Тесный дублет. Узкие шоссы. И танцевальные туфли, которым позавидует любой модник. «Родители» Роанна узнали о том, что сердцем их «отпрыска» завладел некий Радо, и устроили в их честь званый приём, дабы познакомиться с потенциальным родственником и дать своё благословение. Теперь волку нужно произвести пристойное впечатление цвет столичной аристократии.

Сжимая в руке острый нож, начищенный до того, что им можно было ослеплять других, Радо крался вдоль стены. В боку тянуло, рёбра сдавливало от попыток вдохнуть; каждый шаг давался с таким трудом, как если бы приходилось идти по раскалённым углям. Он старался держаться тени, ступать бесшумно, применяя для этого все свои навыки, которым выучился к этому дню.
Ещё один шаг, ещё чуть-чуть — и он спасён. Ещё немного, совсем скоро он выберется из западни.
Радо на мгновение отвёл взгляд с приоткрытой двери, чтобы убедиться, что за ним нет погони, и это его сгубило. Радо в отчаянии стиснул зубы покрепче. Его взгляд пересёкся со взглядом самого опасного врага, которого он когда-либо встречал за всю свою жизнь. Враг осклабился и неторопливо, упиваясь чужой беспомощностью, приблизился к нему. «Половина секунды на то, чтобы подскочить к нему, и ещё половина — чтобы перерезать горло, — хладнокровно размышлял Радо, удобнее перехватывая нож, который держал у бедра, опустив лезвием вниз. — Не забыть зажать рот ладонью, нужно действовать как можно тише.»
— Господин Радо! — воскликнул граф Врит, приторно улыбаясь. — Вас все ищут, а вот вы где! Как здорово, что мне повезло вас найти.
Заголосил он так громко, что к ним, точно хищники, почуявшие каплю крови, мгновенно обернулись стоящие неподалёку люди, не заметившие минуту назад Радо, пробиравшегося к выходу из залы. Радо со вздохом сожаления засунул нож в карман: вряд ли будет удачный шанс воспользоваться им в ближайшее время. Вот если бы он был один на один с графом Вритом... Но тот, лось его задери, будто чувствовал, что в компании других аристократов ему будет безопаснее, и далеко от них не отходил, не давая возможности по-тихому разобраться с ним.
Между тем граф приблизился и, бросив торжествующий взгляд на дверь, осмотрелся, затем обратился к Радо:
— Вы нашли себе компанию интереснее нас? Может, вы тайно с кем-то встречаетесь?
Граф одёрнул занавес, за которой была небольшая ниша со статуей, и разочарованно поджал губы из-за того, что там никого не оказалось.
— Нас здесь только трое, граф Вред, — Радо махнул рукой в сторону. — Вы, я и моё огромное желание вернуться в свою комнату.
К счастью, граф не успел ответить что-то уничижительное или поправить Радо, совсем случайно в десятый раз ошибившегося с его фамилией, потому что к ним подошло ещё несколько аристократов, гораздо больше заинтересованных новым лицом, нежели тем, чтобы перемывать косточки старым знакомым.
— Ах, избранник сына Филиппа, — узнал его виконт Сложное-Имя, поднеся к глазам лорнет. — Нижайше прошу простить меня, мы ещё с вами не встречались. Умоляю, представьтесь же нам, любезный.
— Радо.
— Радо?.. — виконт вопросительно смолк, явно подразумевая продолжение.
Конечно, у каждого второго из присутствующих имя было замудрёнее эльфийского, так что и от него они ждали не меньшего.
— Радо Перекати-Поле, — сказал Радо.
Никто не впечатлился, граф Врит откровенно ухмылялся (Радо подозревал, что тот втайне боится собак, поэтому за все свои детские травмы пытался оторваться на нём), так что пришлось добавить:
— Радо Перекати-Поле-Кувырком-Вперёд.
Наконец виконт удовлетворённо кивнул:
— Какое длинное имя. Должно быть, вы благородных кровей.
— К слову об этом, — вклинилась Причёска — бойкая старушка со сложной и большой причёской, которая составляла половину её роста. — Какой у вас титул?
— Я граф, — ответил Радо.
И не соврал: несколько недель назад, когда они с Роанном гостили у эльфов, ставших для Радо второй семьёй, во время игры с детьми его нарекли графом и вручили корону из листьев.
— Да-а? — недоверчиво сощурился граф Врит. — Что-то я не слышал про вас раньше. Где же находятся ваши владения?
Радо долго не думал. Ему мгновенно вспомнилось громадное строение на равнинах, которое стороной обходили все племена. Он как можно небрежнее сказал:
— Башню Воина на Пепельной пустоши знаете?..
И многозначительно смолк, недоговорив: так вот, она не моя. Как он понял, среди людей в этих кругах были приняты недомолвки, так что он просто позволил воображению людей дорисовать всё за него.
На другом конце зала раздались восклицания. Все обернулись, и Радо мягко улыбнулся, заметив там Роанна, стоявшего возле... родителей. Они что-то обсуждали втроём, не забывая при этом уделять внимание гостям, дружелюбно приветствовать их, и выглядели вполне счастливо, но Радо угадал в лице Роанна небольшое напряжение.
— Я слышала, — будто бы между прочим уронила Причёска, — когда-то Роанн ездил свататься к Лилии Бельфор. Жаль, что свадьба так и не состоялась. Роанн ведь вам рассказывал об этом?
Красный шёлковый платок, на протяжении всего вечера пытавшийся задушить его, вдруг стиснул шею ещё теснее. Радо оттянул его и, кашлянув, вежливо подтвердил:
— Конечно.
Хотя, может, Роанн и правда рассказывал. Наверное, где-то между новостями, что родители приглашают их на званый приём и что у них закончилась бутылочка с маслом.
А Причёска всё продолжала:
— Они были бы чудесной парой. Лили замечательная девочка. Начитанная, вежливая. Я её встречала пару раз, такая душечка! Но вы тоже... — опомнившись, кому она это говорит, Причёска встрепенулась, виновато прикрыла рот ладонью. — Вы тоже душечка.
Все посмотрели на Радо. Радо тоже посмотрел на себя в большое зеркало, висевшее на стене, и почесал бороду — аккуратно подстриженную для такого знаменательного события. Прилизанные каким-то кремом волосы непослушно разломатились. Яркая одежда при любом движении подозрительно трещала в широких плечах, мешая дышать полной грудью, и мало сочеталась с мрачным выражением лица. Виски украшала головная боль от множества запахов; Радо слышал, что она нынче в моде среди аристократов, как и бледность. Отрадно знать, что он не уступал местным модникам.
Причёска обмахнула себя веером и попыталась сменить тему, но граф Врит её опередил. Тонко ухмыляясь на грани непристойности, он сказал:
— Ах, а ведь госпожа Лилия могла бы помочь уважаемому роду д`Арктуров с наследниками.
Причёска подхватила, в старческом беспамятстве позабыв намерение быть вежливой:
— Так сочувствую, что вы не сможете услышать топот детских ножек.
— Каждое утро мы просыпаемся от топота детских ножек, — возразил Радо им обоим.
Граф поперхнулся словами:
— Что вы имеете в виду?..
— Мы с Роанном просыпаемся от того, что дверь в нашу комнату открывается и к нам на кровать забираются детёныши. Тяжело уследить за четверыми разом, но мы стараемся. Каждому нужно уделить внимание с самого утра, иначе потом весь день будут капризничать и грызть стулья.
— За четверыми?.. — вытянулось лицо у графа.
— О, ваши уже с зубками. Трудное время, — понимающе кивнула Причёска и чуть не завалилась назад от слишком энергичного движения головой, но виконт Сложное-Имя успел её придержать.
