли чего-то ядовитого, злого. Во рту от запаха осело сухим и липким. Радо окинул быстрым взглядом зверя, лихорадочно соображая. Сильный, выносливый; но сейчас дышит шумно, значит, из сил почти выбился. Загривок стоит, движения странные, лишённые звериной уверенности. Он ранен? Или он чей-то, и его хозяин в беде? Или не хозяин, а щенки?
[indent]Как бы то ни было, Радо не стоял у него на пути, и то не его были заботы. Сделай он шаг в сторону, пёс, скорей всего, пронесётся мимо. Не Радо был его целью. Радо сам пах зверем, и его предпочитали обходить. Если пёс устремится дальше, рано или поздно он нарвётся на эльфов. Тех, конечно, в кровожадности не обвинишь, но разве смогут они понять, в чём дело? Они не обладают тонким чутьём, вряд ли смогут разобраться. А Радо неожиданно подумал, что когда-то с ним случилось похожее. Тоже на границе эльфийского леса, тоже в одиночестве, тоже с мешаниной чувств настолько сильных, что они прорывались в запахе.
[indent]Всё это мелькнуло в голове за два мгновения. На третье было принято решение.
[indent]Радо, ширкнув по земле подошвой сапога с мягким подкладом для ноющих стоп, плавно сделал шаг вбок наперерез псу. Поднял раскрытые ладони и медленно опустился, уперевшись коленями в плотную землю, напитанную дождём, чтобы стать меньше ростом и не пугать. Штаны тут же пропитались влагой, приникли холодом. Подол плаща лёг поверх травы, цветов и листьев.
[indent]Радо не заглядывал в глаза пса. Он косил куда-то ниже, в грязные лапы, опасаясь вызвать на себя гнев. И вдруг... заскулил. Отрывисто, но вложив всё сочувствие. Понимающе; как будто подставляя дружеский бок, чтобы в него ткнуться лбом.
[indent]Тебе больно?
[status]эх где мои двадцать лет[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:51:03)

+3

4

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/883/245908.png[/icon][status]woof[/status]Больно.
  Обжигающая холодом тоска опаляет лёгкие тихим, тоскливым воем. Он хочет убежать и забыться, похоронить в этой земле все воспоминания, но не может - абсолютная память становится теперь проклятием. Обернуться зверем, думать зверем, жить зверем. Никогда не вспоминать о смерти и мчаться вперёд на сильных, быстрых лапах.
  Смерть - худшее из того, что было в этом мире. Даже - или, скорее, особенно - для демона зависти жизнь была бесценным даром, на который не смел позариться даже он. Каждое мгновение, которое отводят своим детям боги, - новая возможность что-то приобрести и что-то потерять, и изменить это не во власти одного демона.
  От мысли о том, что ничего изменить уже не получится, Роанн окончательно теряет голову и отдаётся потоку бессильной злобы, вкладывая его в лапы, не видя ничего и никого перед собой, замечая чужака только в последний момент, полагая, что сможет с ним разминуться.

  Пытается рвануться в сторону, собираясь избежать встречи, оббежав по широкой дуге, да не может - поздно. Вздрагивает, вскидывая голову, вздыбливает шерсть, пытаясь казаться больше, но рост чужака подавляет, заставляет пригибаться к земле. Это отзывается новой вспышкой злобы, но, прислушиваясь к собственному тяжелому хриплому дыханию, демон понимает, что ни убежать, ни дать отпор не сможет. Переговоры. Заставить себя успокоиться и не вымещать бурю страстей на случайном встречном, ставшим теперь мишенью для дикого, полного ненависти чёрного взгляда пса.
  Чужак опускается на землю, избавляясь от давящего ощущения превосходства. Это вызывает невольное одобрение, но не доверие. Он - один из тех, кому нельзя доверять, в его руках рано или поздно окажется нож, которым он перережет чью-нибудь глотку. Просто так, ведь красная-красная кровь так красива.
Кровь, кровь, кровь.
Так красива.

  Отшатывается. Испуган. Убежать. Остаться. Убить. Спасти.
  Он скалит зубы и тихо, предупреждающе рычит, нервно высовывая язык. Отводит поначалу уши назад, как от опасности, и поспешно разворачивает их обратно вперёд, пытаясь распалить таящуюся внутри глухую ярость, изображая злобную гримасу. Не получается - слух чутко улавливает нотки сочувствия, прозвучавшие в чужом голосе - совсем не такие, как у людей. Приятные теперь, успокаивающие, как от брата... Нет. У демона нет брата. Не было. Не будет. Он всегда один, один, чтобы не делиться ничем ни с кем, не отдавать ничего, даже собственной боли.
Но ведь он теперь - не демон, он - пёс...

  Заставляя себя вынырнуть из странных, звериных мыслей, Роанн сокрушенно мотает головой, будто пытаясь отогнать мух. Тихо, вопросительно рычит, вновь обращаясь взглядом к чужаку, невольно переступая передними лапами, словно пытаясь привлечь его внимание. Принюхивается, но запаха крови не чувствует: незнакомец - не один из них, по крайней мере, так ему сейчас кажется. Хочется верить в то, что он не ошибается, но глаза невольно скользят по его телу, выискивая ножны; не находит. Вместо оружия - спокойствие и полная покорность. Это тешит его инстинкты.

  Пёс высоко поднимает голову, держит ее прямо, подчеркивая доминирование, - не специально, рефлекторно. Мысли все ещё судорожные, сбивчивые, но он всё-таки ещё немного боится: стоит зажмуриться - перед глазами встаёт нож, вонзённый в живот Яннека. Чужая боль отзывается саднящей резью в подушечках лап, и пёс невольно щетинится, опуская к земле взгляд: под лапами медленно растекаются золотые пятнышки демонской крови. К сожалению, боли он по-прежнему не чувствует, но тело рано или поздно возьмёт верх, исступление отойдёт, и он не сможет бежать дальше. Что ему тогда делать?
  Довериться? Но сейчас ли? Ему ли?
 
  Изучающий взгляд чёрных глаз скользит по чужому лицу. Пелена из болезненной смеси тоски и ярости застит глаза, из-за неё не получается ничего прочитать, но Роанн слишком устал быть один, чтобы сдерживать свою боль в одиночку. Хотелось - хоть раз в жизни - позволить себе быть слабым, остановиться и просто прижаться к чужому тёплому боку, выразить в пронзительном вое всю свою тоску и услышать сочувственный отклик на неё.

  Он нехотя протянул передние лапы вперёд, слегка прогибая спину перед чужаком - признал равным. Потоптался на месте, непроизвольно поводя ушами и настороженно следя за движениями незнакомца, уселся, стараясь не задеть хвостом горящие огнём лапы. Грудь все ещё ходит ходуном, пёс жадно втягивает носом воздух и совершенно бездействует.
  Просто смотрит на чужака, пуская ситуацию на самотёк, и, часто моргая, думает о том, бывают ли у зверя слёзы.

+3

5

[indent] В глазах пса горело пламя. Пёс посмотрел на него так, что любой другой на месте Радо понял бы: вставать на пути не стоит, лучше отойти. Но звери часто бывают порядочнее людей. У волков сила слабого заключалась в умении отступиться и показать уязвимое место на брюхе, тогда волк сильнее не посмеет накинуться. И Радо показал свою слабость. Он сделался ростом вровень с псом, не смотрел в глаза и не скалил зубы, отводил голову чуть в сторону, позволяя видеть шею. Телом весь расслабился, обмяк. Человек вряд ли бы смог так сделать, слишком напуганный бушующей яростью.
[indent] Пёс нервничал. Огрызался, подавался вперёд и вновь вздрагивал, словно сомневался. Радо терпеливо ждал, не замечая прохлады земли и не задаваясь вопросами, зачем вообще это делает. Он случайно наткнулся на того, кому больно, неуютно, как и ему, и первым же порывом молодого ума было помочь, словно так можно было помочь и себе. Не последним по значимости было и то, что это зверь, а не человек, который, получив помощь, отблагодарит пинком.
[indent] Когда пёс чуть прогнулся, неохотно, с видимым трудом принимая чужое присутствие рядом, стиснувшие грудь кольца змеи ослабли, а затем вовсе отпустили его. Радо едва не улыбнулся, но вовремя спохватился, спрятал зубы за плотно сжатыми губами. Улыбка вышла похожей на натянувшуюся нить, сотканную из облегчения.
[indent] Радо остро, мучительно сильно захотелось перекинуться, чтобы в полной мере узнать беду пса, но пока он мог только частично перетекать в неполную форму; мохнатые уши — самое большое, на что можно было рассчитывать. Весной, бредя с Великих равнин, почти три недели он провёл в волчьей ипостаси. Если он в ближайшие месяцы, невзирая на сопротивление волка, всё же перекинется, то его ум помутнеет. Растеряет голова человеческие мысли; забудет Радо о том, что не зверь дикий, что ждут его эльфы — бесчисленные, как крошки на столе после обеда. Так что приходилось налаживать связь иначе.
[indent] Одобряя решение остаться, Радо заворчал. Нежно-нежно, с лаской матери-волчицы, когда кутёнок на неверных лапах не тычется головёнкой в стену норы, а, положившись на нюх, находит материнский живот. Дружелюбно и мирно, успокаивая, говоря: ты принял правильное решение, не пожалеешь.
[indent] Пёс, куда-то спешивший, теперь сидел перед ним. Либо он бесцельно бежал от чего-то (кого-то?), либо настолько устал, что больше не было сил гнаться за целью. Пока пёс тяжело дышал, приходя в себя после бега, Радо стал его рассматривать в поисках ран или подсказок, что случилось. На первый взгляд шерсть нигде не слиплась, кровь не сочилась из царапин. Пёс не пытался беречь или зализать какое-то место. Однако пятна под лапами сбили его с толку. Не кровь, что-то светлое и словно бы блестящее в вечере, начавшем смазывать сгущающимися тенями очертания. Может, пёс во что-то ступил, и потому за ним тянутся следы? Но нет, он вдруг чуть переступил с лапы на лапу, и Радо успел заметить, что краска? вытекала в месте, где щепка торчала из упругой подушечки. Или ему сослепу мерещилось, не разобрал.
[indent] Радо принюхался, дёрнув волчьим ухом с серьгой. Кровью пахло, но как-то тихо и далеко; значит, то было налипшее, не своё. Ещё пристало несколько нитей; одна — чуть вязавшая язык, но безобидно, и отдававшая летним, свежим — сильнее переплеталась с его звериным запахом, в отличие от других, горчивших, вызывавших глубоко в горле раздажение. Выходит, дело не в щенках, а... людях? Вроде, походило на запахи людей. Не альраны, не эльфы. Вопросов стало больше.
[indent] Взгляд у пса был влажный, такой... выразительный. Радо, не удержавшись, быстро заглянул в его глаза, и сердце перехватило когтистой лапищей. И как люди смели говорить, что звери ничего не чувствуют? Сколько всего читалось в глазах!..
[indent] Радо не мог понять пса, однако знал, что тот различит интонации его голоса и язык тела, уловит нутром чувства. Он старался двигаться неторопливо, давая видеть свободные руки. (Уходя из лагеря, он не прихватил с собой ни сумки, ни какого кинжала; да и, признаться, не давали ему эльфы оружия. Его просто выгуливали по лесу, то ли как дитёнка, то ли как собаку.) Прогнал из-под грудины тревогу, беспокойство, пустив виться меж рёбер воздушное тепло и бархатную лёгкость. Пёс не успокоился, но хотя бы признал его, и не хотелось спугнуть робкую связь отзвуками своих чувств.
[indent] От волнения зачесался язык, одних звуков показалось недостаточно.
[indent]— Всё будет хорошо... — Радо замешкался, не зная, как бы обратиться к псу, каким словом перекинуть между ними хрупкий мостик. Задел взглядом россыпь жёлтых пятнышек на земле, точно то были мелкие опавшие лепестки в тесном соцветии. На ум пришло растение, росшее на полянах в эльфийском лесу. Как же оно...
[indent] Он выдохнул:
[indent] — Золотарник.
[indent] Хотя пёс был тёмен и следовало бы придумать что-нибудь другое, но уже сорвалось слово, легло надёжно и прочно, как влитое.
[indent] — Прости, — сказал Радо мягко, растягивая гласные. — Не знаю твоего имени. Пускай оно пока побудет таким, ладно? А я Радо. Как радость.
[indent] Но пока не только не принёс её кому-нибудь, а даже сам умудрился лишиться, закончил про себя и торопливо отогнал отдающие солью мысли. Следовало думать о важном.
[indent] Он привык питаться в степи тем, что под руку подвернётся, и иной раз терпеть голод днями, но с недавних пор Мать Кукушка наказала ему всюду с собой носить хотя бы сухари, чтобы в животе не ныло. Медленно Радо опустил руку, сунул в карман штанов, неприятно мокнущих на коленках и, вытащив, тут же показал ладонь, на которой лежали полоски вяленого мяса. Радо протянул ладонь, чуть опустив её к земле, и качнул, предлагая. План был прост: расположить пса к себе едой достаточно, чтобы позже получить позволение коснуться и вытащить щепки. Уж сильно не нравились ему занозы в лапах. Он знал, как это невыносимо, — когда не можешь шагу сделать без боли.
[indent] — Разрешишь себя коснуться, Золотарник? — негромко сказал Радо, вложив как можно больше вопрошающего, силясь донести, что без одобрения ничего не сделает против его воли, что пытается заслужить доверие не для зла.
[status]эх где мои двадцать лет[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:53:35)

