[indent] Чутьё вело домой. Никогда ещё дорога не была такой приятной даже для него, ходока.
[indent] Ива — стук костей, лунный свет, струящийся из окна в обнажённые рёбра, видимые в разрезе блузы — говорил, что Радо может идти коротким путём только один. Но почему-то сейчас, с Роанном рядом, снова внутри росло то чувство лёгкости, пузырящейся счастливым смехом свободы, как при волшбе. Может, и волшба принимала Роанна за своего, за кого-то настолько близкого, что готова была над его головой тоже протянуть покровительственную длань.
[indent] Волк тянул дальше от людей, толкал укрыться за шероховатыми стволами деревьев, пройти незаметной тропой по мягкому, влажно проминающемуся под сапогами мху. Радо доверился ему, не замечая почти, куда они идут: уступив волку часть сознания, отдав инстинктивное, с чем тот мог справиться, всё своё внимание обратил на Роанна, не сводил с него глаз и руки от чужой не отнимал, поглаживая большим пальцем узкую ладонь. Старался в каждый миг ласку добавить, ещё прилить любви под золотое сердце, отогревая.
[indent] Будто и не разлучались — нет рядом с Роанном скованности, неловкого стеснения, которое бывает между давними друзьями, что встретились после долгих лет. Верно, отчасти дело в их ночных встречах во снах, а отчасти — в том, что Роанн был как часть его самого, как ладно вставшая на место деталь.
[indent] Как якорь в слове — м(а)оре.
[indent] С каждым шагом Роанна отпускает. Отпускает то чёрно-тоскливое, беспросветное; пахнущее пугающим ничем, пустотой вылизанного водой камня. Начинает затягиваться рана, оставленная людьми — каждым, кто на протяжении этих лет колкий взгляд метал, задевал клювастыми словами, толкал с короткой доски веры в злое холодное море одиночества. Роанн как опавший лист осенью, для которого время обернулось вспять: из бесцветного, тонкого, с просвечивающими на свету жилками-венами — в тронутого красками, пока бледными, ненасыщенными, и всё больше в них живого.
[indent] Но пока Роанн, так долго ждавший его, был слаб, малосилен, поэтому, когда время стало близиться к вечеру, тяжелеть — незаметно людскому глазу — ночными тенями, Радо твёрдо сказал, что им нужно отдохнуть и пора искать ночлег. Слукавил немного: повёл плечами, разминая их, и похлопал себя по бедру, будто бы сам устал от долгой дороги, чтобы Роанн не вздумал себя винить в том, что домой вернутся позже.
[indent] ...Когда Роанн вдруг замедляется, а его глаза оживлённо сверкают, Радо, до того рассеянно смотревший по сторонам, не особо сосредоточенный на поисках нужного места (отчего-то предчувствуя, что оно ждёт их дальше), кивает сам себе уверенно: они переночуют здесь. Ради Роанна, протянувшего руку к цветам, когда сам — такой же прекрасный цветок, робко распустившийся в холодном краю. Радо смотрит на шелковистые лепестки, дрогнувшие от жеста, затем переводит взгляд на Роанна. Никто не посмеет его тронуть с дурными помыслами. Роанн будет самым защищённым цветком, и ему для этого даже не нужны шипы. У него есть когти верного волка.
[indent] Он оглядывает поляну. Вода, цветы, защита от ветра, тишина укрытого от всех уголка леса. Волк перестаёт тянуть вперёд и, потоптавшись лапами по рёбрам, сворачивается, удовлетворённый.
[indent] — Что же, цветы дурного не предложат, — соглашается Радо с важным видом, огладив бороду будто бы в глубоком размышлении. От быстрого небольшого поцелуя размягчается и вовсе. Такой незатейливой лаской Роанн, верно, сможет выпросить у него что угодно, думается с теплом и нежной готовностью дать всё, что ни попросят.
[indent] Пока Роанн — воодушевлённый, с сияющими предвкушением глазами, а оттого выглядящий ещё прелестнее — ищет местечко для них поуютнее и посуше, Радо, которого в глубине души не отпускает тревожное чувство опасливого зверя, не желавшего привести за собой врагов, обходит небольшую поляну, убеждаясь, что людей нет поблизости. Только после этого успокаивается, отводит с глаз пряди, придававшие ему вид дикий и мрачно-недобрый, сулящий беду, и встряхивается. Подтаскивает упавшие сломанные ветви, накидывает сверху старых сухих листьев, затем помогает Роанну с плащом, устраивая для него сторону там, где помягче и где побольше веток с листьями, которые ночью не дадут замёрзнуть, не подозревая, что для него самого делают то же с нехитрой искренностью любящего сердца.