Радо прикрыл глаза, с тихим мечтательным вздохом вспоминая  неповоротливых толстопузых щенков, забавно переваливающихся при ходьбе, и то, как они топали лапами по полу. Он сам не понял, как так вышло, что вместо одного щенка они взяли сразу четырёх, но ещё ни разу не пожалел об этом. Мысли о щенках придали ему сил, и Радо даже завязал вполне благодушную беседу с Причёской, которая дала ему несколько ценных советов, что делать, если у детей будет крутить животики, и как правильно нужно их воспитывать в столь юном возрасте.
Только Радо подумал, что с людьми можно вполне неплохо провести время, как вернулся граф Врит, отлучившийся взять кубок с вином. Граф прислушался к их разговору и, выждав момент, когда они затихли, громко сказал:
— Если бы меня спросили...
— Как жаль, что вас не спрашивали, — с нажимом перебил Радо.
— Но если бы спросили, то я бы сказал, что — при всём моем уважении к семье д`Арктуров — отношения между мужчинами противоестесвенны. И даже дети не могут этого исправить. На месте Филиппа я бы задумался, стоит ли одобрять этот союз.
Радо повернул голову и пристально посмотрел на него. Граф вскинул тонкую бровь, дёрнул краем рта в усмешке. Радо прищурился. Граф вдруг поперхнулся вином, отчаянно закашлялся и, схватившись за горло, отчего кубок выпал из его рук и запачкал при живописном падении сверкающую богатством одежду, принялся втягивать шумно воздух. Его смазливое напыщенное лицо стало багровым, рот некрасиво исказился. А потом он упал и умер. И прибежала стая волков, которая даже костей от него не оставила.
Сморгнув, Радо устало посмотрел на возмутительно живого графа Врита. Ему потом придётся долго, очень долго обнимать Роанна, чтобы восстановить душевное равновесие. Но это будет глубоко ночью, когда закончится приём, а пока можно ещё пару раз представить, как граф давится вином.
С запозданием Радо понял, что все ждут, как же он ответит на слова. Радо повёл носом, принюхиваясь, и перевёл взгляд на снующего по зале слугу, которого знакомый запах, вызывавший зубную боль от тесно сжатых челюстей, окутывал плотным коконом. И хмыкнул:
— Конечно, вы не хуже меня знаете всё про отношения между мужчинами, граф Врот. Даже не буду с вами спорить.
— Врит, — раздражённо поправил тот и, заметив, куда смотрит Радо, покрылся красными пятнами, вздёрнув нос.
— Извините, не имел цели обидеть. Случайно повезло, — безмятежно отозвался Радо.
— Ну-ну, давайте не будем ссориться, — поспешил поднять руки виконт Сложное-Имя, словно пытаясь успокоить их. — Мы ведь все здесь друзья.
Не дай Каэлли, отразилось на лице Радо, и виконт поправился:
— Почти стали друзьями.
Градус сомнения на лице Радо увеличился.
— Мы с вами станем друзьями, — нашёл компромисс тот. — Так вот, раз уж мы собрались в тесном дружеском кругу, может, вы нам по секрету расскажете, чем Роанн привлёк ваше внимание? Почему именно он?
Аристократы с вновь вспыхнувшим интересом обернулись, готовясь ловить каждое слово, а затем разносить перекроенную на свой лад историю всеми возможными и невозможными слухами. Именно за этим они и собрались вокруг него — им нужны сплетни.
Радо сладко улыбнулся всем. Слова графа Врита были последней каплей. Никакие правила приличия и этикета больше не могли удержать его.
— Как я счастлив, что вы спросили об этом, — медленно-медленно, чтобы не спугнуть ещё ничего не подозревающих людей, сказал он. — Совершенно случайно я заготовил речь на пару свитков, которая поможет мне полно ответить на ваш вопрос.
И Радо вытащил из-за пазухи с десяток портретов Роанна: как нарисованные им самим, криволапо и не совсем умело, так и чужие. Мимо проходил с пустым подносом слуга, уже подмеченный им ранее. Радо остановил его, сунул поднос графу Вриту и заставил растерянного слугу встать ровно, держа перед собой в руках первый рисунок так, чтобы все присутствовавшие видели портрет. У Причёски был длинный веер; Радо вежливо отобрал его, поудобнее перехватил, сложил и, используя как указку, ткнул веером в лицо нарисованного Роанна.
— Итак, — начал он с энтузиазмом, — начнём с глаз. Когда Роанн открывает глаза после сна и первые лучи солнца освещают его лицо...
...Где-то между восхвалением ресниц и волос Радо обнаружил, что к уже знакомым аристократам присоединились новые, подошедшие с другой части залы, и теперь тоже слушали его. На моменте с описанием изящных пальцев кто-то попросил слуг принести стулья, и женщины в пышных платьях сели, не сводя с него глаз. Ещё пару портретов спустя Радо настолько вошёл во вкус, что попросил удалиться двух беседующих юношей, если им так хочется поговорить не по теме, и сделал ещё несколько замечаний другим.
Вы будете меня слушать, оскалился в ласковой улыбке Радо, как мне приходилось слушать ваши пустопорожние беседы и терпеть ваши расспросы.
— М-можно вопрос? — робко подняла руку невысокая девушка, сидевшая в первом ряду. Радо, пришедший в отличное расположение духа, потому что ему очень нравилось говорить про Роанна и нравилось причинять этим неудобство остальным, великодушным жестом разрешил, и она продолжила: — Вы говорите только про внешность. Но что насчёт личности? Неужели вам нравится лишь внешний вид, а не душа?..
Старшие на неё посмотрели снисходительно — сразу видно, юная девица, тайком читающая романы и совсем не знающая жизни; всякая блажь в голове вроде здоровых отношений. Радо же, вытащив из нагрудного кармана стоявшего рядом виконта (который, случайно оказавшись слишком близко к центру событий, пытался по дюйму в минуту отдалиться от вдохновлённого лектора) часы с цепочкой, посмотрел на циферблат и деловито ответил:
— Мы до этого ещё не дошли. Где-то через час я устрою перерыв, а после него перейдём к интересующему вас вопросу о внутренних качествах и характере. Правда, там слишком много всего, придётся потом ещё один перерыв сделать.
Радо окинул взглядом своих слушателей, с удовольствием замечая панику в глазах. Кажется, большая часть аристократок и некоторые особо романтичные аристократы сменили своё недоверчивое отношение к нему на уважительное и были не против послушать ещё пару часов, как он поэтично рассказывает про скользящие по бледной коже лучи солнца, но были и те, кто пытался лишить себя такого удовольствия.
— Граф Брут! — с чувством воскликнул Радо, голосом пришлипив к месту графа, который, прикрываясь подносом, уже подобрался к знакомым дверям. — Кажется, вы расстроились, что вам ничего не слышно? Не переживайте, для вас наверняка найдётся место в первом ряду. Идите сюда, граф, скорее.
И Радо указал веером на ближайший к нему свободный стул, затем, торжествуя, хищно огляделся в поисках новой жертвы — пожилой баронессы, которая в начале вечера пыталась принизить его лишь потому, что он альран, а у неё закостенели мозги и ценности. Где-то позади притихших аристократов, с интересом слушающих его речь, он заметил залитое густым румянцем лицо Роанна и подмигнул ему, без слов говоря: у меня всё под контролем, милый. По его расчётам, к концу первого же часа увлекательной лекции д`Арктуры дадут своё благословение и отпустят с миром без просьб когда-либо нанести им повторный визит.
Радо широко улыбнулся. Стоило признать, что эти званые приёмы не так уж плохи.