+3

6

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/883/245908.png[/icon][status]woof[/status] Ярость идёт внахлест с испугом, и они кусают и рвут друг друга зубами, как два чудовищных пса, сражающихся друг с другом насмерть; всё бы ничего, но они борются внутри самого демона, натыкаясь крутыми боками и злыми лапами на его тонкую золотую оболочку, грозясь разбить ее вдребезги изнутри. Он боится помочь хотя бы одному из них - ведь это значит принять бесповоротное решение, а он слишком устал, чтобы думать. Вот бы внутри был третий пёс, который успокоил бы тех двух.
  Вот только почему-то при виде открытой для нападения шеи не подаёт голос ни один из них.

  Злость как-то тает сама по себе, растекаясь по измученному сердцу жгуче-холодной, пронзительной тоской. Невиданная сила покидает измотанные долгим бегом лапы, и он неожиданно чувствует себя очень усталым; будто на широкие собачьи плечи наваливается страшный, большой зверь, придавливающий властно к земле и не дающий вздохнуть полной грудью, сжимая в когтистой лапе бьющееся робко золотое сердце. Пёс не боится его, понимает, что он не убьёт, но сопротивляться ему не может: зверь этот - часть его самого. Если б только можно было спрятаться от самого себя и своих мыслей, убежать от них, играя наперегонки с ветром! Но...

  Терзает сам себя, почему-то вспоминая о Яннеке. Встречается наконец-то глазами с чужаком, рефлекторно ворчит, словно недовольный этой вольностью, на самом деле - довольный. По глазам понимает, что ни бояться, ни злиться смысла нет. Это приглушает вой обоих псов внутри. Больше приглушает только голос чужака; неожиданный, бархатистый, переливчатый. Пёс удивленно вздыхает, будто не ожидая, что его собеседник умеет говорить. Склоняет голову набок, навострив уши: слушает внимательно, не пропуская ни слова. Привыкает, приучает себя к чужому присутствию, осторожно стараясь подавить звериные инстинкты, требующие сейчас же броситься вперёд, повалить на спину, прижать своим весом к земле, оцарапать щеку клыками - несильно, скорее, чтобы припугнуть - и, перепрыгнув через него, снова броситься в погоню за призрачным спокойствием...
  Демон вздрагивает и моргает изумленно.

Золотарник.
Зо-ло-тар-ник..

  Это он. Его имя. Его и только его.
  Он открывает пасть и с тихим свистом выпускает из легких воздух, пытаясь прочитать собственные эмоции. Это до смешного странно - думать о себе как о себе, а не многих других, чужих. Может, только послышалось? Но нет, чужак повторяет это имя, и Роанн слабо, немного стыдливо машет хвостом - туда и обратно, не больше, только чтобы показать, что он не против. Непривычное чувство заполняет его существо, выдавливая понемножку гнев и страх. Чувство принадлежности самому себе. Неприятное поначалу, отдающее тянущей болью в уставших лапах, а потом - сладкое, согревающее, как от руки по загривку.
  Демон с наслаждением повторяет имя про себя ещё раз, впервые невольно жалея, что не человек теперь, так что не может произнести его вслух. Опускает вздыбленную на загривке шерсть, удивляется немного своей уступчивости; и откуда только столько наивной надежды...

  Чужая рука тянется к карману - пёс отступает на шаг, рассыпает драгоценные золотые капли по мёрзлой земле, уже представляя, как в лесной полутьме сверкнёт лезвие кинжала. Но на ладони ничего не сверкает; она беззащитно открыта, слишком открыта, чтобы скрывать где-то лезвие. Никаких убийств - кровью и смертью не пахнет, по крайней мере, теперь. Может, нос его всё-таки обманывает. Можно ли доверять одним только глазам? Не так. Можно ли доверять?

  Пёс в нерешительности поскрёб когтями землю, проскулив что-то с сомнением. Дёрнул ушами - раздражён собственной растерянностью и спутанностью сознания. Хотел бы спросить совета, да не у кого. Или?..
  Или у него. Он рядом, пусть и чужой. Теперь-то он ближе и весомее, чем все, кто клялся оставаться с ним до самого конца. А он не обещал ничего, а рядом.
  Смотрит пытливо в глаза чужаку, пытаясь прочитать ответ на свой вопрос. Прислушивается к его голосу: слова понимает, ещё не полностью превратившись в зверя, но интонацию разобрать проще. Она мягкая, ниспадающая, как вода в ручье, как братские объятия. Глаза щиплет меньше, и он снова покорно опускает голову, думая о своём вопросе, повторяя его задумчиво, будто верит, что тот услышит, ответит.
Не ошибусь?

  Вздохнув шумно, делает неуверенный шаг навстречу и боязливо обнюхивает протянутую ладонь. Еда? Да, он голоден, но голод - не тот. Его голод нельзя утолить ни вяленым мясом, ни свежей оленятиной - можно ли вообще, вопрос хороший, но безответный. Он словно ищет этот самый ответ, ткнувшись холодным, но сухим носом в раскрытую ладонь, так и не притронувшись к угощению. Находит, но не ответ. С этим первым прикосновением вокруг крепкой шеи словно - тонкая нить, связывающая, но не стесняющая, будто поводок, но добровольный. Поведёт за собой, но не по-хозяйски, не покровительственно - по-братски, шаг в шаг, просто чтобы помочь выбраться из страшного лабиринта, оторваться от преследования, выгнать изнутри тех двух псов. А Золотарник-то и не против...

  Оказавшись так близко, настороженно ведёт носом, втягивая неизвестный запах; знакомый будто. Такой же. Человек по виду и зверь по духу. Цветами словно пахнет, приятно.
  Ещё не вполне уверенно, пёс покорно подставляет голову под чужую ладонь; мол, так уж и быть, доверяю. Слишком сильно болит что-то в груди, чтобы не принять эту робкую помощь. Чужак... Радо кажется не таким уж и плохим. И имя хорошее, тёплое, уютное.
Ты друг?