[indent] Когда он, закончив, выпрямляется, то, не сделав и шага вперёд, замирает с занесённой ногой. Роанн растянулся на спине, мелькнув беззащитным животом под рубашкой, как волк, который чувствует себя в безопасности и трётся спиной о траву, подставляя взгляду брюхо. Это далеко не их логово, совсем не оно, ещё идти и идти, но к горлу подкатывает чувство — душно-сдавленное, зажатое, стиснутое годами, как смятая забытая рубашка, пролежавшая внизу шкафа. Его самого нескоро отпустит, нескоро разожмётся лапа на сердце; ещё долго будет вот так застывать и смотреть на Роанна — странно-тоскующе, забывая, что между ними больше нет жестоких миль.
[indent] Ему тоже нужно время. Но он уже чувствует себя обновлённым; раны наконец-то покрываются здоровой кожицей. Как дерево, пережившее бурю и готовое вновь расправиться, стряхнуть обломанные злым ветром отжившие-отболевшие ветви, чтобы ещё гуще и красивее стала крона.
[indent] Две бледные руки — объятие рогатой тонкой луны — тянутся к нему, и Радо делает шаг вперёд. Ложится рядом на подготовленную для него сторону, подтягивает сверху тяжёлый плащ, укрывает побольше Роанна, следя, чтобы его всего — уютно-маленького, как распушившийся воробушек в сложенных ладонях — прикрыло, и прижимается горячо-тесно.
[indent] Он не хотел смотреть на небо. Радо хотел смотреть на Роанна.
[indent] — Тут звёзды незнакомые.
[indent] Он всё-таки поднимает глаза. В родном краю выучил за много лет все яркие и тусклые точки звёзд. Мог до дома пройти с любого конца эльфийского леса, не глядя вниз, под ноги, а лишь глаза подняв и по созведиям отслеживая путь, по их расположению и повороту одного к другому.
[indent] Вспоминается утреннее мгновение, когда Роанн спрыгнул с окна: сверкнувшие драгоценным каскадом волосы, застывшая в воздухе фигура.
[indent] — Но одно созвездие я всё же знаю, — понижает голос Радо, словно секрет рассказывая. — Смотри, вот оно, рядом со мной. Называется Золотой демон.
[indent] Он целует Роанна в щёку, и губы тянутся в широкой улыбке, от всего сердца — теперь целого. Возвращается-просыпается былое лукавство, помогавшее молодому волку придумывать поводы, лишь бы коснуться бледной кожи лишний разок, и несуразные глупости, чтобы вызвать улыбку у пары.
[indent] Шепчет, наклонившись, на ухо, прикрытое спутанными волосами:
[indent] — Это двойные звёзды.
[indent] И касается губами уголков глаз, насухо зацеловывая: никогда больше не станут влажными от солёных слёз. Спускается ниже, вскользь тронув край рта; лицом зарывшись между шеей и плечом, оттянув ворот рубашки, поглаживает губами давнюю метку, жарко выдыхая.
[indent] — Вот тут очень яркая звезда есть, — бормочет в кожу. — «Волчий укус». А ещё здесь...
[indent] Радо шарит ладонью под плащом, касаясь и поглаживая нежно Роанна повсюду. И каждому местечку-звёздочке название выдумывает, сверкая глазами от радости всякий раз, когда замечает, что рассмешил или нежное смущение вызвал.
[indent] Черничная песня, говорит он, поцелуями помечая тонкую вытянутую шею, которую так доверчиво ему подставляют без сомнений, и озеро мёда, задержавшись прикосновением на ямке между ключиц. Волчья поляна — когда скользит большой ладонью на мягкий живот. Заячьи тропки, называет впадины между рёбрами, которые щекочет аккуратно пальцами через одежду, посмеиваясь хрустко. Рядом с Роанном оттаивает сам, показывает настоящие эмоции, которые прежде были скованы, как река долгой-долгой снежной зимой.
[indent] — А ты какие знаешь звёзды? — улыбаясь, спрашивает Радо, когда все придуманные слова оказываются произнесены. — Может, меня научишь новому?
[indent] И — звёздный капитан, обративший лицо к небу — любуется Роанном, своей путеводной золотой звездой.