ВВ: Облачён в траур: тёмная длинная туника перевязана простым поясом, поверх неё — чёрный халат-мантия.

   «...но я с превеликой грустью в своём измученном беспокойством сердце пишу эти строки, ибо знаю: Вы не сумеете отступиться от своего замысла. Пусть дьявольские козни Шаагора под покровом ночи сведут меня с ума, но я никогда не усомнюсь в Вашем светлейшем уме — и это наполняет мой собственный разум страхом, горечью и скорбью, ибо знаю: в случае успеха Вы не будете более тем, кто однажды спас меня от бесславной смерти в пустыне, подарив взамен новую счастливую жизнь. Моё решение эгоистично, и я всю оставшуюся жизнь буду нести тяжесть этого нечестивого порыва, но знайте: я не могу быть готовым содействовать Вам в этом путешествии. Ваш светлый лик, ослепительный разум и сияющее золотой самоотверженностью благородство — это невероятный дар, который исчезнет и уступит место бесчувственным и расчётливым силам этого мира. Я не могу отговорить Вас от решения, принятого Вами задолго до нашего знакомства и, быть может, до Вашего появления на этот грешный свет. Но я прошу Вас ублажить моё единственное желание: не принимать участия в добровольном погребении Вашей личности. Я хочу запомнить Вас как мудрого наставника, милосердного спасителя и лучшего товарища, какого может пожелать человек.

Ваш беглый слуга».

   Звук отворившейся двери в рабочий кабинет прервал царившую внутри гробовую тишину — будто из склепа, какой никто не смел тревожить последние несколько веков. Слуга возвестил о прибытии гостя, и его голос разнёсся по помещению звоном колокола, взрезавшим звенящее молчание. И даже как будто совсем неподвижные пылинки дрогнули на своих местах в воздухе, продолжив хаотичный танец. Люди визиря расшаркивались перед правящей семьёй и рассыпались в комплиментах по любому поводу даже больше обычного, и это приводило душу Сола в смятение. За долгое время пребывания вдали от дома он успел отвыкнуть от подобного обращения. В его глазах это было атавизмом, которому не было места в обществе, где каждый человек относится к ближнему своему с любовью и пониманием. К сожалению, он прекрасно осознавал, что живёт в мире, где это невозможно. Впрочем, Аодх не зря отметил его своим любовным касанием, поэтому наместник верил — ему вполне по силам изменить течение времён и нравов. Хотя бы там, где в этом нуждаются больше всего.

   В глазах прислуги чётко прослеживался огонёк благоговейного страха, в их движениях было лебезение и подобострастие, их речи полнились сладкой лестью. Всё это наполняло сердце наследника Хамадана скорбью за их сердца, скованные цепями страха и закрытые на замок его собственным отцом. Он прекрасно знал о крутом нраве визиря, равно как и о его отношении к слугам, коих он считал грязью у себя под ногами. Сол бы очень хотел что-то с этим сделать, но пока он мог только любить его, как сын может возлюбить своего отца. Он мог успокоить его душу, залечить раны физические и душевные, но он не мог заставить его думать иначе. Свободомыслие было для него одной из величайших благодетелей, и потому он был готов вступить в дебаты против всего мира, лишь бы защитить возможность отца — нет, кого бы то ни было — думать и говорить свободно и без стигматизированных преград. Конечно, в каком-то смысле его регулярные лекции в хамаданской библиотеке открывали глаза людям — ему хотелось на это надеяться — но возможности его просветительской и духовной работы ограничивались его физическими способностями. Невозможно вложить благодетельные советы в головы всех людей на земле одновременно, но можно было постараться взломать замок от сердец хотя бы тех, кто готов был вложить в руки ключ.

   Отложив перечитанное на множество раз письмо, начертанное изящным почерком на уже несколько потрёпанном пергаменте, Сол кивком и благосклонной улыбкой отпустил слугу, напомнив себе побеседовать с ним наедине, и обратил свой взор на новоприбывшего. Весь его вид излучал элегантность в приятной амальгамации с бойкостью и молодцеватостью. Нежно-зелёные глаза горели огнём юношеского задора — что было само собой разумеющимся, учитывая возрастные особенности эльфийской расы. Чёрные как смоль волосы струились мрачным водопадом вниз, заставляя неверный свет путаться и блуждать яркими бликами в этом тёмном омуте — любая наложница визиря обзавидовалась бы такой невероятной красоте. Хамаданский шёлк высшего качества ниспадал с его плеч изящной вуалью, скрывая несомненно сильное тело, что возжелала бы любая жрица (а может быть жрец) храма Шантресс.