+3

7

[indent] Пёс не взял мяса, и Радо растерянно моргнул. Он прежде не знал зверя, который бы отказался от еды, потому смутился, почувствовав себя неразумным и глупым.
[indent] Радо успел расстроиться — не смог убедить, косноязыкий и неловкий; спугнул неумелым напором, —  но пёс, двинув тревожно сухим на вид носом, сделал шаг ближе, повернул голову, подставляясь под прикосновение. И внутри брызнуло горячим, словно взорвалось что-то, но хорошее и сладкое, как парное молоко с ложкой мёда; спустилось в живот обжигающим. Каплями попало на рёбра, разлилось по сердцу, согревая. Взмыло вверх пьянящим облегчением, закружило голову звоном. Пёс принял и имя, и протянутую руку, и самого Радо тоже. Если у Радо и немного сжало горло от жеста доверия, он никому об этом не скажет.
[indent] — Спасибо, — прошептал он дрогнувшим голосом и быстро сморгнул. Ведь в осеннем лесу в воздухе витает так много соринок, норовящих попасть в глаза. Или то мошка была.
[indent] Взволнованно Радо коснулся шерсти кончиками потемневших ногтей и замер. Выждал, опустил руку ниже, касаясь пальцами, а затем уже и всей ладонью. Запутался в шерсти, запоминая это ощущение.
[indent] — Вот видишь, — заговорил-заурчал на тонкой грани меж человеческим и звериным. — Всё в порядке.
[indent] Радо, убрав мясо обратно в карман, потянулся второй рукой к чёрному лоснящемуся боку. Первой он всё ласкал голову, не спускаясь дальше шеи, а другой скользнул до хребта, огладил. Его запах — полевые цветы, шкура, нагретая на степном солнце; какие-то эльфийские пряности и древесина, из которой он строгал простенькие игрушки, — вместе с руками лёг на пса, зацепился по-волчьи крепко, помечая собой, как и запах Золотарника обвился вокруг пальцев, сомкнулся на запястье неосязаемым браслетом.
[indent] Радо не трепал его, точно перед ним была дворняга, жадная до внимания. Он касался с уважением, чутко следя: здесь можно? а между ушей? а если поскрести ногтями на боку, пробираясь сквозь густую шерсть? Казалось бы, простые поглаживания, но Радо вместе с тем осторожно изучал мерно поднимающиеся бока: есть ли раны, не пристал ли где клещ. На губах отчего-то забылась улыбка.
[indent] — Золотарник, — повторил снова; с гордостью, что имя подошло.
[indent] Пёс, несмотря на растрёпанность, выглядел ухоженным, сошедшим с картинки из какой-нибудь дорогой книжки, где буквы выгибаются витиевато. Да, сейчас он был потерян, бесновался колкой злостью, но даже так — Радо никогда не видел похожих на него. Было в нём что-то... благородное? Отличное от других зверей, как будто даже чуждое.
[indent] Радо не смог нащупать ничего серьёзного и перевёл дух. Приподнял краешек рта:
[indent] — Какой ты красивый. Сложен ладно и, вроде бы, цел.
[indent] Он прислушался, решив проверить, нет ли чего опасного внутри. Поначалу он списывал стеснённое бухающее дыхание на усталость после бега. Однако любой зверь уже успел бы хоть немного отдышаться и стук бы выровнялся, исправился, а у Золотарника всё ухало в глубине с незнакомыми дрожащими отзвуками.
[indent] Пело его сердце на своём языке, и не знал Радо слов.
[indent] Лоб глубокой задумчивостью пересекла складка. Сбоку зашелестел ветер, на лицо упала прядь, подбитая ранней сединой. Выдернутый от размышлений Радо отмахнулся, заправил её за ухо и, отвлёкшись, вдруг приметил взглядом плащ, раскинувшийся позади него полукругом. Вспомнил про израненные лапы. Он взялся за край плаща и, кося на Золотарника, постарался оторвать кусок почище без резких движений, затем с треском разорвал его на несколько длинных лент, помогая себе зубами.
[indent] Шерсть так и влекла к себе руку, блеском манила коснуться, и Радо не отказал себе в удовольствии снова мимолётно приласкать шею.
[indent] — Давай я тебе помогу. Негоже ходить через боль, верно?
[indent] Повинуясь волчьей привычке брать всё в пасть, Радо прихватил губами концы ленты и потянулся к передней лапе. Дал осознать своё движение, подождал, чтобы Золотарник всё понял, и только после этого взялся за левую лапу, приподнимая и склоняя голову. Переступил, придвигаясь ближе, коленями, в которых холод перестал чувствоваться, и коснулся подушечки. Чавкнуло влажным. Он поднёс вымазанные золотистым пальцы к лицу, обнюхал, совершенно сбитый с толку. Запах был странный, так что Радо, вытащив изо рта ленты и закинув их себе на плечо, лизнул пальцы. И тут же сплюнул в сторону, отфыркиваясь. Что, медведь за пятку укуси, это такое? В голове пронеслось самое страшное, что только могло быть. Его лапы опускали во... что-то? Мучали, истязали?.. Ох, знать бы, что случилось, отчего такой славный зверь пришёл в исступление.
[indent] Однако ничто из всех деталей, указывающих на нечто, заставившее бы умного усомниться в том, что он видит перед собой, не затронуло Радо и не отозвалось в нём колебанием. Больше его беспокоило то, как подсобить, не подвести. Не загубить хрупкие лепестки доверия, раскрывшиеся из жёсткого бутона только для него.
[indent] Он вдруг вновь положил ладонь на загривок и подался вперёд, лбом коснувшись лба Золотарника так, что чужое дыхание долетело до ключиц, видневшихся в вороте рубахи.
[indent] — Ох, братец, — пробормотал негромко Радо, — что же на твою долю выпало?..
[indent] Он покрепче стиснул руку на загривке и постарался как можно сильнее залучиться надеждой, светлым и ласковым, чтобы оно окутало одеялом и пригрело летним днём. Отстранился.
[indent] — Ничего, мы всё поправим. Звери живучие, и мы с тобой их всех переживём.
[indent] В карих глазах, тёмных-тёмных от вечера и падающих с веток деревьев теней, промелькнуло мстительное, недоброе, лицо хищно заострилось. Но Радо перевёл взгляд на лапы Золотарника, и вот он вновь полон намерения помочь.
[indent] — Можешь рычать, я на свой счёт не приму, — он улыбнулся глазами, однако нижнюю губу встревоженно чуть закусил. Как бы случайно Золотарник не рванулся. Радо подле него со своим жалким весом был бессильным волчонком; один тычок в грудь — и он завалится.
[indent] Пальцы обвели вокруг самой крупной щепки, глубоко впившейся в подушечку, подцепили ногтями края. Радо, предупреждая о возможной боли, взрыкнул. И дёрнул.
[status]эх где мои двадцать лет[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:53:39)

+3

8

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/883/245908.png[/icon][status]woof[/status]   Прикосновение приятное, тёплое, уютное, как сам Радо. Пёс едва не льнет к нему, все ещё стараясь держать дистанцию, боясь привязаться, хотя поздно уже - нить послушно укорачивается, ложась в заботливые пальцы человека, оплетая крепко и надежно его запястье. Теперь не убежать, не скрыться - разорвать ее может разве что вечность. Это к лучшему. Всё к лучшему.

   Вместе с чужой целительной заботой в трепещущее сердце хлынула боль. Золотарник тихо скулит, оглушенный внезапно ворвавшейся в сознание резью в лапах; он впервые за весь свой долгий век чувствует ее так отчетливо. Оказывается, быть раненым очень больно. Это слово, непривычное к чуткому слуху, на вкус оказывается горьким, саднящим, несвежим будто. Но он не предпочёл бы никогда его не вкусить - теперь, притираясь плотно к тёплой ладони, пёс хочет быть наравне и чувствовать всё, знать и хорошее, и плохое, что выпало на долю его нового знакомого. Если только у него самого хватит на это мужества.

  Прислушиваясь к умиротворяющим переливам чужого голоса, он немного успокаивается и пытается найти наконец-то давно оброненное на бегу дыхание. Вдох-выдох, не спеша, замедляя искрящееся нервным золотом сердце; заглянуть в карие глаза и снова повести носом, собирая в клубок все тонкие запахи. Постараться собрать всё воедино, понять, что движет новым знакомым, и отметить про себя, что довериться не так уж и страшно, пусть даже он снова ошибётся. Эти несколько минут и тёплые руки вполне стоят того; ощущать чужое присутствие рядом и чувствовать на себе осторожные, полные незнакомой почтительности прикосновения оказывается гораздо приятнее, чем ему казалось поначалу.

  Чувствуя прикосновение его лба к своему, он как-то невольно замирает, опуская покорно уши. Странно, но не неприятно - непривычно просто; никто не подпускал ещё его так близко. По холодному нутру разливается свет и трепет; жарко и хорошо. Чужая шея так близко, что одного рывка хватит, если бы ему хотелось...
  Если бы.
  Ведь ему не хочется.

  Эта мысль колет неприятно: понимает прекрасно, что идёт против своей природы, и думает отчего-то, что поэтому и познакомился с болью, наказывающей за ослушание. Жаль немного; с этим осознанием тело словно подстраивается под новый, недемонский разум, оставляя совсем без сил, чтобы сопротивляться или даже двигаться. Если уж ему не повезло ошибиться - теперь он наиболее уязвимый, даже больше, чем смуглая кожа под самым носом, то даже это не заставляет его изменить своё решение.

  Почувствовав что-то неладное при одном взгляде на изменившееся совершенно выражение лица Радо, беспокойно завозился, предчувствуя беду. Он может ещё справиться с той болью, которая растекается волнами по деревенеющим лапам, но на большее не согласен - не сейчас точно. Думает, что не выдержит, и прав, наверное. Одно дело - дать себе и своим клыкам волю, привычно разрешая себе вымещать боль на окружающем мире, и совершенно другое - сохранять ее в себе, чтобы не задеть нечаянно кого-то столь хрупкого по сравнению с ним самим, преисполненным непривычными даже для него самого силами. Если бы только он мог использовать их тогда, когда Яннеку они были нужнее всего, то...
...это убило бы их обоих. Барда - потому что оказался рядом, демона - за то, что перестал быть демоном. Даже сейчас подавлять инстинкт к разрушению было невероятно больно, больнее даже, чем...

  Боль вспарывает утомлённую, подрагивающую в чужих руках лапу; пробегает крупным пауком вверх, к загривку, задевая лапками тонкие ниточки нервов тут и там. Пёс крупно вздрагивает, скулит неслышно почти, будто потеряв вмиг все силы и голос. Шумно сглатывает, стараясь отвлечь себя от назойливого жжения. Тщетно.
Сжимает зубы до боли, слыша, как скрипят неприятно клыки, трущиеся друг от друга. Терпит, не зная, зачем; не хочет огорчить, но не понимает этого: думает, потому только, что не хочет слабым показаться. Цепляется наивно за драгоценные осколки золотого демона, стараясь вернуть старого Роанна. И здесь опоздал - нить задевает что-то внутри, надежно связывая вязкую черноту пустоты внутри, впуская в него самого незнакомый свет. И обидно, и приятно.

  Рычит тихо, так, будто пытается позвать: Р-Радо, Р-Радо. Надеется, что тот поможет как-то; но всё вроде и не так страшно, когда чувствуешь себя в тёплых руках. Может, и правда сможет справиться со всем; просто не привык рассчитывать на кого-то кроме себя. Сомневается, и сомнение теперь страшнее фатальной обреченности, но он, чувствуя, как та самая нить обвивает подвижно его пасть, обездвиживая опасные клыки, заставляет себя просто поверить: всё будет хорошо. Другого варианта он просто не примет.

  Первая заноза позади - совсем забывая о дистанции, Золотарник доверительно обмякает в чужих руках, надеясь, что на этом всё и закончится. Смущенно виляет хвостом, водит задними лапами, пытаясь устроиться поудобнее, чтобы подушечки не жгло болью; уловив дразнящий запах беспокойства, вытягивает шею и лижет несмело колкую немного щеку: не беспокойся, не больно почти. Хочет, чтобы больше боли не было, но понимает, что сделает только хуже, если оставит всё, как есть.
  Не навредить бы.