Ведьма. Священник. Разъярённая толпа. Судилище. Казалось бы, знакомая ситуация, но на этот раз на скамье подсудимых священнослужитель. Айраннон же, по просьбе крестьян, выступает в одновременно в роли судьи и обвинителя. И теперь полсотни открытых в удивлении ртов и сотня горящих восхищением глаз устремлены в сторону ведьмы, ловя каждое её слово.

Дарк эдишн с безумием, пытками и убийством

— Да вы что! Вы что, люди! — на пухлом, даже в такой ситуации румяном лице застыло выражение ужаса. Все было неправильно, категорически не так, как должно было быть! Лысая голова, к которой относилось это самое розовощекое лицо, обливалась холодным потом. Если бы не кустистые брови — водянистые глазки стали бы еще более водянистыми из-за сбегавших капель. Священник (в третьем, между прочим, поколении!) взирал на толпу кругом, вооруженную вилами, факелами и суровым выражением лиц. Он искал поддержки среди своих недавних прихожан и друзей, но находил лишь холодную отстраненность. Даже Питти, плюгавенький завсегдатай Пузатой Бочки с зависимостью от исповеди, воинственно шмыгал носом. На голове его зачем-то был надет котелок, но вот топор в сухопарой руке выглядел вполне грозно. А ведь буквально несколько дней назад Питти ползал у его святых ног и умолял об отпущении грехов! Дескать, согрешил с соседкой, замужней дамой, а потом еще и напился в очередной раз! И вообще! А мысли какие у него!.. в общем, перемена настроения населения Дедушкиных Колотушек была стремительная и поражала скудное воображение священника. А причиной всему была женщина. Вообще всякая уважающая себя история про ненависть между друзьями, вражду и кровопролитие всегда начинается с прехорошенькой женской фигуры. Конкретно в этом случае нельзя было назвать конкретно эту, царственно возвышавшуюся фигуру прехорошенькой, но пугающе красивой — вполне.
Айраннон действительно возвышалась над собравшейся толпой. Ее рост не позволял ей сделать это в полной мере, но деревянный помост спасал. Вдобавок, ведьма стояла прямо, будто на солдат перед генералом, а взгляд ее лихорадочно сверкал на бледном, желтоватом в пламени факелов лице. Женщина взирала на кругленького святошу холодным, как речной омут, взглядом. На дне черных зрачков таились самые настоящие черти, которые играли в бридж, ожидая будущее зрелище.
— Ты!.. — в напряженной ночной тишине голос женщины взревел пламенем пожара. И этот возглас подхватили подобострастными вздохами и выкликами согласия деревенские жители. Для пущей острастки она воздела указующий черный перст на святошу и сурово нахмурилась. — Сознаешься ли ты в своем грехе, несчастный?!
Ведьма являла собой суд в едином лице. Начиная от писаря и заканчивая Фемидой. От последней ей досталась мистическая власть над умами людей, которые готовы были считать непреложной истиной каждое слово Айраннон. Облаченная в черное, с оголенными плечами и копной растрепанных волос — она заставляла мужчин вообще забыть о том, что у них есть свое мнение, а женщин мечтать быть на нее похожей. Местная знахарка даже руки углем вымазала — лишь бы в чем-то соответствовать своему новообретенному кумиру.
— Я… я… да я же ни в чем не виноват!.. — священник был немолод и всю свою жизнь здорово лупил палкой мальчишек в церковной школе, когда те плакали. От палки они плакали еще больше, и их учитель с чувством справедливости лупил их еще сильнее. Но сейчас он и сам не сдержал слез обиды и страха. Они побежали по круглым щекам на круглый подбородок и на покрытую седоватыми курчавыми волосами пухлую грудь. Да, святоша был обнажен, потому что его выдернули из колокольни и сразу поволокли на суд кузнец и его сын (два крепких мужика, что стояли за правым и левым плечами подсудимого). Здесь его живо раздели, обнажили, так сказать, перед судом. Пораженный происходящим мужчина даже забыл сопротивляться раздеванию, а потом уже как-то поздно стало. Впрочем, пузо свисало достаточно низко, чтобы куцый священный срам видно не было. — Люди добрые, вы же меня знаете!..
Он все еще искал поддержки. Но добрые люди в ответ на его слова молчали.
По мановению руки Айраннон из толпы вышел конюх. Мужик он был ладный, сильный — умудрялся даже тягловую лошадь удержать, пока ее подковывали. В руках его недобро покачивала тремя хвостами плеть.
— То есть, ты отрицаешь свой грех?.. — вкрадчиво поинтересовалась ведьма, щурясь подобно крокодилу на солнце. Она почти любовно проворковала этот вопрос и, не дожидаясь ответа, хлопнула в ладоши. Жест был поистине царственный, от которого у всех собравшихся дыхание перехватило. Не каждый день увидишь потрясающую женщину в исподней сорочке, которая глядит дикой кошкой.
Конюх деловито крякнул, подошел к священнику. Тот умоляюще смотрел на своего недавнего товарища: мол, помнишь, я ведь тебе отпускал порку жены и дочерей!.. Плеть взметнулась и со свистом опустилась на заплывшую жиром спину. От боли у святоши подкосились колени, и он рухнул навзничь. Плеть поднялась снова, свист — удар. Толпа радостно, пьяно, дико заулюлюкала.  Подсудимый задохнулся всхлипами и болезненным воем. Он всегда одобрял порку как метод воспитания детей и женщин. После еще трех ударов он — лежащий в луже слез, соплей и мочи, с болящим от воя горлом — был готов пересмотреть свое отношения к побоям.
Айраннон властно вскрикнула, призывая остановиться на тринадцатом ударе. Любила она эту цифру. Не дюжина, не пятнадцать — что-то среднее. Непредсказуемое.
— Сознаешься ли ты в своем прегрешении, несчастный? — Словно бы нота сострадания прозвучала в ее голосе, но черти в глазах всего лишь на минутку отвлеклись от карт, дабы поглядеть на рассеченную в кровь жирную спину. А потом им снова стало скучно, и они решили освоить покер.