   Формально-церемониальные обращения змеились вокруг разума Сола клубком гремучих змей, внося диссонанс в его чистый эмоциональный фон. В ответ на любезности он лишь улыбнулся — тепло, приветливо, но немного печально — и лёгким жестом руки предложил занять место среди вороха подушек в чайной зоне кабинета.

   — Ну что Вы, право. Я польщён, но, увы, не заслуживаю таких хвалебных обращений, — осторожно выскользнув со своего места в кресле из красного дерева с роскошными резными подлокотниками, он обратил своё внимание на чайный сервиз. — Прошу, Вы можете обращаться ко мне по имени. Вопреки тому, что Вы могли услышать в этой далёкой от скромности обители, я не разделяю взглядов нашей династии на официоз.

   Тонкие пальцы, явно не знавшие усердия тяжёлого физического труда, расставляли на доске ёмкости с ингредиентами: пригоршня высушенных чайных листьев в глиняной плошке, мешочки с травами, кувшин прохладного свежего молока, небольшая склянка с бурым тростниковым сахаром. Осторожно, следуя выверенным движениям, Сол устроил на спиртовой печке тёмную ёмкость с уже подготовленной свежей пресной водой. Пламя пробежало по кончикам его пальцев, перекидываясь на обильно вымоченный в спирте фитиль, тотчас занявшийся весёлым огоньком.

   — Если мне дозволена такая роскошь, — начал он с улыбкой, не сводя взгляд с процесса готовки, — я бы хотел узнать Вас поближе.

   Столовый нож блеснул холодным серебром, чуждым в окружении тусклого золота и благолепного мрамора. Очень аккуратно, будто бы проводя тонкую хирургическую процедуру, Сол раздавил зёрна кардамона, выпавшие на доску из тёмного холщового мешочка, и смахнул их в кипящую уже воду вместе с крупно раскрошенными чайными листьями. Умиротворяющий аромат смешался с запахом благовоний, вызывая в разуме красочные образы райских кущ и бесконечной благодати. Бульканье кипящей воды в котелке добавляло лёгкий медитативный фон к расслабленной атмосфере.

   — Передо мной стоит нелёгкая задача: физически, морально, духовно. К несчастью... — он бегло осёкся. Лик его лучшего товарища на мгновение мелькнул перед его глазами, сбив с толку. Его дорогого друга не было с ним в тот самый момент, когда его отрезвляющее присутствие требовалось больше всего. И всё, что от него осталось на сегодня — это строчки убористого почерка, расписывающиеся в извинениях.

   — К несчастью, — продолжал он, даже и не пробуя скрыть нотки прорезавшейся горечи в своём голосе, — Мой верный друг отрёкся от этой важной миссии.

   Молоко тонкой лентой белого мраморного шёлка струилось в котелок до последней капли. Чай на медленном огне доходил до своего совершенного состояния под неотрывным взором солнечных глаз. На столе появился поднос с посудой. Осторожно сняв котелок с огня, Сол разлил ароматный напиток по двум чайным чашечкам сквозь сито и вернул его обратно на плитку, тут же возвращаясь к своему собеседнику. Опустившись на колени посреди вороха пышных подушек, он опустил поднос перед эльфом, тёплой улыбкой приглашая присоединиться к чайному ритуалу.

   — Увы, я не смогу справиться со своим делом в одиночестве. Мне нужна холодная рассудительность, когда милосердный шёпот Аодха заведёт меня в ловушку невежества. Твёрдая рука — когда любви Аэна будет недостаточно. Крепкое плечо — когда я больше не смогу идти по пути, что проложила для меня Лира, — тонкие ладони размололи щепотку шафрана над чашками горячего ароматного чая. Тёмные глаза по-доброму улыбались. — Я слышал о Вас только хорошие вещи от своих добрых друзей в гильдии Магов. Но рассказ лучше слушать от лица самого автора.

Отредактировано Sol Invictus (2020-12-07 10:07:49)