Отредактировано Roanne (2020-08-13 00:16:54)

+3

9

[indent] Рычание, зовущее его, словно так болело меньше, отзывалось не меньшими страданиями, чем переживал сам Золотарник. Робкое прикосновение языка к щеке ободрило, налило пальцы уверенной твёрдостью.
[indent] — Ничего, хороший, будут лапы как новые, — успокаивал их обоих Радо с бровями, изогнутыми в мучении. — На нас всё заживает. И на тебе заживёт.
[indent] Радо, до этого момента стоявший на коленях, уселся на пятки. Поглощённый псом, он совсем не замечал, как по стопам разливалось жидким огнём; двигало им лишь то, как бы сесть так, чтобы скупой свет падал на лапу, выхватывая занозы, чтобы голова лохматая не заслоняла да чтобы руку сильно не выворачивать и ненароком не выпустить щепку. Придерживая лапу на весу предплечьем, опасаясь, что Золотарник наберёт грязи с земли, Радо умудрился отцепить с пояса фляжку и плеснуть воды на ленту, затем со всей предосторожностью оттереть подушечку от... от чего-то золотистого, сочившегося из ранки. Он, подставляя различные части ленты, когда где-то полностью пропитывалось золотым, вытер хорошенько и, взяв чистый обрывок, перевязал лапу. Хитро; так, чтобы при первом же шаге не слетело, а надёжно держалось и берегло.
[indent] — Вот и есть одна лапа, — Радо наградил Золотарника гордой улыбкой, говоря: ну и всего-то было терпеть! мы справились, какие мы, а?
[indent] Немного времени он дал им перевести дух. Псу — чтобы поутихла боль, вернулось хотя бы подобие покоя. Себе — оторвать от плаща ещё лент, поворочать в голове мысли. Лицо омрачилось сожалением. Он корил себя, что пошёл на прогулку по лесу без сумки, в которой осталась целебная эльфийская мазь для его ног. Корил с наивностью молодости, как кажется в двадцать лет, что при должном желании можно предусмотреть всё и подстелить каждый угол соломкой. А затем Радо приступил к другой лапе. Пальцами он ловил терзавшие болью щепки, словами и звуками утешал. Выбрасывал с ворчанием занозы, провожая прищуром, мол, только посмейте напомнить о себе! Щедро рвал подол плаща. Он был настроен решительно, полон готовности броситься в бой с очередной щепкой, когда понял, что их больше не осталось.
[indent] И вдруг Радо рассмеялся. Тихо; обвив рукой сильную шею и ткнувшись лицом в шерсть. Подрагивал острыми плечами, пока из него выплёскивалось наружу, рвалось. Так много затопило по макушку облегчением, как приливом, и стали чувства полноводной рекой; держать в себе дольше казалось невозможным. Смех был поначалу приглушённый, немного удивлённый, как будто неуверенный, что вообще может звучать, а затем — вкусный, хрусткий. Со смешинками, песчинками запутавшимися в голосе. Внутри что-то, успевшее зарубцеваться, колупавшее тупой нудной болью, неправильно вставленное после вывиха, дрогнуло, сдвинулось... и вернулось на место.
[indent] Радо смеялся впервые с весны.
[indent] Собирая складками шкуру под пальцами, хрустел смехом и, качая головой, тёрся о шерсть щекой, пока не притих. Недолго в молчании прижимался, затем с виноватым видом отстранился.
[indent] — Я просто очень... — он запнулся, подбирая слово, и понял, что единственное подходящее: — Рад?.. Что мы разобрались с твоими занозами.
[indent] Он окинул взглядом пса, решив не задумываться, почему вдруг выбрал слово, которое давно на себя не примерял. Так, нигде больше ран нет, лапы перевязаны, ничто в царапины не попадёт. Замечательно. Радо наконец-то оглядел себя, опомнившись. На запястьях и пальцах — золотые брызги, несколько пятнышек на штанах и рукавах рубахи. Он рассеянно потёр следы комком из грязных лент, размазал полосками по смуглой коже, попутно позволяя ощущениям тела захватить его. Колени ныли, стопы, ставшие нечувствительными из-за сидения на них, онемели. Подлая прохлада вилась у ног, запускала холодные пальцы за ворот.
[indent] С недовольным ворчанием Радо упёрся ладонью в землю, вцепился в траву, и тяжело поднялся, словно весил не меньше медведя.
[indent] — Мне нужно застоявшуюся кровь прогнать, — пояснил он Золотарнику. — Я не ухожу. Я тут, с тобой.
[indent] Он сцепил руки над головой и потянулся, выгибаясь луком. С неожиданным удовольствием, как после доброй работы, когда душу греет от взгляда на сделанное. Внизу всё жгло, кололо и резало наживую, но Радо больше не хотелось баюкать эту боль. У него были дела важнее, чем носиться с собой же, и на третий десяток раз колкими словами вспоминать бывших товарищей.
[indent] Эй, он обратился к дальней части сознания и толкнул волка. Чего молчишь? Что случилось? Волк несвычно молчаливо сновал из стороны в сторону на задворках, хотя каждого встречного крестил и на ухо фыркал о том, каков человек внутри, или же предлагал укусить за пятку. Сейчас же то непонятливо вскидывал пасть, то прижимал книзу; метался, сам не зная, что ищет. И всё смотрел, смотрел глазами Радо на Золотарника, подмечая разум, сдержанность, какой у зверя не встретишь, страдающее недоверие во взгляде. Он... не такой, медленно отозвался волк. Но...
[indent] Но? поторопил Радо с любопытством, удивлённый. Но это ничего, волк повернул его голову, нашёл в глазах Золотарника отражение связывающей их нити и рычащим свой поставил клеймо на груди, над сердцем.
[indent] Радо зарылся пятернёй в волосы на затылке, слегка смущённый тем, как волк — тот из них двоих, кто был подозрителен и придирчив до друзей, — принял пса, и, отняв руку от головы, посмотрел на смазанный след. Дедо, исходивший весь свет, пока ноги верны ему были, рассказывал о созданиях, попадавшихся ему на пути. Были в его историях и гномы, и рогатые женщины, и доспехи без человека внутри. У одних огонь тёк по жилам, у других яд, но про золотую кровь или что-то схожее Радо припомнить не смог.
[indent] Размышляя над этим всем, Радо снял плащ, показывая явно полученную с чужого плеча одежду, сложил его несколько раз и устроил на травяной кочке, затем присел с кряхтением. Он с видимым удовольствием вытянул ноги и запустил руку в шерсть Золотарника на хребте, пропуская сквозь пальцы жёсткие волосинки. Они заслужили несколько минут покоя.
[indent] — Может, в тебе... волшба какая есть, — другой рукой он почесал колючий подбородок. — Впрочем, какое мне до того дело?.. Больше меня волнует, чтобы это не было плохо для тебя. Наверное, ты потому мясо и не взял? — вдруг вспыхнуло в голове, озарив догадкой. — Что-то другое ешь.
[indent] Что может есть пёс с золотой кровью? Золотых рыбок?..
[indent] Радо едва заметно улыбнулся, снова ощущая ворочание смеха под грудиной, и обвёл кончик уха Золотарника.
[status]эх где мои двадцать лет[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:54:06)

+3

10

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/883/245908.png[/icon][status]woof[/status]  Боль прошивает тело раз за разом, и он сжимает плотно зубы, крепко держа ее за шкирку. Нет, он не отпустит, даже когда силы будут на исходе: в этот раз он отвечает не только за себя. Жмурится лихорадочно, напрягая все мышцы, чтобы сдержать спящего в себе зверя, и терпит столько, сколько потребуется. Голос Радо доносится до чуткого слуха словно откуда-то издалека, отдаваясь в сознании легким притупляющим онемением.

Всё закончилось так же быстро и незаметно, как началось.
  Приник к нему, наваливаясь мордой на грудь, жадно вслушиваясь в непривычный звук смеха, отзывающийся каким-то блеском внутри. Правильнее сказать - светом, но он всё ещё демон, так что считает это блеском золота. Свет добра сжёг бы его изнутри; страшно, не хочется, но сопротивляться не может, опьяненный совершенно, что доверился правильному человеку.

  Радо поднимается, и нить тревожно натягивается, настойчиво подёргивая за крепкую собачью шею, заставляя последовать, но Золотарник обессилен и только вытягивает измученные лапы, подрагивая от усталости, недовольно пофыркивая от окатившей одиноким холодом земли. Следит внимательно - понимает, что Радо не обманет, но нервничает отчего-то, вздымает бока, беспокойно втягивает носом воздух, боясь словно уловить запах очередного предательства. Но в воздухе только пряный запах древесины и сладкий - полевых цветов.

  Приветствует у себя под боком вялым взмахом хвоста и тихим, благодарным ворчанием. Подставляет морду под заботливую руку, слегка приоткрывая пасть, чтобы втянуть не-чужой запах. Запоминает, заботливо пряча в себе, заполняя гложущую пустоту внутри, и отвечает на вопрос рассеянным ворчанием: да, не это ем; но что мне надо - ты не дашь. Не такой человек; не пускает внутрь темноту. Не сейчас так уж точно - этот смех прогоняет клубок чёрного даже из души пса. И страшно вроде: вдруг пропадёт вместе с ним, вдруг убьёт сам себя эти светом, но останавливаться поздно. Раны на душе давно воспалились, пульсировали болью и требовали целительного тепла - даже если в итоге оно может оказаться смертельным. Теперь он мог или переродиться, избавившись от старой боли, или избавиться от себя, породив боль новую.

  Глаза блестят не чёрным - золотым. Тепло становится - жарко совсем, до боли горячо. Будто сгорает изнутри; сам не против, вместе с ним сгорит и страшный голод, притупляемый именно присутствием Радо. Пёс ему не завидует, не хочет забрать; хочет идти нога в ногу, рядом, стать таким же. Заслужить своё имя, звук которого блаженным золотом разливается по пустому нутру, прогоняет связанную их нитью темноту. Заслужить боль, человеческую совершенно, приводящую в чувства, помогающую не быть искусственным, подавляющую зов Тени. Хорошо было бы не помнить обо всём этом, и чтобы кровь была красная.

  Закрывает глаза устало, проваливаясь в долгожданное забытьё - не сон даже и не обморок, дремота какая-то, успокаивающая и заполняющая тихой, робкой надеждой, что он сможет стать другим. Благословенный несчастьем, тешится мыслью, что раз в бесконечной жизни ему может повезти и, быть может, мудрые боги толкнули его именно в это время именно на эту тропу не просто так. Лелеет видение, что он не один теперь и может идти дальше, опираясь на тёплый волчий бок.

  Беспамятство уютное. Помогает забыть о боли, отсекая горькое воспоминание о Яннеке вместе с обжигающими болью лапами; укутывает заботливо в тёплые объятия, забираясь под ненужную теперь чёрную шкуру; прикрывает заботливо глаза ладонью, согревая их привычным золотом; расправляет вздыбленный ещё загривок, мягко оглаживая по выгнувшейся дугой спине. Какое-то еле заметное движение - опущенные веки слегка трепещут, но не поднимаются; Золотарник и так знает, что всему причиной он сам.

  Он открывает глаза и замечает внезапно, что мир не так уж и велик. Кончик носа щекочут упавшие на нос золотые прядки, и он мягко прижимается к Радо щекой, лениво скользя взглядом по заляпанным в красной и золотой крови рукавам рубашки. Неподатливое сознание сглаживает углы противоречий, позволяя ему забыть обо всем, что смутило бы Роанна. Замечает только неприятное, холодное прикосновение мёрзлой земли, и чуть поджимает босые ноги, замотанные заботливо в обрывки плаща, и беспокойно проводит перевязанными ладонями по предплечью чужому. На небесно-голубой камзол смотреть неприятно, и он закрывает глаза, тщетно стараясь вернуться в мир запахов, доступный одному Псу.

- Радо, - голос такой, о каком успел уже забыть: мягкий, тихий, бархатистый, с легкой дразнящей хрипотцой. Не отрывистый и не грубовато-деловой, как тогда, когда он обманывал; настоящий самый, свой, не ребяческий и не солнечный, как у того, старого Роанна, оставшегося навсегда в море. Именно этим голосом он разговаривал сам с собой в Тени, ещё до того, как впервые ступить на землю материка в облике человека; Радо становится первым, кому довелось его услышать.
  Не поднимает голову, растворяясь полностью в незнакомых ощущениях; изучает их, заботливо укутывая в золото души.
Рад?..
Он и сам, кажется, рад.

