Лиадан ощущает себя легче, переступая границу Кренива и окунаясь во всеобщую суету. Она аккуратно пробирает сквозь толпу, взбудораженную и гудящую, несмотря на поздний час. Впрочем, в харчевне на первом этаже таверны, в которой женщине уже доводилось останавливаться, так же было многолюдно, а свободная комната наверху остался только одна. Повезло, ничего не скажешь.
Несмотря на то, что жизнь в Крениве била ключом, вызывая у Лиадан робкую улыбку, селение оставалось всё таким же одиноким древом посреди снегов. Отрешённое от мира, со своим особенным духом и дыханием. Частым, горячим, срывающимся мутным облачком пара с каменных уст.
Лиадан сбрасывает вещи в комнате, прихватывая по обыкновению лишь ножны с артефактом да мечом и небольшую сумку с полупустым кошелем и парой полезных мелочей. За остальные вещи она не страшится, там нет ничего, что стоило бы внимания чьих-то шустрых и умелых рук.

Дорога выдалась не из простых. Ни боли, ни холода (от которого с каждым часом стремилось укрыться всё больше жителей и гостей пограничного местечка), ни усталости – ничего из того, на что можно было посетовать, Лиадан не ощущала. От «застывшего» тела всё же был толк, пускай и не столь существенный, зато получилась обращать внимание не только на свои нужды. Поэтому отказать себе в прогулке по хрустящему свежевыпавшему снегу не вышло.
Лиадан сталкивает плечом с рослым мужчиной, склоняет голову в качестве извинений и получает недовольное ворчание в ответ. Наверное, стоит свернуть с основных улочек. Больно часто заглядывается на бугрящееся тёмными, почти чёрными, облаками небо да замысловатые огни, то тут, то там вспыхивающее над головой. В первое время после пробуждения на языке вертелось сравнение с блеклыми рукотворными звёздочками. Они казались маленьким чудом, даром Нотхура. Пускай и всё в мире, с которым пришлось расстаться на долгий тяжёлый сон, казалось восхитительно чудесным.

В Крениве хорошо. Здесь мелькают такие рожи, что рослая смуглая Лиадан на их фоне мало чем выделяется. Она аккуратно перебрасывает на грудь хвост от стянутой в узел на шее накидки, покрывающей голову, дабы не зацепиться случайно за кого-либо плотной тканью. Волноваться о подобных мелочах непривычно, однако Лиадан нравится новая жизнь. Нравится, что можно начать всё сначала. Пускай обязательства, добровольно взятые более пяти сотен лет назад, не остались в прошлом, исчезло давящее чувство тоски и тупой ненависти, режущей душу проржавевшим лезвием ножа от единого воспоминания о Клане.
Лиадан сворачивает через узкие проулки к дороге, по которой редко кто проходит в столь поздний час. С бледный губ срывается белёсый пар, обдавая щёки и нос колким теплом. По крайней мере, должно. Лиадан помнит, что должно, пускай чувствует только жесткость одежд и грубую кожу перчаток. Здесь гораздо тише, и хруст снега под ногами почти оглушает.

Но, к сожалению, не заглушает тревожных мыслей, ставших поводом к маленькому одинокому путешествию. Женщина поджимает губы, останавливаясь в полосе света от очередного огонька. Сомнения острыми иглами проникает под ногти. И если тело почти не ощущает этого, разум ноет, искрится от напряжения и боли.
Рука опускается на рукоять «Илидана», ныне покоящегося в форме криса в простых ножнах на пёстрой перевязи. Благословение и проклятие.
Губы искажает пустая, резкая улыбка. Пусть Нотхур закроет глаза на отвратительные мысли неразумной женщины. Но отказываться от них она не намерена.
Многое пришлось услышать за шесть лет в компании других героев, сведущих в магии, об артефакте, бережно хранимом целым Кланом. Лиадан закрывала глаза на страшные (честные) слова,  силясь вновь найти опору в маминых сказках. И не находила, ощущая, как вновь гогочет на разные голоса многоголовый Род и разевает в беззвучном хохоте свой смердящий беззубый рот Клан.
Меч, оберегаемый как сокровище, пуще тела и души, тянул силы и разум, обращая в безмозглое жестокое чудовище своего хозяина.
- Выкинуть бы тебя в ближайший сугроб, да рука не поднимется, - Лиадан грубовато оглаживает рукоять всей ладонью. Осматривается. Людей на улице близь границы Кренива почти нет. И то верно, стоит ступить за ряд домов, окунёшься в непроглядную черноту древесных теней и сугробов, тяжёлого взора скал.