— Я… я воровал!.. я брал из подаяний на свои нужды!.. — сипло и жалко выдавил священник, кое-как поворачивая зареванное лицо к людям. — Я все верну, я вам клянусь! Я брал-то всего по несколько монет каждую неделю…
Вновь была почти что тишина, разрываемая болезненное кряхтение несчастного, суровое сопение столпившихся вокруг него трех мужчин и заинтересованное шмыганье множества носов. Ведьма двинулась с места. Ее босые шаги по деревянному помосту были почти не слышны. Она подошла к священнику и, изящно приподняв подол и, оголив ноги до середины икры (дружный вздох толпы был полон скрытых надежд и страстей), поставила стопу на лысый затылок. От этого давления голова святоши опустилась носом в пол, и он болезненно завыл снова.
— Это не то, грешник, совсем не то… принесите мне каленый прут! — Сын кузнеца подорвался от этого призыва с места. Благо кузня была аккурат на главной площади, где и происходило судилище. — Подумай хорошенько, что ты сделал. А воровство… да кто из нас не крал из ящика для пожертвований!
На последних ведьминых словах толпа одобрительно загудела. Действительно — что такого в том, чтобы взять фактически ничьи деньги? Тем временем вернулся сын кузнеца с железным прутом. Парень был настолько одурманен желанием поскорее исполнить наказ, что даже не задумался — как женщина собирается поддерживать жар металла? Впрочем, Айраннон была ведьмой, и власть над огнем и жаром всегда давалась ей легче прочих.
— Сжальтесь, молю… — захныкал священник, краем глаза замечая опущенный рядом с ним алый конец прута.
— Лишь сознайся в прегрешении своем! — Ведьма патетично воздела руки.— Сознайся пред ликами всех богов, и мы тебя отпустим! Держите его! — И подсудимого удержали. Все трое мужчин разом навалились на него, вжимая в доски.
А затем Айраннон приложила алый, наливающийся желтоватой белизной конец прута к обширной ягодице. Запах паленой кожи, шкварок на сковороде и истошный вой были ответом на это действие. Святоша заметался, пытаясь вырваться. У него вдруг откуда-то появились силы, словно он скинул лет тридцать праздной и ленивой жизни и вновь был юн и прелестен. Толпа бесновалась: те, до кого долетел запах, сочли своего священника весьма аппетитным и против воли испытали чувство голода. Остальные же лезли буквально на головы впереди стоящих, чтобы получше рассмотреть происходящее на помосте действо. Еще касание, еще, еще…
— Я!.. Я!.. Я осквернил плоть малыша Джимми! — Вот это признание! От такого Айраннон даже отпрянула на шаг назад и обернулась к толпе. Глаза собравшихся округлились от удивления, потом наполнились страхом и каким-то смущением.
— Да! Он это сделал! — «Малышу» было лет четырнадцать, и он выступил вперед. — Когда мне было девять лет — он это сделал!
— Но ведь… — вдруг подал смущенный голос Питти, — кто этого только не делал…
Послышались недовольные, смущенные и одобрительные возгласы. Ведьма вопросительно нахмурилась и сурово посмотрела на Джимми.
— Ну… это конечно так, но он был первый! Если бы не он!.. я бы не ступил на этот путь! — стушевался парнишка и юркнул обратно за спины взрослых.
Ведьма посмотрела на подсудимого. Тот уже успел чуть приподнять голову и обратить невидящие от слез и боли глаза к своей судье. Весь вид его был настолько жалок, что от чувства сожаления могло бы стошнить. Будь Айраннон чуть более сентиментальной, как пару лет назад, она бы непременно остановилась. Но сейчас эта жалкая туша вызывала лишь раздражение.
— Это не то! Все равно не то! Да и грех-то сомнительный, за давностью лет! — Люди подхватили злую реплику ведьмы счастливым гиканьем. Все же не каждый день им доводилось линчевать кого-то. — Видимо, он настолько погряз в своих грехах, что не в состоянии их даже осмыслить! Так давайте же спасем его душу от тяготящего ее бремени!
Айраннон бросила прут на землю, и люди шарахнулись от него как от змеи. А потом, воя словно бесноватые, рванули к помосту. Они стащили священника, он пошел по рукам, его хватали, сжимали, швыряли под ноги, топтали, поднимали. Сил у осужденного не было никаких, да и вообще жизнь теплилась в нем разве что из-за защитного жирового слоя, что смягчал весь наносимый урон. Его волокли к выходу из деревни, где был большой, раскидистый дуб. Один заезжий инквизитор как-то сказал, что этот дуб великолепно подошел бы для того, чтобы вздернуть на нем парочку другую тварей, порожденных черной магией. Иронично.
— Твое слово, священник, — она стояла, и люди стояли за ней. Веревку нашли быстро, быстро устроили петлю и перекинули ее через мощный сук. Теперь эта самая петля была накинута на воловью шею осужденного, которого поддерживали кузнец и сын.
— Чтоб тебе гореть… — еле выдавил мужчина традиционное предсмертное проклятье. Ведьма хохотнула и махнула рукой. Веревка натянулась — селяне поднимали священника, натужно пыхтя вчетвером.

— Что тут у вас происходит? — Гэн бежал от самых Бабушкиных Лохматушек, соседней деревни. У них случился пожар: загорелась ратуша, и он бросился за помощью к соседям. А теперь он случайно стал свидетелем сущей вакханалии и с ужасом узнал в повешенном отца Иоганна, который помог его покойной матушке отойти в мир иной со спокойным сердцем в прошлом месяце.
— Мы казним грешника! — Радостно ответила прачка Мэри. Глаза ее были полны какого-то наркотического опьянения.
— Да это же святой отец!.. что он мог натворить!.. Вы же все его знаете!.. — Гэн попытался протиснуться вперед, но его поймал за шиворот здоровый мужик.
— Но-но, мальчишка. Он бил в колокол среди ночи! — Конюх держал Гэна крепко и говорил сурово.
— Да вы обезумели! Он бил в колокол, потому что у нас пожар! Зарницы аж до Задрипанки! — Заорал Гэн. Но люди продолжали дико улюлюкать.

Мораль сей басни такова.
Болит у ведьмы голова —
Не бей, дружок, в колокола.

Лайт эдишн. Легкое подобие пьески для самых маленьких

[indent] Действующие лица:
[indent]  [indent] Ведьма ― просто ведьма.
[indent]  [indent] Отец Грегори ― настоятель церкви городка Эден.
[indent]  [indent] Маттиас ― послушник в церкви Эдена.
[indent]  [indent] Господин Бломс ― староста Эдена, глава городка.
[indent]  [indent] Гораций ― просто ослик.
[indent]  [indent] Былинка ― горделивая козочка, приносящая целый бидон молока за удой.
[indent]  [indent] Горожане
.
.
Пролог
Как-то раз в Эдене случилось несчастье. Аккурат после смерти старухи-травницы, которая следила за здоровьем жителей и их скота, в город пришла эпидемия чудной хвори. Люди заболели животом: многие не вставали с постелей и не ели, и не пили ― настолько ужасно крутило и сжимало их кишки. Отец Грегори и его помощник Маттиас как могли старались облегчить участь жителей, но их старания были тщетными. Все же, служителям церкви не хватало элементарных знаний в области трав, лекарств и собственно разных хворей, так что люди страдали долгими днями и ночами. А потом в городок пришла Ведьма, буквально через пару дней от начала эпидемии. Она въехала в пустынный город на маленьком ослике.

Ведьма (озираясь): Ах, как тихо тут! А ведь праздник ― все празднуют начало сбора урожая нынче. Но что же это? Поля окрест безлюдны ― никто не жнет, не трудится… как думаешь, Гораций, стряслось ли что ужасное?
Ослик (издает согласное «Иа-иа!», будто бы восклицая): Ах, дражайшая хозяйка, вы совершенно правы! А можно ли мне еще той самой вкусной морковки?
Ведьма (скармливая ослику кусочек морковки): Пожалуй, слишком странно это. Поедем к ратуше, дружок. Быть может там поймем ― в чем дело…

Они прибыли на центральную площадь Эдена, где застали нескольких горожан весьма болезненного вида. Опытным глазом, Ведьма приметила, что кожа у людей бледная, покрытая неровными красноватыми пятнами, глаза запавшие. Она смекнула, что, вероятно, всех подкосила какая-то болезнь, и эта догадка придала ей, странствующей от поселения к поселению уже долгое время и нигде не находящей большого числа покупателей, ― в общем, придала ей уверенности в себе.

Ведьма: Мой милый друг Гораций, быть может, сегодня мы с тобою попируем! А пока… (спрыгивая на землю и совершая пассы в воздухе) расти упругая лоза, расти и силой наливайся, чтоб ослика мне было где оставить! (вырастает чахлый кустик неопределенного названия, на котором растут подберезовики). Ну, что ж, Гораций, пожелай удачи!
Ослик (издает упрямое «Иа!», что несомненно означает): Ну неужели нельзя было вырастить на кусте яблоки, а не грибы?!

Быстрыми и легкими шагами Ведьма взбежала на крыльцо в предвкушении легкого заработка и множества благодарных лиц. Ей надоело долгое время путешествовать, а потому она надеялась воспользоваться возможностью и помочь жителям Эдена, а в благодарность вытребовать от них хорошую оплату и, может быть, домик где-нибудь на отшибе. Она решительно распахнула дверь ратуши и ворвалась внутрь подобно весеннему радостному ветерку, что обещает скорые счастливые перемены.
.
.
Акт первый, чувства
С тех пор, как Ведьма прибыла в город, прошло вот уже два месяца. Она действительно стала едва ли не чудом для Эдена и его жителей: Ведьма поднимала больных на ноги за считанные часы, и выздоровевшие, по их собственным заверениям, чувствовали себя гораздо лучше, чем даже до болезни. Будто бы легкими руками молоденькой Ведьмы снимались вообще все хвори и десяток лет в придачу.
Господин Бломс был особенно счастлив такому стечению обстоятельств. В каждом уважающем себя городке должен быть свой лекарь, а их травница как на грех околела. Так что, когда Ведьма попросила возможность поселиться где-нибудь в Эдене или его окрестностях, то господин Бломс от городских щедрот выделил ей (разумеется, в ипотеку на долгие годы) домик бывшей травницы вместе со всем скарбом, который еще не успели растащить ушлые воришки Эдена.
В то памятное утро у Маттиаса заболела голова, и он отправился к новой знахарке за лекарством. У бедного юноши голова болела вообще довольно часто: он был слишком хорош собой, и всякий раз, как взгляд его падал на зеркало, его слепило собственной красотой. Отец Грегори итак перестал начищать посуду и колокола, чтобы не дай боги его помощник не увидел себя случайно. Но в это самое утро Маттиас забыл закрыть глаза, когда умывался, и вот ― случилась такая оказия, что вновь от юности и красоты, спускаемых на службу при церкви в цепях обетов, разболелась у него головушка.
Маттиас (стуча в дверь): День добрый, госпожа! Простите за беспокойство…
Ведьма (доя козу за домом): Что за голос ангельский прозвучал, моя Былинка? Неужто, показалось мне?
Козочка (издает «Ме-е-е!», что очень невежливо и переводится примерно как): Уши прочисть, дурында!
Ведьма: Нет, погоди, ну точно, и стучали!.. (кидается круг дома к двери)
Маттиас (отступая и держась за голову): Быть может, нету никого… зайти ль попозже?
Ведьма (вылетая, оступаясь, падая): Нет-нет, день добрый!  (поднимается, смотрит на Маттиаса, краснеет, отворачивается и ― в сторону) Как будто дух весенний, как чувство первой трепетной любви! (хватается за грудь в страхе) Ах, сердце! Сердце!..
Маттиас (со страхом): Вам плохо? Я вас напугал?
Ведьма (с чувством и слезами): Сердце бьется! Трепещет, словно жаворонок в клетке!
Маттиас (с сомнением): Наверное, я все-таки зайду попозже…
Ведьма (стремительно хватая Маттиаса за руку и затаскивая с неженской силой в дом): Уж нет, голубчик! Волнителен момент, но мне работа ближе!..
.
.
Акт второй, замысел
Ведьма впустила Маттиаса в дом и, выслушав его проблему, подобрала ему лечение. А кроме того, она оказалась удивительно сочувствующей особой, которая прекрасно понимала волнения души юного послушника. Это подкупило Маттиаса, и очень скоро он привязался к Ведьме нежно и трепетно. Не прошло и нескольких дней, как эти двое стали неразлучны, будто пара… пара целующихся попугайчиков, какие водятся за далекими морями. Но случилось так, что спустя неделю Отец Грегори прознал о нежной привязанности своего воспитанника к новоявленной жительнице Эдена и был этим очень опечален.
В тот день колокольный звон был больше обычного, и был полон печали и мрачной решимости.