+3

11

[indent] Радо улыбнулся шире, разбирая ворчание пса и читая в нём ответ. Наградил лаской местечко за ухом и погрузился в размышления, не отнимая руки от шерсти. Сложилось всё так случайно, или Каэлли привёл своего волка в эту часть леса, желая помочь, возместить потерянное? Не сиделось же ему на месте и мнилось, что это от желания подумать, услышать себя. Но, может, не себя он должен был услышать, а чужой зов.
[indent] Отпустить Золотарника у него не выйдет. Тогда... взять его с собой в дом, полный кукушат? Хотя он там на птичьих правах, сам прибившийся, ещё и пса приведёт. Но оставить его одного — такое Радо не рассматривал. Хм, а если они вдвоём с одинаково просящими мордами посмотрят на Мать Кукушку, она разрешит Золотарнику угол отвести в его комнатушке под крышей? Постой, упёр ладонь Радо себе в грудь, у пса вполне может быть дом. Нужно сперва узнать, откуда он такой, кто его ждёт в родных краях, от чего бежал.
[indent] Голова полнилась думами, оттого Радо, не видя ничего, уставился неподвижно в зелень куста впереди. Выхватывал зорким зрением веточки под листвой, не замечая, что вечер опустился ниже и вокруг стемнело сильнее. Шумели деревья, потревоженные ветром; копошились мелкие зверьки. Золотарник притих, дыхание замедлилось. Пусть отдохнёт, ему нужно. Радо никуда не торопится. Хорошо, что Старший не с ним в патруле, а то он хотя бы из желания убедиться, что альран наконец-то сбежал, как дикий зверь, попытался бы отыскать его в лесу. Не хотелось Радо, чтобы кто-то видел их. Они были только вдвоём, открытые, уязвимые, как два слепых щена, подкатившиеся друг к дружке под бок и прижавшиеся в поисках тепла. Не для чужих глаз это.
[indent] Он рассеянно заметил, что, видимо, с головы пса спустился куда-то на шею, раз шерсть стала длинней. Потом боковым зрением поймал светлое, не чёрное, изменившееся что-то, и, моргнув, повернул голову. Глаза у Радо расширились, а рот округлился.
[indent] В руках он держал человека.
[indent] И человек позвал его по имени, как не звал никто. Голос скользнул умелыми тонкими пальцами за ухо, окружил тёплой водой ручья. Его имя стало мягче, нежней, и Радо даже растерялся, не поверив, что это его — так. Сразу же захотелось, чтобы позвали снова. Или хотя бы сказали что-то ещё этим крылатым голосом, позволили окунуться в него; набрать в пригоршни пуховыми перьями — воздушными, как морская пена.
[indent] — Я тут, — ответил он смущённо и огляделся быстро: нет ведь никого рядом со схожим именем, к нему обратились? Этот голос — для него?..
[indent] Само перевоплощение у Радо, альрана, эмоций вызвало меньше, чем могло. Волк не удивился, чуя поставленное псу над сердцем клеймо и на человеке. И потому, что он догадался чуть раньше звериным умом, сам Радо тоже принял спокойно новый облик. Это был Золотарник, разве шкура сползла, обнажив другое по форме, но всё то же. У него самого было так же, отчего он должен испугаться? Его не боялись ведь...
[indent] Боялись, кого он обманывает. Потому с ним всё случилось, оттого он больше не на Великих равнинах. Радо-человек был по нраву людям, весёлый парёнь, ловкий, а вот Радо-волк — вольный, с клыками — не сдался племени. Не принимали зверя, не понимая, что это тоже Радо, и скинули на него вину в беде.
[indent] Верхняя губа угрожающе полезла наверх, и он поспешил отвлечься. Приобнял рукой Золотарника за плечи со спины, прижимая к себе, опустил глаза и застыл. Радо видел эльфов, научился справляться с оцепенением, возникавшим от их красоты, и к осени перестал заглядываться вслед. Но вот на него снова нахлынуло робостью. В вечернем тусклом свете краски были серы, но Радо всё видел так, словно был ясный день.
[indent] Он коснулся волос пальцами. Взял, внутренне обмирая, прядку — самыми кончиками пальцев, не желая запачкать лапищами своими, — и отвёл её с лица, приладив к остальным, вернув в общую волну, затем обратил завороженный взгляд на лицо с прикрытыми глазами. И ресницы, и брови — всё светлое, как тронутое солнечными лучами и вобравшее их в себя. Радо никогда не был жаден до драгоценностей, равнодушным считал себя к значимости каменьев и металла, но в это мгновение золото стало для него ценным — потому что на него были похожи волосы. Радо забылся, потерялся во времени, цепко рассматривая, по несколько раз взглядом скользя по одному и тому же месту и всё равно боясь, что не запомнил. Руку, которой убирал волосы, положил поверх другой своей, и Золотарник оказался в их обхвате.
[indent] Кровь на камзоле ему не понравилась. Не его, подсказал разум, но всё равно — плохо. Означает беду. Очнулся он, только когда заметил, что Золотарник стал чаще шевелить ногами, тщетно пытаясь подобрать их под себя, как лапы, и согреть. Радо осторожно тронул за плечо, сжав на нём пальцы, чтобы твёрдое прикосновение почувствовалось сквозь пелену забытья.
[indent] — Земля холодная, нам нужно встать, а то у тебя спину прихватит и ноги, — с прокравшимся беспокойством. — Слышишь меня?..
[indent] Дедо, которого подобрало племя, где Радо родился, так застудил ноги много лет назад. Не держали они совсем его, и ходил Дедо с палкой. Стоять ровно было больно для него; если кто заводил с ним разговор, он мог усесться на землю, степную, жаркую, совсем не ту, что его сгубила, и мирно беседовать, глядя снизу вверх.
[indent] Радо наконец-то смог отвести взгляд с лица и посмотреть на узкие ступни, беззащитно белеющие на траве. Сапоги ему свои отдать, что ли. У самого-то ноги перевязаны, в носки запрятаны, всяко теплей ему будет, чем босым с жалкими обрывками. Судьба Дедо не должна постигнуть Золотарника.
[indent] ...Хотя, раз у него есть человеческий облик, значит, и имя должно быть. Впрочем, если Радо дал кому-то прозвище, то про себя будет звать по нему, но имя всё-таки надо будет спросить.
[status]эх где мои двадцать лет[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:54:17)

+3

12

[icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/883/829312.png[/icon]  Он тут. Не нужно даже открывать глаза - всё в этой нити, оплётшей так внезапно и так крепко.
- Радо, - повторяет, наслаждаясь не столько звуком голоса, столько тем, как хорошо и ладно звучит имя. Как родное, искомое долго и найденное.
  Чувствует на себе взгляд и притворно жмурится, позволяя рассмотреть себя. Хочет сначала спрятать вымазанные в крови рукава, но не решается: должен доказать, что не зря потребовал столько заботы, но сил на объяснения почти не остаётся. Мог бы только повторять имя - оно слетает с губ легко и естественно, и его можно было бы произносить раз за разом, напевая, зачаровывая, успокаиваясь, но он уже совсем выбился из сил. Только улыбается слегка, чувствуя прикосновение к волосам, обжегшее почти так же, как ласка к чёрной собачьей морде.

  Чужие руки охватывают за плечи, плотнее затягивая вокруг них очередной виток нити. И незаметно - будто просто вернулись на своё место. Чувство незнакомое, но хочется распробовать; только бы времени хватило, оно вечно ускользает сквозь пальцы. Вдруг - это тоже лишь на мгновение? И потеряет его так же, как всё остальное.
- Не отпускай, - голос взволнованный, испуганный почти; прижимается ближе, повинуясь натягивающейся нити, и вздрагивает слегка, кажется, на мгновение снова почувствовав запах полевых цветов. Жадно вздыхает, тянется к смуглой шее и останавливается; устал. Голова бессильно падает на прежнее место, на грудь, и он зарывается носом в чужой воротник, тщетно стараясь вспомнить, о чем говорят.

  Земля холодная. Да, озноб врывается в мир ощущений вместе с мягкой резью в ладонях и стопах; вспоминая о боли, Золотарник по-собачьи скулит, ища укрытия в крепкой хватке вокруг плеч. Находит. Сам - слабый, даром что демон, беззащитный совершенно в этих руках, защищающих от всего на свете и обезоруживающих его самого одновременно. Да и нет ничего, что помешать могло: ответствен только за себя, но и этого не жалко.

Слышу, слышу. Но слушать не хочу.
  Знает, что надо подняться, хочет повиноваться, но ноги будто не его; непривычные после сильных, послушных малейшему приказу собачьих лап. И повадки ещё остаются, хоть и не пробыл в звериной шкуре и дня, или... или пробыл. Может, время потеряло значение, и он заботливо носит эту боль с собой уже не первую неделю; от этой мысли неприятно и страшно. Боится потеряться, и цепляется за путеводную нить, соединившую с чем-то важным, что он ещё не понимает. Неизвестность эта не так уж пугает: надеется, что шагнёт в неё не один, пусть даже это пустая надежда.
  Отчаявшимся прощается всё.

  Ища освобождения от ноющего чувства внутри, льнет ближе, прижимаясь к тёплому боку. Ноги - безвольные, совершенно белые в темноте леса - кажутся не своими, и он робко подтягивает их под себя, касаясь мимолетно чужих. Прислушивается к гулкому биению сердца под щекой, замечает, что собственное совсем не такое; жаль, но поделать ничего не может - чужое сердце украсть не может. Закрывает глаза, не желая подниматься с земли.
  Как дома. Вот только дома нет и не было, а будет ли - вопрос горький и саднящий. Думать должен, что дом - в Тени, но не может; сравнивает с чем-то, что самому незнакомо. Наверное, просто очередные украденные воспоминания на себя примеряет, будто ждёт его кто-то, нужен кому-то; сам-то точно ничего такого не заслуживает. Крадет это тепло с таким же наслаждением, урывая на своём бесконечном пути несколько минут нечаянной заботы; знает, что нельзя, но отпустить не может - ждёт, когда глубокие раны на сердце хоть немного затянутся, надеется, что неразрывная золотая нить, протянувшаяся внезапно, залатает их.

  Эгоистично молчит. Не даёт двигаться, ревниво считая каждый толчок сердца. Думает невольно, что заключил бы контракт с любым демоном, чтобы сделать это непривычное положение вечным. Вот только демон здесь он. И должен сказать об этом, даже если у него нет ни единого шанса сохранить этот момент в реальности, - только в памяти.
- Я не альран, - тише, глуше, скорбней почти; говорит против своей воли, но слова звучат по-прежнему ласково и бархатно, как не звучали ни для кого. - Прости.
  Пальцы сжимают предплечье, прежде чем отпустить. Кажется, извиняется впервые, и сам не знает толком, почему. Где-то в глубине ворочаются темные сомнения, старающиеся унять боль, заковать в равнодушие, лишить этого внезапного золотого света: подумай. Слишком много «первого» рядом с ним. Ты слишком беспомощный. Слишком грязный.
Отпусти.
  Не может.

