День был теплый, даже местами – на солнце и среди стен – жарковатый. Солнце грело кожу, и настроения работать не было от слов «вообще», «совсем» и «на… эту работу!». Так что Айраннон, рассудив, что вполне заслужила выходной, решила пройтись по городу и, может быть, уйти подальше од городской черты по берегу моря и окунуться в прохладные волны. В общем-то, почему нет? Она никогда не придерживалась целомудренных взглядов на тему обнажения щиколоток, и была готова обнажиться полностью, будь к тому желание и возможность.
Так что ведьма, будучи в приподнятом настроении, прогуливалась по рынку, присматривая разные безделушки и фрукты. Ей хотелось устроить себе небольшой праздник, оттого в корзинке уже лежала бутылочка годного иш-калафского фруктового вина и пара булочек с корицей. Ведьма напевала под нос какую-то незатейливую мелодию (что-то такое, что было с ней всегда, с самого детства, еще до Вейг), и даже не слишком торговалась, с готовностью расставаясь с парой лишних монет.
Ее корзинка пополнилась фруктами, копченой рыбой (странное соседство, но у Айраннон вкусы были взыскательные), сыром, орехами, парой прехорошеньких сережек с резными подвесками и, даже, томиком, в котором были собраны дивные легенды дальних стран. Томик она прихватила случайно, заглянув к хорошо ей известному капитану. Этот капитан был ведьме весьма симпатичен, что было взаимно. Он занимался поставкой специй и трав с Иш-Калафа, и часто существенно уступал Айраннон в цене, либо привозил мелкие подарки, в духе книг или вазочек. Ведьма отвечала любезностью на любезность, периодически помогая капитану в решении деликатных вопросов со здоровьем. Разумеется, даром!
Словом, день предвещал чудесный вечер на берегу моря, в одиночестве и спокойствии. Настолько чудесный, что Айраннон позволила себе снять Ворону и припрятать ее в складках платья до следующего дня: ей не хотелось, чтобы в неподходящий момент ее накрыло неуместной ассоциацией или головной болью. И, стоило Вороне покинуть палец хозяйки, как ум ее очистился от паутины причудливых ассоциаций и воспоминаний, а сама ведьма почувствовала невероятную легкость: в ее голове остались избранные знания и воспоминания, в основном из самого-самого детства, когда Вороны еще не было.
И тут – надо же было такому случиться!.. – до слуха облегченной Айраннон донесся голос. Очень знакомый, откуда-то из этого самого детства. Эти интонации… она даже поежилась неловко, словно поучали ее, а не какого-то торговца-обманщика. Ведьма вскинула голову и повернулась всем корпусом на голос. Какой-то молодой человек, и двушка, и еще пара мужичков у прилавка, за которым – покрасневший гневливый торгаш. Айраннон знала этого торгаша: лжец, обманщик, который часто подсовывал гниль среди свежих своих яблок.
Ведьма протиснулась вперед, пытаясь понять: показалось или нет. И тут прозвучало имя: «Карнифекс». Она даже не поняла, кто из собравшихся его сказал и в обращении к кому: Айраннон прошибло волной холодного пота, от которой кишки завязались узлом, а в голове помутилось. Она долго моргнула, ощущая, как земля уходит из-под ног, а во рту становится сухо, словно в пустыне. Губы онемели, в носу защипало и вообще стало невыносимо паршиво. Вороны на пальце не было, но воспоминание о том, что ей сделал этот демон были потрясающе яркими. Впрочем, какими еще могут быть воспоминания о том, как тебя рвет от боли, рассекающей нутро, как жжет легкие и заходится сердце в нестерпимом ужасе. Как вместо голоса вырывается хрип, а сознание меркнет, слабеет, как слабеют мускулы, дыхание. Как все гаснет, погружается во тьму, а потом… потом вдруг оказывается сном. И лучшее из платьев превращается в непонятно что, потому что Айри упала в грязную лужу, потеряв сознание, и чуть не захлебнулась по-настоящему. Во рту тогда обнаружился червяк, которого таким экзотическим способом юная ведьмочка спасла от утопления. Но от этого червяка ее все равно стошнило, потому что когда что-то извивается, пытаясь пролезть тебе в глотку, - это не самое приятное и вкусное ощущение.
- Какого черта?!. – Айраннон выругалась, вцепившись в оказавшегося рядом молодого человека и уставилась на торговца. Тот, похоже, узнал ведьму и, так как она была бледна, покрыта испариной и с виду собиралась кого-нибудь придушить, - решил поспешно пойти на попятную и что-то жалостливо залепетал, предлагая вернуть деньги обманутым. А серые глаза Айраннон побежали по другим лицам, пытаясь выискать хоть в одном из них что-то знакомое, демоническое. Но почти все собравшиеся являли собой обычную городскую туповатость и алчность. Разве что молодой человек, за которого ведьма ухватилась, был с виду несколько одухотворен. Словно бы жрец какой-нибудь, читавший проповеди. Проповеди… совесть, нравоучения… глаза женщины расширились, она зашипела и шарахнулась, выпуска его плечо из пальцев. – Это…т… ты?!
Кажется, от этого исступленного вопля все окружавшие парочку люди бросились врассыпную. Корзинка выпала из рук Айраннон, бутылка в ней жалостливо звякнула, и томик легенд и сказок залило плотное, терпкое иш-калафское.

Немая сцена была бы такой симпатичной и трагичной! Айраннон, например, могла бы обознаться, и на самом деле этот симпатичный юноша оказался бы простым смертным, поклонником старых сказок и легендарных персонажей. Она бы даже извинилась и предложила купить новую бутылочку и разделить ее на побережье в качестве извинения. Уж больно хорош был острый подбородок: ведьме хотелось огладить его пальцами, ощущая костяную плотность под кожей. Но этой сцене не суждено было привести героев к неловкой ситуации и ее разрешению. Потому что женщина действительно оказалась права. Она действительно узнала, а демон не воспользовался другим, человеческим обликом, чтобы сказать весомое: «Девушка, что вы, вы обознались, я вас знать не знаю!». Неужели ему настолько хотелось раскрыться, что он вот так вот запросто признал свое знакомство с Айраннон? Или он просто не хотел никого обманывать? Вроде как честный? Глаза ведьмы были круглы от смеси диких, детских, взрослых, варварских чувств. Ей хотелось с воем вцепиться зубами ему в лицо, шею и грызть. Как злобной бешеной бездомной суке. И Айраннон действительно по-звериному заворчала, утробно и угрожающе. Глаза ее были настолько безумны в этот момент, что даже торговец фруктами – редкий наглец! – поспешно собрал выручку и стал отползать в тень между домами.
- Зачем ты тут? – Из всего многообразия слов, вопросов и ругательств женщина ухватила только эту простую фразу. Все прочее носилось в мозгу, играя в чехарду с полоумным гиканьем. Айраннон чуть ссутулилась, словно бы готовясь обороняться. Взгляд пронзительных серых глаз исподлобья прожигал глаза демона, что теперь был так похож на человека.
Она открыла рот, глубоко вздохнула, снова его закрыла. Пальцы сжались и разжались, вино просочилось из корзинки и потекло под подошвы легких туфель. Кажется, шов где-то расходился: в левой туфле стало горячо и влажно. Ведьма снова зарычала, на сей раз раздраженно и злобно. Она пнула корзинку и вдруг шагнула вперед, обратно к Карнифексу.
- Ублюдочная ты сволочь! Ты хоть понимаешь, ЧТО заставил меня пережить?! Да если бы не ты, я бы была милой невинной девочкой! – Айраннон взорвалась. Она выла, слезы застлали глаза, а ладонь с широко замаха нанесла пощечину. Лицо ведьмы полыхало: память сомкнулась тесным кольцом.
Конечно, Айраннон несколько преувеличивала. Она никогда не была невинным милым ребенком, но Карнифекс своим «подарочком» отобрал у нее священное право мести. И мстить она собиралась отнюдь не за разбитое сердце, а за загубленную жизнь. К своим тогдашним годам Айраннон уже научилась принимать разбитые чувства и жить с ними. Но она не могла простить убийства и скотской тупости убийцы. До сих пор не смогла, и то, что она не отомстила, не прикончила этого урода – это все душило ведьму теперь с невероятной силой.

Они с наставницей тогда поднялись среди ночи от неистового стука в дверь. Стучала какая-то деревенская бабища, с выпученными от непривычного бега глазами. Она-то и рассказала о том, что деревенская красавица Мэв, недавно выданная замуж, рожает. Айраннон знала Мэв, знала ее добрый нрав и ласку, которой молодая женщина одаривала всех, даже ее – ведьмину воспитанницу. А еще Айраннон была слишком юна, но все равно трепетно была в Мэв влюблена. Это была такая любовь, которая похожа на восхищение красотой и чистотой, желание поставить человека на пьедестал и почитать, словно это некое божество. Улыбка Мэв, ее светлые локоны и тихие песни во время стирки – все это казалось маленькой ведьмочке чем-то невероятно прекрасным. Будто бы она была и не человеком вовсе, а феей.