Наверное, стоит вернуться в таверну. В харчевне уже должен появиться хоть один свободный стул, дабы утолить голод и жажду. Но Лиадан не торопится, неспешно вышагивая по занесённым снегом улицам, силясь повторить чьи-то крупные следы. И сталкивается с фигурой, явно меньше её собственной.
- Прошу простить меня, - она даже не пытается оправдаться, склоняя голову чуть ниже, чем следует. И не торопиться уходить, протягивая руку (не может не протянуть), ожидая  брани иль грубых просьб о помощи.

Лиадан с интересом смотрит на хрупкую ладонь в своей. Дочь Клана высока ростом, но не отличалась размахом плеч иль шириною ладоней и стоп. Но ручка свалившейся пред ней наземь девушки кажется удивительно маленькой, хрупкой. Дочь Клана знает, что стоит сдавить их чуть сильнее и послышится едва различимый хруст и тишину разрежет пронзительный крик.
Глухое раздражение ударяет по сердцу. Не на постороннего, случайного человека, а на себя. Негоже позволять дурным мыслям туманить и без того уставшую голову. Нельзя ронять лицо не перед кем. Как ни вытравливай из себя стылую вежливость, а натура Госпожи Синенстраля, вершительницы судеб Калана никак покидать дух и тело не желает. Лиадан боится, что только железо и пламя смогут с этим сладить, оттого страх старый, терзающий и в долгом-долгом сне, всколыхнулся, отозвался на тихий посвист-смешок меча.

Ловит взгляды. Не то настороженные, не то внимательные. Лиадан улыбается – только уголки бледных губ едва заметно приподняты – не зная, стоит ли что говорить. Девица же не злится? Всего лишь в снегу извалялась. Ничего ведь не поранила и накидка не сбилась. Бывшая героиня неловко повела плечами, стянутыми простым матерчатым плащом, знатно в дороге истрёпанным.

Лиадан ждёт, молчит. Ей разговоры пустые чужды. Право слово, не скажешь же незнакомой девице, что ей пора. Солжёт ведь, а юлить и лукавить никогда северянка не умела, хоть и жаждала искусству обмана обучиться. Больно жить хотелось, а мир за снегами жесток совсем иначе. В нём люди друг другу не звери, а такие же куски бренной плоти, но без титулов и изящных вензелей на бумаге. Лиадан видела новые свитки и книги, в тайне ими восхищаясь.
Задумалась. Непозволительно долго молчит, смотря в ответ рассеяно, исступленно. Так деревенские дурачки смотрят на новенькие телеги с диковинной животиной на ярмарках.

Слух режет голос, кажущийся таким лишним сейчас в тиши ночной улочки. Лиадан не чувствует угрозы. Обыкновенно рычащее на каждую тень чутьё обернулось предрассветной дымкой, пугливым дурманом. Оттого неспокойно на сердце. Оттого и душит раздражение тонкое горло, опоясанное серебром узорным.
- Вам не стоит извиняться, - Лиадан склоняет голову с причудливым платком в узорах ярких, что «хвост» ткани скользит по плечу к груди. Смотрит украдкой, отмечает, не видела ли где раньше. Кивает неспешно, думая, не брат ли с сестрой. Иль дядюшка с племянницей? Лиадан не знает и знать не может. Лишь отвлекается от смущений и робости, сковавших тело. – Время позднее, мне самой стоило быть осмотрительнее, добрый господин.
Дочь Клана с интересом смотрит на незнакомцев, теряясь окончательно. Послушно и неторопливо шагает следом за юркой девушкой, совсем маленькой, по сравнению с северянкой. Лиадан интересно: тянут не в тень, а к свету.  Она не говорит «нет», не останавливает быстрого шага, лишь ждёт. Как учила мать на долгой январской охоте.
- Боги порой любят брать что-то прекрасное, - Лиадан слышит голос спутника девушки раньше, чем видит результат трудов её. Дочь Клана удивлена, но лицо её всё так же холодно, как кусок льда на беспокойной озёрной глади. – Пустое. Благодарю за вашу откровенность, теперь я понимаю, что нужно говорить.
Она всматривается в листок, узнавая лишь несколько букв, выведенных привычно и почти знакомо. А вот другие… Незнакомы. Отдалённо напоминают что-то, но…

Но догадаться можно.

Лиадан потрясённо распахивает сверкающие насыщенно алым в неярком свете глаза, аккуратно касаясь листа кончиками пальцев в грубой кожаной перчатке. С распахнутых губ срывается белёсый пар и робкое восклицание.
- Добрый господин, не обманывают ли меня мои глаза? Ваша спутница и вправду написала «Лиадан»? Не ведаю, знаете ли вы, но имя подобное я ношу уже не первую зиму. Шутка ль? Божья воля?