  Нужно бы сказать что-то ещё, но голос изменяет ему. Просто не хватает смелости; боится, что оттолкнут, что надумал себе всё это, стараясь только успокоиться. Может, это только часть блаженного забытья, и он всё ещё в чёрной шкуре, плотно укрывающей демонскую сущность. Только себе кажется человеком. Никогда им не был. Откроет глаза - окажется в лесу один, и рядом будет только его вечная спутница Тень.
  В таком случае лучше вообще никогда не открывать глаза.

Отредактировано Roanne (2020-08-20 10:10:34)

+3

13

[indent] Золотарник прижимался к нему, был не против тесного касания, кольца рук, и Радо, немного опасавшийся, что тому будет неприятно, успокоился. Разве что перехватывало дух, когда он косил глазом вниз, на макушку, ощущая слабое дыхание у груди. Привычнее было видеть рядом с собой всклоченных, загорелых до красноты и пахнущих терпко, а тут такое белое, чистое. Поневоле затрепещешь восхищением.
[indent] Радо, вновь начиная переживать из-за молчания в ответ, потёр ладонью плечо Золотарника, пытаясь согреть. Прижал ближе, надеясь, что может поделиться своим теплом; что в его несуразном тощем теле костёр горит достаточно сильно, чтобы искры с него метнулись в ослабший рядом, ухватились за поленья, намокшие от дождя или чьей-то крови. Даже прислушался: потрескивает ли огнём в груди? И оттого, что он старательно вслушивался, а ещё из-за голоса, который не пропустишь мимо, который даже шёпотом будет звучать как сильный чистый зов в тихой степи, уцепился за оброненные слова. Ему бы насторожиться, ухватиться за шиворот и потрясти, выпытывая ответы. Надавить: что за золотое у тебя внутри? чьё красное на одежде? Но хочется только провести по волосам.
[indent] — Правда? — удивился Радо, мгновенно забывая о намерении подняться. — Я сперва подумал, ты пёс, потом — что необычный, с волшбой, а потом...
[indent] Радо умолк. Щёки потеплели от невысказанного, и хорошо, что в сумраке вечера не видно их. А потом он ни о чём не думал, когда увидел человека. Только волк где-то далеко в голове клацнул челюстью, убедившись, что Золотарник не так прост, и они оба легко приняли превращение.
[indent] Может, несмотря на все отрицания, в глубине души Радо давно хотел встреть похожего на себя, способного принять спокойно звериное, поделить на двоих. У него не получилось дружбы с псом из племени, так что водился он лишь с людьми, а волчье ныло, искало того, кто станет частью стаи. И потому Радо, недавно преданный людьми, с пробитым навылет в левой стороне груди, столь крепко ухватился за Золотарника, уловив в нём схожее. Может, всё так. А может, и вовсе не потому, и дело в чём-то другом, необъяснимом; не с первого взгляда, но с первого прикосновения.
[indent] — Кто же ты? — подбодрил на следующее откровение Радо, заодно вкладывая в эти слова вопрос про имя, желая узнать, кого нарёк Золотарником. Ему было интересно, кто же тогда тот, если не альран. Разве кто другой умеет оборачиваться зверем?
[indent] Радо заметил мелкую дрожь. Поднялось желанием убрать её, чтобы Золотарника не беспокоила неприветливая осенняя прохлада. Продолжая одной рукой приобнимать, он скользнул ладонью к спине, принимаясь мерно водить вверх-вниз, разгонять тепло по телу. Потом увёл на бедро, растёр согнутую ногу, разрывая повисшую между ними тишину шуршанием одежды; нащупал торчащую ступню, не уместившуюся под себя, и зажал её в горячей ладони. Раз уж сидят, то он постарается хоть как-то защитить от холода.
[indent] Прохладная кожа под пальцами отчего-то прищемила сердце. Запершило поперёк горла словами, забарахталось глупостями. Со своими эльфами Радо болтуном не был, напротив, общался ворчанием, а сейчас полезли давние привычки: засуетилось, захотелось молоть всё подряд, что на ум лезло. (Лишь спустя года он выучится направлять слова, присыпать ими в нужном месте, пряча от чужих своё, слабое.) Так что, унимая волнение, возникшее от вида светлой ступни в его загорелой руке, Радо заговорил:
[indent] — Кем бы ты ни был, тебе было больно, потому я захотел помочь. Ведь если больно, то и есть, чему болеть, да? А боль одна на всех: альранов, эльфов, людей... Назвал бы ещё кого-то, но я других народов не видал на своём пути.
[indent] Оттого, что никого больше он не встречал, не представлял, какая опасность в них есть, а волк — тот, кто мог бы подсказать, — про настоящую, скрытую в Золотарнике силу молчал. То ли сам не чуял, то ли знал, что против них теперь она не обернётся. Не после того, как клыки у шеи зажимались капканом, скрипя, но не думая причинить боль.
[indent] Радо, проходясь большим пальцем по ленте на ноге, поправляя её, пожевал нижнюю губу в задумчивости. Он не шибко разбирался в карте этих мест, но помнил, что ближайшее, где Золотарнику помогут лучше, чем его оторванные от плаща тряпки, это Фарн, селение в нескольких километрах отсюда. На другой чаше весов — эльфийский лагерь, до которого он доведёт, позволяя опереться на себя, гораздо быстрее. А из лагеря можно было бы...
[indent] Мелькнувшая мысль об уютном доме Матери Кукушки вернулась и настойчиво заблестела серебристым боком, дразня. Ведь его попросили не отпускать, верно?.. Конечно, до Аонетана дольше добираться, нежели до Фарна, зато там о нём позаботятся лучше и не попросят денег взамен. Всё равно Радо останется на зиму у эльфов, он за Золотарника отработать успеет.
[status]эх где мои двадцать лет[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:54:54)

+3

14

Он был рядом, и это было реальностью, и за эту реальность хотелось бороться, пусть даже сам Золотарник не вполне осознавал, зачем ему это. Решил, что обычная жадность требует новых жертв. Не желает так думать, но заставляет, чтобы не расслабиться и не забыть о своей сущности, которую... которую теперь придётся открыть.

  Он ощущает чужую ладонь, согревающую бесчувственную почти ногу; боится пошевелится. В горле - ком, в глазах отчего-то щиплет. Откуда только столько эмоций? Неужели и это украл? Может, получил всё вместе с этими алыми каплями на камзоле... не может же это быть собственное. Он не умеет создавать. Но даже если краденое, это...
  Приятно. Согревает, но не от заботливого трения, не от чужого тёплого дыхания, опаляющего где-то у виска, и даже не от горячего тела и биения сердца у самого уха; согревает изнутри. Вместо пустоты - тлеющий еле огонь, медленно оплавляющий вечно гулкую и бесстрастную золотую оболочку. Может, и опасен, но Золотарнику это совсем не важно - лучше отдать бессмертие, чтобы согреться хоть на несколько минут, чем провести бесконечность в вечном безопасном холоде.

  Пытаясь набраться смелости, прижимается, стараясь будто вложить слова в жесты. Чужой запах убаюкивает, разжимает пальцы, сдавившие сердце до боли, помогает дышать. Хочется поблагодарить, но простое слово застревает в горле - это ещё тяжелее, чем извиняться; пока заставить себя не может и, невольно сжимая в пальцах ткань чужой рубашки, издавая, сам не замечая того, тихое, жалобное поскуливание. Будто просит пощады - и сам не признаётся себе, какая именно пощада ему нужна.

  Молчать нельзя, он заслуживает правды. Золотарник всё ещё медлит, боясь ранить - неясно даже, кого больше; Тень подсказывает - на чужой душе есть печаль, ею можно воспользоваться, можно заключить контракт, урвать и себе немного своеобразного демонского счастья. Он отметает всё это, затягивая ненасытную пасть золотой нитью: больше не даст ей контроль, хотя избавиться от неё насовсем не сможет. Она больше не страшит. Наступает время обличать.
- Демон, - слово падает тяжело, острым лезвием по шее; облегчения не приносит, только смутные терзания, боль почти физическую. Рубит по живому, чтобы потом было легче; не пытается подсластить или облачить в нежные золотые кружева лжи. Теперь обратной дороги не будет. Надо поднять голову, отстраниться, уйти. Не оборачиваясь - иначе уйти не сможет никогда. Уйти первым, прежде, чем от него откажутся; отказаться прежде, чем уйдут. Понадеяться, что нить позволит уйти.

  Не может.
  Да, да, у него совершенно нет сил. И руки поднять не сможет, и никто ему не поможет; остаться только. Рядом. Хоть ненадолго. Просто потому, что по-другому не сможет. Вовсе не потому, что ему этого так безумно хочется, что одна мысль о том, чтобы уйти, разрывает ему беззащитное сердце.
  До невозможного странно чувствовать себя таким беспомощным и понимать, что на самом деле монстр здесь он один. Ревнивая Тень требует избавиться от связи, сбросить с плеч кольцо чужих рук, распутать обхватившую пустоту внутри нить, оцарапывая о неё пальцы, и вновь отдаться голоду; Роанн - и Золотарник тем более - против.
- Я не причиню тебе вреда, - закрывает глаза, прикусывая губу до боли. - Мне самому слишком больно, чтобы...
  Не знает, как доказать; думает, что Радо наверняка слышал страшные истории о демонах, похищающих души и разрушающих чужие жизни. Не все из этих легенд были правдой, но большинство - да; ни одна из них не касалась его самого, но теперь ему страшно подумать, что в будущем это изменится. Вдруг - поддастся? И клыки всё-таки взрежут чужую плоть, оставляя незаживающие раны, разорвут так же, как это сделал нож в тех руках, и он вновь останется один, а на руках опять будет кровь. Жаль, что не своя.

  Уже совсем не чувствуется холод, и вечно ледяные пальцы медленно теплеют - в первый раз. Он мог бы отпустить Радо - холодно уже не было, но это выше его сил. Решает дождаться, пока сам не оттолкнёт, и насладиться первыми и, возможно, последними в жизни минутами нечаянной нежности, ревниво льнет ближе, никак не насыщаясь его теплом. Понимает, что это не может длиться бесконечно, но...

  Глубоко вздохнув, поднимает голову и чуть отстраняется, чтобы заглянуть в его глаза и невольно замереть от странного чувства, будто внутри теплеет. Выпускает губу из плена клыков и беззвучно шевелит губами - молится будто.
  Сейчас - очередное «впервые» - отдаёт себя на чужой суд.