Отец Грегори (на колокольне в одиночестве, печально): О, боги, искушен! Столь юн и вот… не уберег его я от разврата, от сладострастия, которые таят и зло, и магия, и Тень ― все вместе взятые! Как мог я угадать, что этот мальчик, такой изящный и невинный, вдруг обратит свой взор не Ведьму?! Что в ней, за исключеньем красоты и фальши? Она, поди, и не молилась никогда! Да разве есть у ведьм вообще душа? Пособницы дурного... и появилась как? Когда напала хворь, когда старуха Мэв ― пусть волки растащат ее кости по лесу ― преставилась. Весьма удачно! Быть может, и болезнь, и смерть ― то только происки ее? И ведьма ― не спасение, но кара? И увлечет нас всех во грех? Уже, я слышал, будто бы торгует любовью в баночке и силою мужской! Немыслимо!
[indent] Откидывается крышка люка и на колокольню заглядывает Маттиас.
Маттиас (с беспокойством): Отец, случилось что? Казалось, вы кричали…
Отец Грегори: Ах, вот она ― невинность! Нет, мальчик мой, я лишь страдал за грешников. Молился, чтоб и для них нашлось хорошее местечко.
Маттиас (с пиететом): Отец, вы так добры! Чудесны просто!.. (вполголоса) быть может, не беспокоить его этим…
Отец Грегори (который никогда не жаловался на слух): Что ты хотел, мой мальчик?
Маттиас (смущаясь): Да я… прошу вас отпустить меня.
Отец Грегори: Куда?
Маттиас: Со службы. И сочетать меня браком с Ведьмой.
Отец Грегори (в ужасе, хватаясь за сердце и падая на колени): Немыслимо! Всего неделя! А ты!...
Маттиас (смущенно): Но я ее люблю…
Отец Грегори: Какой кошмар! К змее! Немедленно! Скорее! К Бломсу! (отпихивая Маттиаса, кидается вниз и бежит прочь, к ратуше).
.
.
Акт третий, Суд
В тот же вечер Господин Бломс, крайне обеспокоенный, пригласил Ведьму в Ратушу. Там уже собрались несколько десятков зевак, которые подхватили слушок, будто бы Отец Грегори узнал нечто невообразимое, обличительное об их спасительнице. И вот, когда Ведьма вошла в большой зал ратуши, на нее уставилось сразу множество заинтересованных взглядов горожан. Были в зале и Господин Бломс, и Отец Грегори, и бледный Маттиас. Он боялся даже глаза поднять, настолько был потрясен тем, как стремительно разворачивались события и как его любимый наставник повел себя. Едва Ведьма выступила вперед, к Господину Бломсу и Отцу Грегори, как…
Отец Грегори (обвинительно указывая рукой): Вот, жители! Любуйтесь! Сия змея нас отравила, а после, обманув, прикинулась спасеньем от собственного яда! И какова!..
Ведьма (прерывая Отца, обращаясь к Господину Бломсу): Мой дорогой друг, не понимаю, к чему весь этот цирк. Из всех змей мне по душе ужи и то лишь потому, что не ядовиты вовсе.
Господин Бломс (вскидывая примирительно руки): Отец Грегори, прошу, подождите! Госпожа Ведьма, простите нас за беспокойство…
Отец Грегори: Зачем вы пресмыкаетесь пред ней?! Она ― суть яд! Яд, что травит ваши нежные сердца!
Господин Бломс: Господин настоятель, я понимаю, вы что-то узнали, но давайте не будем спешить, ведь нет доказательств…
Отец Грегори (ярясь): Еретичка! Суккуб!
Господин Бломс: Да боги, угомонитесь!.. (пытается удержать Отца Грегори, который от избытка чувств едва не кидается на Ведьму с кулаками)
Ведьма (холодно и медленно вскипая): Мне ваши странные слова твердят лишь об одном. Я ваши чувства растоптала, сама того не зная, прошлась ножом по сердцу? Но, люди, скажите! Я причинила ль вам какое зло? Хоть одному? Вот, Мэри, прачка! Не я ль тебе дала отвар, что исцелил твой кашель вечный? А ты, Кристоф, трактирщик! Поди текут деньжата? Не мой ли оберег под половицей причиною тому?
Отец Грегори: Замолкни, творенье зла!
Горожанин 1 (из толпы): Нет, пусть продолжает!
[indent] Толпа одобрительно гудит, люди готовы слушать любое слово Ведьмы.
Ведьма (сомневаясь): Когда пришла я к вам, то говорить того не стала… быть может, и теперь не время?..
Горожанин 2 (решительно): Нет, говори, мы слушаем тебя!
Господин Бломс (согласно кивая): что хочешь нам поведать, бедное дитя?
Отец Грегори (холодея, вполголоса и в сторону): Ужель умы их отравила, и поселилась в сердце навсегда?..
Ведьма (патетично): Ну, хорошо… не знала я, как так получилось, а потому не жаждала искать виновных. Но коль скоро сей господин винит меня… быть может, и вина его? Скажу вам так. (голос ее обретает силу, Ведьма выступает вперед и полностью завладевает вниманием людей). В колодцах ваших я нашла отраву. В другом объеме это было бы лекарство, но здесь… трава синны, что вызывает колики в кишках и крутит их и вертит. Вы пили воду, а в воде была она, и вам делалось все хуже. Я думала, быть может ― злокозненный прохожий? Но… Отец Грегори!
Отец Грегори (в страхе, вдруг дрожа): Да-да?
Ведьма (обвинительно): Не вы ль страдали животом и закупали синну аж из самой столицы?
Маттиас (вдруг пораженно восклицая): Боги! Да ведь накануне! Вы получили эти травы! И отлучались на полдня!
Ведьма: Нужны ли мне еще слова?..
[indent] Толпа неодобрительно гудит, влюбленные стремятся друг к другу…

---

― Айраннон! ― Грозный голос Вейг раздался над самой головой. Когда старуха называла ученицу полным именем, это могло означать только одно: она очень сильно недовольна.
― Да я все убрала! Честно! Это не я! Оно само! ― Боясь удара, Айри тут же бросила куколок и шарахнулась под рабочий стол. Вейг вообще нечасто заходила в комнату ученицы, так что и в этом было своего рода нечто необычное.
Но тут случилось нечто странное. А именно: старая карга улыбнулась вдруг тепло и как-то приветливо. Девочка уставилась на нее округлившимися глазами, просто не веря происходящему.
― Пора спать, Айраннон. И синна ― она от кашля, ― и Вейг положила на стол сверток, развернулась и, тяжело опираясь на клюку, ушла к себе.
Айри вылезла из-под стола и взяла сверток дрожащими руками. Это была свернутая бумага, а точнее ― что-то, завернутое в лист из тетради. Девочка быстро развернула комок и… «С твоим шестым днем рождения». Она была счастлива, Ведьма и Маттиас тоже будут счастливы! Чуть не плача, Айри быстро устроила в кукольном домике детскую люльку, куда любовно уложила на ночь искусно вырезанную фигурку младенца. Что ни говори, а иногда Вейг заслуживала даже объятий.
― Спокойной ночи, Маттиас, ― она чмокнула резную куклу, укладывая ее в кровать. ― И тебе, Ведьма, ― и ее тоже Айри поцеловала и положила рядом с Маттиасом. Теперь у нее была целая кукольная семья.