Когда ее выдавали замуж за мрачного, старше ее в полтора раза мужика – Айраннон негодовала. Но Мэв была на свадьбе радостна и легка, смеялась и танцевала. И девочка приняла это событие и тоже его полюбила, поверила в то, что в этом мужчине есть что-то хорошее, доброе, хотя Вейг костерила его последними словами: он и скот бил, и жаден был, и жесток… но не могла же чистая и светлая Мэв быть счастливой тогда с таким человеком? А она была. Порой с синяками, но улыбалась и рассказывала про то, что сама-де неуклюжая, с лестницы упала. И Айраннон верила в эти слова, искренне и чисто, отрицая правдивость слухов и разговоров, что муж молодуху побивает. Не могла Мэв врать!
В ту темную ночь они с Вейг прибыли к черному дому очень быстро, оставив далеко позади несчастную деревенскую клушу. Ведьмы ходили быстро, ночная тропка сама ложилась под ноги, а корни уворачивались от стремительных шагов. Вейг обругала мужа, который отказывался пускать ведьм в дом, откостерила его на чем свет стоял, и тот все же уступил несгибаемой ярости хромой, но все еще впечатляющей женщины. Они вошли. Омыли руки. Айраннон не сразу узнала в бледном призраке в окровавленной сорочке Мэв. Девочка была в ступоре: хотя она видела много раз роды, она вдруг забыла – что нужно делать. Вейг же деловито все осмотрела, рявкнула на повитуху и бросила будущему отцу: «Или ребенок, или мать. Мать мы скорее спасем, нежели ребенка. Рано он…». Айраннон похолодела тогда. А мужчина сурово насупился и выбрал. Выбрал не жену, которую может и не любил вовсе, выбрал вклад в будущее. Стоит ли говорить, что никого они не спасли, и Мэв в окровавленной сорочке навсегда стала призраком Айраннон, врезавшись в память ножом?
И вот за этот выбор, за эту жестокость и тупость ведьма хотела отомстить. Желание мести родилось тогда не сразу: сперва она носилась в окрестностях, как безумная, словно пыталась убежать от смерти, памяти, боли. Потом же решилась на месть и… и ничего хорошего, благодаря стараниям Карнифекса. Точнее, говоря, только хорошее: месть не состоялась, человек выжил, а девочка осталась навсегда с бледной тенью в мозгу, которая тянула к ней ночами руки: «Ты могла мне помочь», - едва слышно вздыхала она. Мэв всегда говорила, что хочет жить. И что не позволит ребенку себя убить, как это случилось с ее матерью. Ха, три раза.

- Долг он выполняет свой. Вы поглядите, - Айраннон шипела водой на раскаленной сковороде. Она уже всерьез подумывала о том, что, если уж для демонов смерть физического тела не конец жизни, то, может, прикончить этого моралиста к чертям собачьим? Отправится в Тень свою, подумает, посмотрит на товарищей. Глядишь, морали поубавится. А нет – так ведьма хотя бы душу отведет.
На голос в собственной голове она только злобно ощерилась. Опять он лезет в ее мысли, в ее мозги. Сейчас достанет всякое-разное, и начнет пальчиком грозить. У него, интересно, вообще есть свои чувства? Привязанности там, симпатии. Не только холодный интерес существа, относящегося к другому миру? Особенно Айраннон бесило то, что он вообще никак не отреагировал на пощечину. Даже не качнул головой, хотя бы для виду. Будто ему все равно. Впрочем, а почему ему должно было быть не все равно? Людям было не все равно, потому что им это представало сплетней: они, держать на почтительном расстоянии и в укрытиях, слушали во все уши и смотрели во все глаза. Вечером они посудачат за чаем об этой сцене. Но Карнифекс ведь моралист, черт его подери! Он, небось, и чай не пьет!
- Я тебе глаза выдавлю, если будешь так глубоко смотреть, - угрюмо бросила ведьма, грубым приемом захлопывая свои мысли, скрывая их за вихрем эмоций и чувств столь ярким, что от него могла бы и голова заболеть. – Ты мне должен. Очень сильно, крупно, много должен. Во-первых, за вино и книгу. Во-вторых… - и Айраннон метнулась змеей на демона. И влепила еще одну пощечину. – Хоть одну, мать твою, эмоцию! Бесишь!
Она отскочила так же стремительно, словно опасаясь ответного удара. В глазах стояли слезы.