+3

15

[indent] Радо прижимал друг к другу пальцы на изящной ноге, тёр тонкую кожу с выступающими жилками, дожидаясь, когда узнает, почему в них золотая кровь. Ждал терпеливо, как в самом начале, позволяя псу привыкнуть к нему, осмотреть и понять, остановиться или рвануть вперёд, минуя странного альрана с волчьими ушами. И вот прозвучало — два слога на выдохе. Слово чуждое, как тёмное пятно на светлой рубахе; как высокий цветок в безбрежной глади ковыля, выделяющийся ярко, вызывающий недоумение: почему он тут?
[indent] Сердце стукнуло трижды, прежде чем до него дошло. Радо вздрогнул и замер, перестав гладить, вместо того уйдя в себя, суетливо перебирая в памяти всё, что знал.
[indent] Дедо о демонах поведал ему две истории. Первая — об ужасе, десятках невинно убитых; о целой деревне, опустевшей за ночь ради того, чтобы тьма с алыми жаждущими глазами смогла напиться хотя бы ненадолго. Не кровью, нет, — отчаянием. Вторая история была про справедливость. Про то, как жалобный стон сотен понапрасну загубленных душ превратился в нечто осмысленное, осязаемое и отомстил, а позже пустился в странствия — следить за правосудием. «Они злые?» — под конец спросил сбитый с толку Радо, волчишко десяти вёсен, коротавший зимний вечер в углу с Дедо, штопавшим свои чудные шаровары, которые скрывали кривизну его больных ног. «Смотря, из-за чего они появились и чем стремятся стать, — забыв про шитьё, Дедо огладил короткую жёсткую бороду. — Они как отражение того, что происходит в нашем мире. С ними стоит держать ухо востро. Их суть такова, что они могут навредить, пусть не хотят.»
[indent] Словом, Радо мало знал о демонах, почти ничего даже, но ему казалось, что... Что демоны не машут хвостом, подбадривая, когда ты помогаешь им; не прячут лицо на груди, тихонько поскуливая; в глазах у них геенна огненная ненависти, всепоглощающая тьма, а не влажное страдание. Радо был... растерян. Он видел одно, но слухи и рассказы говорили о другом, и не получалось соединить, наложить друг на друга два образа, понять, что ему должно делать, как себя вести.
[indent] Демон — Золотарник?.. — поднял голову, встречаясь с ним взглядом.
[indent] Не так давно тот извинился. Радо задумался: а уж не за то ли, кем он является, извинялся? Но ведь нет никакой вины его в том, разве виноват он, кем является? Да и Радо сам решил руку ему протянуть. Шкорябнуло сомнением, боязнью предательства: а сам ли?.. Не было ли это подкинуто ему извне, как ветер приносит семена? Ещё одно: а почему он был псом? Демоны, наверное, умеют принимать любые обличия? Но отчего-то демон выбрал пса. Странное существо бы выделялось, впрочем, но ведь есть множество других зверей, почему именно пёс? При мысли о котором на ум приходит первым делом: верный до последней черты, любящий ласку, сам тоже ласковый; не выносящий одиночества. Есть ли истинное обличие у демона или только маски?..
[indent] Столько вопросов! В разуме вихрь пронёсся, запутывая его, вороша чувства, приводя в смятение.
[indent] Под локоть ткнулась незримая морда, обрывая мысли, заметавшиеся перепуганными птицами в голове, ставшей тесной для полного понимания того, с чем он столкнулся. Волк прикусил за ухо сурово: много думаешь, оставь это людям; мы полагаемся на чутьё. Что тебе говорит оно? И толкнул голову, поворачивая её к Золотарнику, обращая на бледное лицо, застывшее в таком ожидании, будто это Радо был демоном и в его власти было решить судьбу. Радо посмотрел в глаза напротив, нашёл в них то же, что и в выразительном взгляде пса. Снова прищемило. Какой-то недоверчивой тоской, сочувствием, желанием — очередным, искренним, направленным на него одного, — смахнуть печаль; хотя бы столько, сколько сможет.
[indent] Правда ведь, зачем начал думать обо всём, почему позволил сомнениям увести себя. Чутьё не подводило его, это Радо просто плохо слушал местами, и настал черёд довериться ему, как делал прежде.
[indent] — Я задумался, извини, — неловко объяснил Радо долгое молчание, наконец собравшись и вернув себе твёрдость. — Ты первый... демон, которого мне довелось встретить. Это... Из-за этого я и задумался.
[indent] И вдруг, произнеся вслух, он рассердился на себя. Называл пса красивым, помогал ему с занозами, обнимал и смеялся, был рад, а потом трусливо поджал хвост и отвернулся. Альран, не альран, демон, не демон — что с того! Уже отметил своим, впустил в мысли, к чему запоздалые переживания. Если вдруг ошибётся, если вдруг окажется, что взамен получит под сердце острые когти... Ничего. Он переживёт. И перестанет верить кому-либо ещё на этом свете.
[indent] — Я не шибко умный, так что бояться тебя не стану, — помолчал немного и добавил стеснительно, как будто провинился в чём: — Не смогу.
[indent] Отпустил согретую ступню, переложил ладонь обратно на бедро, чтобы покрепче держаться и прижать к себе, не отпуская, как будто опасаясь, что от него сбежит демон. Руку на чужом плече, ослабшую во время раздумий, вновь стиснул. Эхом в голове просьба: не отпускай. А вот и не отпустит. Ещё пожалеет, что сказал волку об этом; у волков хватка основательная, как вцепятся, — и всё, не сбежишь от них, не старайся.
[indent] Посидев в тишине так — держа в руках, вкруговую наглаживая пальцем, словно говоря этим молчаливо: прости, что чуть не выпустил, едва не усомнился, — Радо заговорил:
[indent] — За себя мне не страшно, но можешь пообещать, что других тоже не тронешь? Если честно, я хотел...  хотел взять тебя с собой в эльфийский лагерь, он тут недалеко. Там патрульные, но они толковые, неплохие. Расспрашивать лишнего не станут. Ты устал, далеко не уйдёшь, даже если сто раз демон.
[indent] Во второй раз слово сорвалось легче, не напитало паникой. Только робкая осторожность, как всегда бывает с чем-то новым, не опробованным на языке.
[indent] — Пойдём со мной, Золотарник, — попросил тихо, но вложил столько всего, сказал таким голосом, что ветер, шелестевший рядом, словно подслушивавший, стеснённо притих.
[status]эх где мои двадцать лет[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:55:03)

+3

16

Видел - по глазам видел, что Радо был наслышан о демонах. По-другому быть и не могло. Слава идёт впереди их самих. И его. И что с того, что чужая?
  Голова поникла, словно сил держать ее уже не оставалось, но Золотарник упрямо старался не разрывать зрительного контакта, замечая с ужасом, что хватка ослабевает. «Отпустит,» - с ужасом понял он и закусил в бессилии губу. Всё было решено. Этого говорить было нельзя, но соврать демон не смог бы; не ему.

  Он чувствовал, что каждая секунда молчания режет без ножа. Это сводило с ума, и он проклинал себя тысячу раз, в бессилии собирая ткань рубашки под пальцами в складки, пытаясь читать по глазам. Он не был беспристрастен, и потому видел только неожиданную холодность и, быть может, даже испуг. Знал, что всё правильно, что только такого и заслуживает, но всё равно было больно. Впервые в жизни не хотелось быть демоном. Уж лучше простым смертным, которого можно убить одним ударом клинка в живот, чем видеть такое выражение. Ни одна обида предательства, из которой он был рождён однажды, не была такой горькой. Одно слово, два слога, кажется, разрезали ту нить, которая так согревала пустоту внутри.
  Какими хрупкими бывают чувства. И почему только он не узнал об этом раньше? Тогда смог бы так много избежать, смог бы... помочь? Но зачем? Демоны не помогают.

  «Демон». Слово, как пощечина, как обвинение самого себя. Виновен - и в том, что делали другие, и в том, что сделает сам. Ничего не поделаешь - кому-то суждено быть такими тёплыми и уютными, как Радо, а кому-то - бесчувственными и ледяными, как Роанн. Дождаться очевидного решения и уйти навсегда, чтобы никогда больше не причинять людям вреда - или попробовать хотя бы этого не делать.

  Когда Радо вновь заговорил, он весь инстинктивно подобрался, сжался, словно ожидая удара. Хотел бы даже закрыть глаза, чтобы никогда не узнать, насколько презирают его род, но не смог: природная жадность не позволила упустить ни одного мгновения драгоценной близости - скорее всего, последней. Из всех краж это была самая ценная.
  Но удара не последовало. Слова, слова - мягкие, нескладные немного и оттого ещё более важные, задевающие душу; он запоминает каждое, припадает к ним, как к живительному источнику, не понимая ещё, не веря. В золотых глазах - неожиданная ласковость, и хочется улыбаться. Неужели слух не обманывает его? Неужели что-то может измениться в его жизни? Неужели простили - его простили?

  До сердца радость доходит раньше, чем до рассудка. Что-то светлое и золотое переполняет, лишая способности думать, понимать; он только замирает, сбитый с толку неожиданным ответом. Готов сказать что угодно, пообещать что угодно - лишь бы не лишиться этого неожиданного подарка, преподнесенного злой обычно судьбой. Он и сам хочет говорить и говорить, но не находит тех слов, которые подходили бы, да и сил совсем не осталось. Глаза только выдают его.
- Обещаю. Никому и никогда, - он помедлил, чувствуя, как Тень перехватывает дыхание, сдавливая горло своими невидимыми для других пальцами; демоны не обещают ничего просто так, но сделки не было, за это и наказывала. Его это не останавливало, и он последним росчерком поставил под своим обещанием точку. - Клянусь своим бессмертием.
  Тень, досадливо фыркнув, выбила воздух из легких, но он ничем не выдал этого, замечая только, что в самых уголках глаз щиплет золотым. Уголки губ против желания поползли вверх, а в глазах - такое тёплое выражение, словно на солнце своё смотрел. Может, так оно и было - не об этом думал Золотарник. Все его мысли обращены к одному только - уж не снится ли всё это? Только бы не проснуться.

  Осторожные прикосновения, вернувшаяся близость вырвали из горла тихое, довольное урчание. Того, другого Пса не было; они были единым целым, и оба всецело отдавались этому странному, новому чувству, зарождающемуся неспешно где-то внутри. Демон прижимался осторожно к чужому телу, удивляясь собственному доверию и тому, как от простого прикосновения может быть так хорошо и приятно. Не зная, чем отплатить, потянулся бледной ладонью к чужой шее, оглаживая осторожно, мягко, не как волка даже. В таком положении и застал его тот вопрос - судьбоносный во многом.

  В этом голосе было что-то, подсказывающее: отказаться - нельзя; просто невозможно. Смуглые пальцы Радо, оплетённые крепко и надежно их нитью, мягко, ненастойчиво потянули на себя, и Золотарник повиновался. Не по принуждению, не потому, что нить, обхватившая тонкую шею, могла задушить, - потому только, что сам хотел, и хотел так сильно, что забывал обо всем. Даже о том, что демоны счастья не заслуживают.
- Да, - коротко, беззвучно почти; знал, что всё читается по глазам. - Пойдём, Радо.
  Повинуясь порыву какому-то - кажется, подталкиваемый Псом, - Золотарник, упершись ладонями в чужую грудь, подтянулся и прижался щекой к чужой щеке, замерев так на мгновение, опаляя смуглую кожу тёплым дыханием, вкладывая в этот простой жест всю нежность, на которую был способен демон. Прикрыв глаза и не спеша вдохнув пряный запах полевых трав, закрепил золотую нить маленьким узлом, укоротившим её: шепнул своё первое «спасибо», так тихо, что даже ветер не слышал.