Вестник смерти  способен защитить владельца практически от любого оружия, но вот пред стрелами Мар он оказался бессилен. Сердце Вайомии воспылало любовью, а в голове созрел, казалось бы, безотказный план – пробраться ночью в сад и при помощи музыки и стихосложения завоевать благосклонность объекта своего вожделения. Казалось бы, что может пойти не так?

[indent] Пробираться в сад, чтобы признаться в своих чувствах это полный бред! Вайомия уже не первый раз останавливалась, замирая между деревьями. Если обладательница жетона героя была чуть менее целеустремленная, она бы давно, отказалась от этой затеи. Однако эмоции, которые переполняли девушку так и просились наружу, а может виной тот напиток для храбрости, который они приняли до этого? Кто знает, может и он, главное, чтобы этот гейзер не вырвался наружу, в самый не подходящий момент.
[indent] Вестник частенько принимал удары на грудь, как и этот выстрел от Мар, он по дурости принял на грудь. Теперь весь букет непередаваемых эмоций, и заставляющий её сердце бить израненной птицей об прутья ребер. Наверно именно эти ассоциации немного пугали её, а вдруг это пташка, если её хозяйка ещё какое-то время протупит, сломает прутья и окрыленная упорхнет на встречу той единственной и прекраснейшей. Девушка так ярко и реалистично это представила, что машинально схватилась за грудь. Облегченно выдохнула с мыслью: "Всё же хорошо быть девушкой! Жамкая грудь в любое время, главное, чтобы было что жамкать!" Немного успокоившись и хихикнув под свой милый носик, она решила продолжить свой путь, ведь если ещё чуть-чуть промедлить, возлюбленная может замерзнуть, а горе помощник упиться в драбонан.
[indent] Добраться до места встречи без происшествий не получилось. Пару раз всё же пришлось припасть к матушке земле, и причиной для сего действия, была, конечно же, получение мудрейшего совета, а не какая там банальная неуклюжесть. Да и попытка сорвать роз, почему-то закончилась печально, а точнее она не помнила, как это получилась, она задумалась всего лишь на миг, а потом обнаружила весь куст с корнями у себя в руке. Долго не понимая, что с ним делать, она постаралась вернуть всё как было, благо завтра утром, садовника удар не хватит от вида её необычного флорадизайна.
[indent] Ментальный маг, её помощник, а точнее подсобник в этой лихой авантюре тоже нервничал. У Йоми почему-то язык заплетался, когда она говорила с ней, она могла спокойно шутить и флиртовать с любым, а вот сказать самое важное и прекрасное, любимому существу не получалось. Именно для этой цели ей и нужен был маг, дабы подсказывал и помогал. И тогда она сможет сказать всё, красиво и прекрасно, а главное в стихах и песне. Вот окрыленная своими мечтами она и нарисовалась на месте встречи.
[indent] Сложно было сказать, а точнее выбрать какой-то один факт, послуживший такому фееричному спеху. Возможно, это было из-за её волнения, а возможно все виной было те пару, а может и чуточку больше, глотков для храбрости, но разве много нужно девушке, даже очень приличной дабы «нализаться»? А может виной, были её эмоции, и тот гремучий коктейль, который бегал по её крови, от которого в голове был сплошной ветер. Однако она повторяла всё, всё, абсолютно всё, что ей передавал маг. А маг не в чем себе не отказывал, и его комментарии о паршивости погоды, так точно преданы Вау были только цветочки. Эпичнее стало, когда он посреди стихов решил выругаться на собаку, которая решила пометить именно тот кустик, в котором прятался он. Лицо возлюбленной было невероятно сложно описать, когда она услышала всё, что думает маг собаке, уверенный, что она была именно самкой, и так четко и дословно переданное губами Вао. Завершил этот марафон идиотизма и бешенной пляски, слова мага адресованные двум зевакам, смысл которых заключался в том чтобы они убирались прочь, о то он их… Благо маг был более эмоциональней и красочнее в своих эпитетах и фразах.
[indent] Потирая щеку, Ваоймия быстрой походкой направлялась к горе помощнику, чтобы передать все те невероятные отзывы, от прекраснейшей публике, и эмоции которые её переполняли и главное донести их в полном объеме до адресата.

После неудачного магического эксперимента Фаэлирн перенёсся за границы своего герцогства и оказался весьма сильно истощён. К его счастью, его нашла пожилая супружеская пара, которая принялась выхаживать незнакомца. И очень скоро древний истинный непроизвольно оказался усыновлён, и ему предстоит познать всё прелести чрезмерной родительской заботы.

Белая пустыня скованная холодом, ветер здесь не самый приятный. Уже вторую неделю полуэльф находился в небольшой деревушке на севере. Его память была наполнена некими обрывками воспоминаний, в которых сложно было разобраться. Единственное, четкое воспоминание, а точнее слова:  "Фэль эксперимент провалился! Убираемся от сюда!". После этого он уже открыл глаза именно в этой комнате. Благо его нашли, и спасла одна супружеская пара, принявшая это чудо как подарок богов, и для них он стал долгожданным сыном. Проснулся он от холода и шума.

[float=left]
[/float]
– Спи-спи сынок, – сказал заботливый, женский голос. – Поди, озяб? Сейчас печку растоплю, согреешься!
– Да, – буркнул полуэльф, посильнее залезая под пуховую одеялу. – Немного. – решил добавить он. Однако, чувство, что, чего-то нахватает, его не покидало. Фэль решил почесать затылок, и как только его рука коснулась его, истинного как молнией ударило.
– Ч-что…  – хоть он это точно не помнил, но как ему казалось дефектов с речью у него не наблюдалось до этого момента. – М-мои… волосы! ВОЛОСЫ!
– А что с ними не так, сынок? – спросил спокойный голос, даже не отрываясь от подкидывание поленьев в печку.
– Они к-к-короткие? – ещё вопрос, ещё менее уверенно. Фэль с ужасом на лице, уже двумя руками скользил по затылку пытаясь отыскать их там.
– Да!
– Нет-нет-нет… – вторил он, выскакивая из постели и несясь к бочке с водой, дабы посмотреться в свое отражение. Он не верил своим рукам, не хотел верить. Пусть и точных воспоминаний у него не было, но он всегда был с длинными волосами, самого детства.
[float=right]
[/float]
– Куда ты понеся как ужаленный?! – уже более взволнованно спросила женщина с седыми волосами, спрятанные под косынку. Однако Фель этого уже не слышал, так как спешил. Спешка, иногда приводит к странным вещам. Голова думает о своем, а тело движется на автомате. Поэтому это встреча? Соприкосновение? Да наверно, пламенное, обжигающее и можно сказать до искр из глаз, вот какое оно было. Удар, боль, падение и ещё раз удар. Открыл глаза он уже на полу в дверном проеме, как не странно но птички и разноцветные бабочки над головой не крутились. Дверной косяк, который он подобно барану хотел протаранить, на удивление тоже не пострадал. Однако голова гудела, и из глаз от боли лились слезы.

"Забавно! И волков за мной не гналось! И от того, что я на пару мгновений узнаю раньше, мало что изменится?" – несмотря на шум голове, он лежал и размышлял, пытаясь решить простую, а можно сказать банальную задачу: "Зачем голова идиоту, который не хочет ей думать?"  – Его размышления прервала старушка, нависшая над ним, с серьезным видом и упертыми руками в свои бока.
– Куда ты понесся как юродивый? Аки демоны привиделись?! Да и зачем тебе такая грива? Тыж не аки девица…

---

– Ну-и-ну, что за позиция? Никуда не годится! – С досадой заявил седой, наблюдая за тем, как названный сын пытается наколоть дров для бани.  Фэль пожал плечами, занимая более удачную позицию.
– Да и ноги, как утки, ты же не на пруду! – вновь не выдержал седой, корректируя действия сына. Полуэльф стиснул зубы, но не стал ничего говорить в ответ, просто поднял руки и занося топор над головой.
– А руки? Подыми руки! – очередной поправка, седой уже готов был сам всё сделать, потому как, не мог смотреть на этого горе мастера. Однако он удержал себя в руках, наблюдая за тем, как топор взмыл воздух, а потом рубанул по полену.
– Так я и знал, – с досадой выдал седой и покачав головой, направился к сыну. – Так можно и яйца зашибить!

---

[float=right][/float]
В бане было жарко, очень жарко.
– Пить то, зачем? –спросил Фэль присаживаясь на лавку.
– Хмм… А кто сыном говорит на трезвую голову? – ответил вопросом на вопрос седой. Забавно улыбнувшись.
– Вот сейчас попаримся, сразу всё станет понятно.
– Что именно?
– Ну… Понимаешь сынок, ты уже не парень…  Вот мать и сказала мол тебя нужно женить.
– Ж-женить? Зачем?
– Как зачем, мыж, того… Жить вечно не будем! А ты, какой-то криворукий совсем. Поэтому и нужно найти тебе такую жену, с которой будешь как за каменной стеной!
– Ага, ещё скажи на дочке мельника…
– Да хоть на ней, девка ого… – заулыбался седой. – Мед с молоком. А какие пропорция, был бы я лет на 40 помоложе... Эх…
– Старый ты, извращенец! – с кислой миной выдал Фэль.
– Не нравиться? Тогда вон Марилька у неё такаааааая ж.. – Седой очертил руками, пытаясь показать примерные пропорции девы.
– Женина с такой большоооооооой душой? – перебил Фэль не желая слушать откровения приемного бати.
– Ага и с такими си… – но полет его разгоряченного разума было не так-то просто усмирить. Что больше ему ударяло в голову, выпивка или пар, а может все сразу, это известно только богам.
– Синими глазами. – вновь прервал полет фантазии старика. – Прям омут.
– Нет, сынок ты зануда! У тебя должна кровь закипать, при одном только виде таких дев. А ты... – старик махнул рукой как будто только, что рухнули все надежды на сына как "первого парня на деревне".
– А что я?
– Говоришь как дед, как будто тебе не третий десяток, а лет так 300! – ответил на вопрос, выпивая ещё пару глотков, по всей видимости с горя. – Я в твои годы..
– Не хочу знать этого!
– Но… – старик уставился на него с забавным выражением лица.
– Тем более в подробностях!
– Как знаешь.
– Постой, а вот та рыженькая, с который мы виделись давча? Ты вроде ей приглянулся и она, вроде ничего!
– Я на рыжей? Я? Да никогда! – отмахнувшись от появившегося образа, выдал полуэльф.
– И что с тобой делать!
– Оставить в покое, – грустно выдал он схватившись за голову.
– Сынок ты и сам не молод, – с нотками какой-то грусти сказал седой. – Ещё чуть-чуть и начнешь сохнуть как сухофрукт. Слушай! – Он перевел глаза на сына, строго сдвинул брови и спросил. – А у тебя с огурцом все в порядке?
– С чем-чем? – поэльф приподнял голову и непонимающе посмотрел на собеседника.
– Да…. Мать говорила, что ты сегодня головой приложился, но чтобы так сильно! – тяжело вздохнул. – Ладно, сейчас попарю тебя! И расскажу тебе, как детей делают, и зачем тебе боги той приблудой наградили! – старик довольно расхохотался.
Фэль ещё сильнее зарылся пальцами в свои локоны, сжимая их в кулаки. Он понимал, что данного разговора ему не избежать, но надеялся, что он помрет от парилки раньше, чем от слов старика.

Старик принялся лупцевать тело молодого полуэльфа вениками, не жалея сил, так как будто хотел изгнать из него демона, и он бы изгнал его, если такой был в нем. Однако в бренном теле бедолаги, была лишь душа, которая усиленно цеплялась за жизнь. Или просто боялась высунуться и получить по морде, от старого садиста.
– Сейчас-сейчас! – довольно заявил седой, как художник смотря на свое творение. – Окачу тебя холодной водой, тебе сразу полегчает!
Легкий взмах ведра, и поток воды устремился к телу полуэльфа. Фэль и так был уже красным стал пунцовым, и закричал во все горло.
– Дьявол, перепутал ведро! – испугавшись выдал горе баньшик. – Скорей-скорей, бери и прыгай в сугроб.
Фэль выскочил из бани нагишом и понесся к сугробу. Снег, соприкасаясь с его телом, закипал как капля воды упавшая на раскаленный металл.
– НЕ ТОТ…
Слова достигли ушей Фэля уже в полете, фактически заныривая в большой сугроб снега. Который и должен был его спасти от превращения в ракообразного.
– Навоз там! – зажмурился седой, чтобы не видеть этого фиаско. – Попарились блин! Отмыться, теперь, хотя бы?!