+3

17

[indent] Радо попросил — и затих, боясь, что словом глупым либо перебьёт и не услышит ответа, либо отпугнёт. Но не спугнул. Получил щедро всё: обещание, ладонь на шее, согласие и шёпот, полный краткой, но оттого не менее ценной благодарности. Загривок продрало дрожью; произошло нечто важное, что отпечаталось на их жизнях. Померещилось, что к запястью теснее прильнуло нежными лепестками, а на пальцах будто из воздушной пряжи тонкие кольца — знак неразрывности, уходящей в вечность.
[indent] Золотарник прижался к щеке, напомнив про дружеские касания между волками. У Радо по телу растеклось медовым. Прикосновение как возвращение домой, но светлое, без слезливой печали; когда замираешь и, глубоко вздохнув, думаешь с упоением: как же хорошо. Прежде чем Золотарник успел от него отстраниться, Радо двинул головой, легко потеревшись о гладкую щеку своей, превращая окончательно жест в волчью ласку и тоже благодаря, но уже за за данное согласие и обещание, серьёзное, даже на взгляд альрана, далёкого от всех таинств. Люди бы посчитали странным жест, но, к счастью (или нет?..), они оба не принадлежали к людскому племени, а потому могли выражать чувства так, как желает того душа.
[indent] Радо осмотрел заново лицо, подмечая на бледной щеке короткие полоски от его лёгкой щетины, припухшие краснотой и сложившиеся в небольшой замысловатый узор. Заметил влажный блеск в уголках глаз и поспешил утишающе погладить ногу, сжать коленку под ладонью. Затем заглянул в зрачки, и горло сдавило. На него так никогда не смотрели, понял он. Вспомнились было взгляды, которые казались похожими, но, когда он увидел этот, оглушило, что даже на треть они не были близки. И все сомнения, всё недоверие, которое только ещё могло затаиться в тёмной, недоброй глубине, пропало, растворившись под сиянием восхода, залившего душу.
[indent] Голос хотелось слушать, кожу хотелось трогать, в глаза — смотреть. Радо был полон желаний, словно проснулся после зимовки и внутри него певчей птицей щебетала весна, набухая почками, которые распустятся чувствами и украсят угрюмую волчью шкуру.
[indent] Вблизи усталость ощутилась чётче. Она связала рот сухим, как от жажды, и встряхнула Радо, завороженного обращённым на него взглядом. Напомнила отрезвляюще, что Золотарник нуждается в отдыхе, а всё остальное можно отложить. Время у них будет. Теперь, после обещания, — будет непременно.
[indent] Радо, ненадолго над чем-то задумавшись и покосившись на землю рядом хмуро, вдруг гибко наклонился вперёд, немного скособочившись, чтобы не толкнуть Золотарника, которого продолжал придерживать, свободной рукой стянул с ног по очереди оба сапога, затем завозился, пытаясь вытащить из-под демона его ноги.
[indent] — Ну-ка, давай их сюда, — тоном, не терпящим возражений.
[indent] Опять согнулся, потянулся к босым израненным ступням. Взялся за лодыжку и так осторожно, как только мог, обул сапог, порадовавшись мягкому подкладу внутри: ступать будет легче. Приподнял вторую ногу. Снова зачесалось в пальцах, как лисьим хвостом защекотало кончики. Радо обвёл косточку на лодыжке, ненадолго забыв, зачем всё начал. Улыбнулся сам себе, посветлев лицом, и прошёлся, лаская, взглядом по ступне, затем спохватился, попытался спрятать улыбку за сосредоточенным выражением и натянул сапог, проверив, чтобы ленты не сдвинулись. Выпрямился и сказал решительно, не зная, как выразить, что самому свободней станет, если сапоги отдаст, что меньше переживаниями плескаться будет:
[indent] — Не снимай, оставь. Демонам тоже обувка нужна, а я привычный без неё.
[indent] В третий раз уже совсем ничего плохого нет. Слово как слово. Напротив, немного тепло от него — потому что это о Золотарнике, о ком-то своём, близком. А к своему привыкаешь быстро.
[indent] Он напоследок оглядел Золотарника, то ли проверяя его, то ли тщательно занося в память всё случившееся, и тряхнул волосами.
[indent] — Всё, можно подниматься, и идти вместе, легло невысказанным, но понятным им двум.
[indent] Было жаль ломать уютную позу, но, когда было получено согласие, тянуло как можно скорее увести демона к себе, словно оттуда его никто забрать не сможет, там он будет защищён и больше никогда не придёт в ярость, причиняющую боль.
[indent] Радо, жестом показав не торопиться, первым встал с плаща. Встряхнулся, одёрнул задравшуюся одежду, чувствуя необходимость немного привести себя в порядок, чтобы не так сильно стращать внешним видом, потёр глаза и тут же метнул взгляд на Золотарника, на мгновение испугавшись, что всё прибредилось. Но нет, взаправду. Не сдержавший облегчённой улыбки Радо протянул руку, предлагая взяться. Упёрся ногами в землю, совсем не замечая ноющих стоп или прохлады, и потянул на себя, чтобы столкнуться с поднявшимся демоном лицом к лицу, близко-близко. Застыл, пересчитал светлые ресницы и, моргнув, пробормотал, запинаясь от чего-то дрогнувшего в животе:
[indent] — Не... не рассчитал немного.
[indent] Скользнул в сторону и встал под боком; приобнял сзади за талию, поддерживая. Указал на свою шею:
[indent] — Я думаю, тебе идти трудно, так что держись за меня. Чтобы раны не тревожить, ладно? Только не жалей меня, опирайся. Я выдержу.
[indent] Считал себя померкшим, разбитым, а тут вдруг кто-то вдохнул в него силу. Казалось, унесёт на ногах не себя одного и даже не устанет.
[indent] Свой дым глаз не ест.
[status]эх где мои двадцать лет[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/28/7e/1015/263922.jpg[/icon]

Отредактировано Rado (2021-06-12 11:55:15)

+3

18

Никогда ещё не бывало так.
  Так, что и сладко, и горько, и терпко, и жарко, и холодно нестерпимо; так, что голову кружит, и ни одной мысли, и только движения, желания, владеющие телом и разумом; так, что всё зависит от другого кого-то, от улыбки, от взгляда, от прикосновения. Так никогда не было, и Роанн жалел об этом.
  Отстраняться не хочется, но остатки благоразумия заставляют. Рад, что получилось дать что-то ценное - пусть обещание, но для такого демона, как он, оно ценно; надеется, что и для Радо тоже. Пальцы всё льнут к чужой одежде, стараясь как-то выразить то, что на душе, доказать, что всё, что говорит и чувствует, - правда. А нежность - нежность всё рвётся наружу робкой птицей звериного ворчания.

  Замечая порыв, протестующе мычит, поспешно подбирая под себя ноги, стараясь не позволить вновь взяться; бесполезно. Слова Радо раз за разом обезоруживают, заставляют повиноваться - такой власти не имел над демоном ещё никто. Прежде жестокое, невозмутимое сердце податливо дрожит от любого прикосновения, замирает от единственного желания - не потерять расположения. Не стремится даже заслужить любви, зная, что не заслужит; мечтает хотя бы о возможности быть рядом, не вызывая раздражения или смущения. Любуется смущенно, боясь нечаянно задеть чем-то, и следит за заботой, не вполне осознавая, что она обращена именно к нему.

  Не противится - только мягко водит кончиками пальцев по чужой одежде, вырисовывая какие-то причудливые узоры, прислушиваясь к тому, что вызывает в нем каждое ласковое касание, ощущающееся так остро и так славно. Замечает невольную заминку, чувствует на лодыжке чужие пальцы, и улыбается только - неужели не кажется? И самому нужно ответить на ласку, но руки и ноги будто уже и не слушаются: усталость подступает так же быстро и незаметно, как скорбь, боль или счастье.

  Тень ворчит, стараясь уверить в том, что такое поспешное решение до добра не доведёт; заставляет думать о том, что уже в первые минуты их пути демон успел забрать; да, всего лишь сапоги, но на этом голод не остановится...
  А Золотарник - Золотарник слышит только «их пути». Вместе, рядом, если повезёт - долго. На «навсегда» и надеяться не решается, хотя и греет эта нечаянная мысль; спешит только, прижавшись, запомнить момент и жаркое тепло, переполнявшее изнутри. «Хочется» - впервые, и хочется разделить ещё много таких «впервые», слушать и говорить, брать и отдавать - но только хорошее. И золото будто уже не холодный металл, не часовой механизм, застывший в форме сердца, а солнце, сгусток света, согревающий его самого изнутри.

  Поднимается рывком, неожиданно легко перенося вес, словно и не было в нем тяжести больше, и...
...и замер. И он сам, и мир вокруг. Всё из-за глаз, этих чудесных, манящих, завораживающих. Хочется ещё ближе. Почувствовать снова, воспользоваться доверием, оказанным Псу, и снова приблизиться, заворчать по-своему, переиначивая такое приятное имя в ласковый, хрипловатый собачий голос, звать снова и снова, и чтобы каждый раз на него смотрели так же. А ради этого - отдаст всё, самого себя даже.
- Радо! - закусывает губу, борясь с демоном внутри - с самим собой. - Спасибо.
  И слово будто легче, и губы послушней; первая схватка с тьмой не так уж сложна, хотя благодарность противна самой его сущности. И сам не знает, зачем идёт против себя, но не задумывается нисколько; идёт против себя, но навстречу ему. Так не страшно. Страшно - не идти вовсе, проводить его взглядом и остаться позади.
  Бросает последний взгляд, пробегает глазами по смуглой коже вниз, от лба - к шее, и шумно выдыхает: решается. Эти слова, вертящиеся на языке, могут изменить что-то, неведомое ещё; но, чувствуя тёплую поддержку чужих рук, решается, как и всегда в его присутствии.

- Пошли, Радо. Пошли домой, - и пронзает будто это слово, чужое совсем, непривычное к языку, но такое желанное. Голосом выделяет даже - пусть и не так, как имя, но заметно.
  Опирается осторожно, все равно не позволяя себе переложить весь вес на чужие плечи, хотя и сил так мало; от близости - странный трепет внутри, будто слабость какая-то. Был бы рад остаться здесь, но даже смертельная усталость не могла бы теперь разлучить с тёплой шеей, к которой так жадно потянулась его бледная рука; ближе, мягче обнять, не причиняя вреда, желая только прижаться покрепче. Не думал никогда, что радость может оказаться так близко!
  Идти тяжело, и ноги будто свинцовые, но они и не спешат; впереди - ещё долго. Шаг за шагом, старается поспевать за ним, боясь невольно отстать. Осторожно склоняет голову, чтобы мимолетно касаться чужого плеча щекой, чтобы поверить: да, его именно поддерживают, ему предназначено всё это. Прочь, прочь, но теперь - в лучшее место, туда, где будут ждать, туда, куда захочется вернуться.

  Не идти за ним, идти вместе.
  Нить медленно затягивается вокруг сердца.
Обоих сердец.

+2


Вы здесь » Fables of Ainhoa » Известные сказания » 28.09.1189. На день господин, на всю жизнь собака


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно