ТЕНАР Тера

Раса/возраст: человек; 21 год Статус, занятость: простолюдинка; ученица мага, путешественница Место рождения: остров, затерянный в океане

Отличается густыми бровями, рыжими непослушными волосами, лицом, усеянным веснушками, серыми пронзительными глазами и особой вредностью. Есть два шрама: один от ожога в виде жирной точки чуть ниже ключицы, второй белесой линией вьется на плече от ножевого ранения.

О ГЕРОЕ:

Хэй, да ты... с усталыми глазами и осунувшимся лицом, подойди, я расскажу тебе историю. Чего нос воротишь? Слыхивал сотни историй, приелись уже? Тошнит, говоришь? Не хмурься, садись, тут тепло, можешь опустить голову на стену или на ладони. Подремлешь, да одним ухом меня послушаешь. А коли не понравится, дам тебе десять медяков.
Среди бескрайнего волнующегося пенистыми волнами океана потерян остров, покрытый действенным непроходимым лесом, что отзывается на эхо утробным рычанием, полный сочных ягод и невиданных фруктов. Была там деревушка, где все жили тихо, мирно, дружно. Всего домов так в тридцать. Каждый занят своим делом: летом мужи трудятся на полях, да так, что голые мускулистые спины блестят на солнце от пота, а коли наступают холода выходят на охоту; женщины берегут очаг, трудятся в огородах, готовят, прядут, шьют, вяжут, да и мало ли у матерей забот; мальчишки скот по утру и с закатом пасут, воду таскают до домов от колодца, что примостился неподалеку от маленькой церквушки в середине деревушки, рыбу удят; девочки следят за младшенькими, учатся премудростям у матерей, а у края душистого леса ягоды собирают. Трудятся, молятся, воздавая почести и благодарности матушке Кйене — богине семьи и плодородия. Если не бывал там, то и, наверняка, не поймешь меня, но... живут они душа в душу, споры мирно решают, доверяя старейшине и его мудрому сердцу, помогают друг другу, да оступится не дают. Иными словами — по-семейному. Тепло там. Даже я тогда больно пригрелся.
На окраине в нахохлившемся, приземистом домике жил врачеватель с дочкой — честно — тем еще сорванцом...

Пальцы с силой сжимали край табурета так, что тот протяжно и жалобно поскрипывал. Жадный вдох — громкий. Зверобой, полынь, цикорий и барбарис. Малышка, раскачиваясь, повела веснушчатым носом, поморщилась и, от скуки подняв глаза на верхнюю деревянную раму окна, протянула лениво:
— У старухи Альбы снова сердце ноет? Па, брось, наверняка, снова от тоски по внуку, что усвистал на материк и даже не попрощался, — насупилась, — скотина такая, — под нос, ворчливо.
Мужчина недовольно глянул через плечо. Брови показательно нахмурил. Кончики губ опустились, появилась складка, да еще и глаза — строгие и упрекающие. Медленно отложил миску с потолченными травами. Миска старая, деревянная, внутри уже давно несмываемо зеленая, со сколотым краем. Облокотился на стол, театрально сложив руки на груди. Девчушка воинственно вздернула подбородок.
— И откуда мы таких выражений нахватались, а, юная леди? — голова на бок, к плечу, пронзительный ожидающий взгляд, ровный спокойный голос и легкая обезоруживающая улыбка.
— Очень точные, между прочим! — вскрикнула, взболтнув ногами.
— Не качайся... и чтобы я больше такого не слышал. Небось, просто дуешься, что бросил тебя твой любимый Кай, вот и злишься.
— Ничего не любимый! Кай дурак! Ненавижу его.
— Ага-ага, а год назад бегала хвостиком, держась за подол рубахи, и чабреца со спорышом в чай невесте его подкидывала, — будничным тоном перечислял мужчина, периодически важно кивая головой и добро усмехаясь, припоминая, как настойчиво подталкивал мнущуюся на месте дочь, чтобы та извинилась.
— Па, ты тоже дурак!

Звали девчушку Тенар. Несмотря на крутой норов, жгучую вредность и катастрофическую непослушность, её таки все в деревне любили, правда, каждый по-своему: кто-то звал к себе, да припудренными ирисками подкармливал, теми самыми, что удалось обменять на парочку добротных изделий у приплывающих раз в полгода торговцев — таковым был кузнец здешний: сильный, матерый, да душою до того добрый и мягкий, что и представить трудно, у него — басистый голос, густая борода, по которой в праздники стекал квас и пиво, шрам на спине белесый и страшный, а руки шершавые, но ласковые; кто-то же вечно причитал, что жития от неё нет, но стоило малышке прихворать, стучался в двери и спрашивал, не надо ли с девочкой посидеть и как она себя чувствует — таковой была бабка Альба: сухенькая, но сильная духом старуха, которая любила плести браслеты, печь пироги и ворчать. Девчушка любила сбегать из церквушки, в которой священник (единственный на остров) учил ребятишек тем крохам в счете, письме и чтении, что знал сам, в кузню, понаблюдать за тем как тяжелая наковальня падает, а искры летят и вьются, или в лес вместе с Ником — метким лучником — чтобы пока отец «якобы» не видит попрактиковаться в сем ремесле, набив пугающие синяки руках, или к морю, чтобы пробежать по скрипучему старому помосту и плюхнуться в воду бомбочкой. Носилась босой то по берегу, обжигая пятки об нагретый песок, то по полю, сбивая с листочков росу, холодя щиколотки, резвилась, росла задорной и веселой девчушкой. Колола пальцы об иголку, тщетно пытаясь вышить проклятый цветок. Потягивалась до хруста, разминая спину после сидения за машиной пыток, которую все вокруг отчего-то кликали ткацким станком. Возносила молитвы Кйене, а в конце мая пускала по бурной узкой речушке венки, вместе с остальными девочками гадая на суженного-ряженного. С отцом выхаживала новорожденного барашка, помогая ему встать и придерживая осторожно за животик, пока тот делал неуверенные шаги. Бегала за водой и тряпками, поскальзываясь и расплескивая воду, вздрагивала от криков, в которых тонул уверенный и вместе с тем мягкий отцовский голос, а после, привстав на носочки, заглядывала в сверток льняной ткани, удивляясь, до чего младенцы могут быть и уродливыми до жути, и милыми до безобразия одновременно. Собирала травы для отца и ягоды, для того, чтобы потом обменять их, например, на металлы. Под шумок, сидя на корточках, пропускала между пальцев тоненькие стебельки, порывисто собирала горстку земляники и, неосторожно сминая, отправляла в рот. Жевала, радостно жмурясь, пока по ладошкам тек сладкий сок. Спросишь, ежели такая несносная была, чего в деревне все душой прикипели к ней? Жизнь такая, люди такие, да и доброе сердце всегда дорого.

Листва хрустела под ногами. Мысленно ругая себя, угловатая девушка ступала по мокрой, размытой от дождя земле. Вокруг витал запах морозящей свежести, что принесли с собой осенние проливные дожди, и грязи. Дерево лука пропитывалось потом от ладоней, которые от волнения становились влажными и казались ледяными. Пальцы на тетиве, фаланги щекотало жесткое оперение. Вдох — тяжесть в груди — выдох — сердце билось аж в ушах. Заяц шевельнул носом, дернул усами. Один — девушка прикрыла левый глаз — два — руки перед собой — три — натянута тетива — четыре... Заяц приподнялся. Выстрел. Свист резанул ухо. Стрела вонзилась в ствол массивного дуба, взволновав порывом ветра пожухлую коричневую траву. Пушистый хвост скрылся в кустах.
— Черт, — смачно, с досадой, распирающей грудную клетку, — черт-черт-черт.
Шаги тяжелые, полные обиды и гнева. Девушка, наклонившись, сжала пальцы на древке. По костяшкам расплылась белизна. Дернула на себя. Ладонь соскользнула. Оперение оставило пару царапин. Не удержавшись, плюхнулась в грязь. Зло дунула на рыжую прядь и обреченно вздохнула.
— Удобно? — язвительно спросил курносый паренек, стоя, облокотившись на лук, и смотря сверху вниз.
— Заткнись, Блейт. Лучше руку подай.
Вид на деревья и холодный солнечный свет, проникающий в лес, закрыла ладонь. Ухватившись двумя руками и пыхтя, поднялась. Критично осмотрев подругу, парень хмыкнул «красота какая», за что сразу получил локтем под ребра. Вдруг девушка остановилась, напряглась, вслушиваясь.
— Слышишь?
— Что?
Вместо ответа, она развернулась и пошла вглубь чащи. Пробиралась тихо, пропуская мимо ушей причитания товарища о том, что «твои идеи к добру не ведут» и «слышь, это уже земли другой деревни, остановись». Отведя ветку и, с лукавым прищуром, отпустив ровно в тот момент, когда Блейт подошел ближе, Тенар вынырнула на небольшую опушку, плохо сдерживая смех. В самодельной ловушке, водя крылом, барахталась птица. Девушка подошла и принялась осторожно выпутывать беднягу. Друг заметил, что они и сами на охоте, но разве ж эту бестию вразумишь?

— Давай деньги, устал я слушать твою тягомотину.
— Э... нет, дам, только если до конца дослушаешь. ... Тьфу, ну вот кто так перебивает? Я совсем мысль потерял.
— Птица.
— А... точно... птица...

Выпутанная из ловушки, птица попробовала взмыть, но из-за поврежденного крыла, чуть оторвавшись от земли, сразу упала. Тенар подобрала, бережно беря на руки так, чтобы ненароком не задеть раны, и ласково провела пальцами по грязным перьям. Прищурившись, она зацепилась взглядом за небольшое каменное сооружение, обвитое диким вьюном и обросшее мхом. Отмахнувшись от причитаний товарища, пошла проверить, что это такое. Блейт, обидевшись на тотальный игнор, съязвил и сделал вид, что уходит без неё. Тенар присела на корточки и с изумлением поняла, что перед ней алтарь, одной рукой придерживая птицу, кистью второй провела по шершавой поверхности камня, чувствуя иногда мягкость мха.
— К... — сморщилась, пытаясь припомнить те уроки чтения, с которых так и не удалось сбежать, — аара, — пауза, — с... Каарас... Как же долго ты не получал подношений, благодарности, — тихо, под нос.
Очистив от мха выбитый на камне текст, попыталась прочитать. Сбивалась на каждом втором слове, путая и иногда подставляя совсем не те слова. Молитва. Но Тенар ничего почти не поняла. Прикусив губу, призналась себе, что таки стоило почаще слушать священника. Вздохнув, хлопнула ладонью по поясу. Ничего. Кулон похолодил ключицы. Его дал отец, единственное, что рассказал о матери, что это её кулон. Тенар не знала ничего о маме, но предпочитала думать, что та их бросила, поэтому особых чувств к призраку прошлого не питала, но неизменно носила этот серебряный кулон. На миг — всего на миг — ей показалось, что кто-то подсказывает, кто-то просит, чтобы она положила его на алтарь. Или то была просто обида, обида брошенного ребенка? Сорвав с шеи кулон и положила на место для подношений. Сердце совестливо кольнуло, но Тенар надменно ослушалась его. Спустя минуту, лицо разгладилось, девушка прикрыла глаза и мысленно прошептала «прими сей скромный дар в благодарность за мир, что был подарен людям богами».
Еще пару секунд назад Тенар услышала шаги.
— Это было обидно, ты даже не попыталась меня вернуть и пойти вместе. Чего на земле сидишь? Пошли, родители нас скоро схватятся.

Тенар не могла знать, что наткнулась на алтарь темного бога, что привлекла его своей сбитой молитвой и заинтересовала добрым горячим сердцем, невезением (кто еще мог наткнуть в лесу на острове, где позабыли о большинстве богов, на алтарь темного?) и подношением, наполненным столь ядреной смесью жгучей обиды и искренней любовью, каплей сожаления.
Отец встретил дочь с доброй усмешкой, пообещав посмотреть, чем можно помочь. Девушка со всей ответственностью выхаживала нового друга, тот через неделю перестал шугаться, отскакивать и прятаться по всем уголкам дома. Жизнь продолжала течь. Девушка росла и вскоре, прогуливаясь по берегу, чувствуя, как пальцы тонут в мокром песке, а щиколотки время от времени холодят набегающие пенистые волны, обнаружила в себе невиданные способности, прямиком из сказок и россказней особо говорливых торговцев с острова Иш-Калаф. Обыденное раздражение, когда отец, решив побыть строгим, обеспокоенный будущим, запретил брать в руки лук и наказал заняться делами, коими в деревни занимаются все женщины. Прикусив губу с досады, фыркнула высокомерно и в тот же миг камень в паре метров поднялся в воздух. Девушка вздохнула пораженно и, подскочив, стала пытаться проделать фокус еще раз. Сначала ничего не выходило. Ведомая желанием бунтовать и отвоевать право заниматься тем, к чему душа лежит, а не тем, что поможет выйти замуж — в деревне той семьи создавались рано, а потому семнадцатилетняя Тенар уже была близка к старой деве, что и беспокоило отца, желавшего дочери тихого и семейного счастья — она провела на берегу весь день, до поздней ночи. Когда небо потемнело и звезды окрасили горизонт, камень взмыл, будто по велению ладони, поднятой вверх, к луне. Радость клокотала внутри, задорный и довольный смех через некоторое время сменился растекающейся по груди теплотой. Подорвавшись и улыбнувшись лунной ночи, она направилась в деревню. Дома ждал отец. У того был наморщен лоб, глаза покраснели, а лицо побледнело, видимо, от беспокойства. Растерявшись, застыла неподалеку, гадая, как бы лучше извиниться, но спустя секунду сорвалась и с разбегу крепко обняла, утыкаясь носом в холщовую рубаху и шепча «прости».
Тенар потихоньку училась управлять своим даром, правда, не считала его ни чем более простых фокусов, которым не нашлось применения в деревне. Начало конца ознаменовал появившийся на горизонте, среди утренней дымки корабль... с черными парусами.

Босые ноги согревала кровь — тягучая, вязкая — липла к пальцам. Зрачки расширены, ноги оцепенели, лицо побелело. Глухим эхом звучали голоса: гогочущие и улюлюкающие — пиратов, сорванные, хриплые и отчаянные — жителей. Старуха Альба бросилась в безумии на одного из мужчин, до боли сжимая предплечье сухими пальцами, в попытке спасти кудрявую малышку, уводимую к собранным в одном месте юным девушкам, еще совсем девочкам и паре добротных мужчин. Правда, последние дали отпор и лежали уже мертвыми. От запаха рвоты и железа, которым пропиталось все вокруг, голова шла кругам. В ушах звенело. Два шага. Чьи-то пальцы отпечатались на хрупком запястье. Противный голос режет сердце «эээ... нет, красотка, стой смирно». Сознание поплыло. В голове что-то щелкнуло. Развернулась резко, подгоняемая свистом ветра, присела, проскользнув под локтем, вытащила из ножен, висящих на поясе, кинжал и уверено резанула по удерживающей руке. Взвизгнув, пират схватился за запястье, пытаясь остановить кровь, и отступил на пару шагов, смачно ругаясь. Не теряя и секунды, набросилась на другого, что сидел на корточках у остывающего тела, омерзительно смеялся, проверяя, найдется ли у трупа чего интересного и полезного. Поднялось облако песка и пыли. Скрежетание меча и кинжала било по вискам. Капитан, прищурившись и протянув удивленно-довольное «ооо», остановил парочку из команды, порывающихся помочь товарищу, и наказал проверить дальние дома. Все пропало — звуки, запахи, ощущения; сознание мутное, тяжелое; движения резки и непредсказуемы, как у дикого зверя, загнанного и отчаявшегося, забывшего, что значит смерть. Нырнула под меч, уворачиваясь, и облокачиваясь ладонью на пушащую прохладой землю.
Адская боль сковала плечо. Глаза распахнуты, зрачки расширены, дыхание сбито. Мимолетное «что произошло?». Земля. Пара пробившихся травинок пощекотали раскрасневшиеся щеки. Губы задрожали. Из плеча торчал меч. Настоящий меч. Из плеча. Рубаха пропитывалась кровью. Скулу похолодила капля пота, стекшая с подбородка пирата, криво усмехающегося, но нехило напуганного сумасшедшей девчонкой, от которой никто не ожидал такого выпада. Дергает на себя. Чужое дыхание душит. Боль сковывает. Страх толкает вперед. Подхватив с земли кинжал и крепко сжав в ладони, со всей силы всадила в шею. Нож вошел в плоть. Пират покачнулся и рухнул, придавив телом. Кровь. Везде кровь. Крики. Везде крики. Судорожно вздохнув, пнула тело и, не выпуская из рук кинжала, отползла, лихорадочно елозя пятками по земле. Кто-то громко и равнодушно хмыкнул за спиной, совсем рядом.
— Папа, — почти беззвучно. — Папа, — голос неприятный, чуждый — хриплый, дребезжащий. — Па...па...
Звяканье. Откуда? А, точно, рука. Она сидела на земле, смотрела на дрожащую кисть, сомкнутые белые пальцы и кровь, мерно стекающую и капающую. Она сидела на земле, смотрела на свою ладонь и не знала, что с ней делать, пока весь остальной мир — её мир — сходил с ума. Статный мужчина сел напротив, заглядывая в потерянное хорошенькое личико. Его огромная и сильная ладонь накрыла девичью. Смотря прямо в глаза, он настойчиво попытался разжать её ладонь, будто приросшую к рукоятке. Кисти словно окаменели. Цокнув языком, он принялся раскрывать ладонь: палец за пальцем, пока кинжал с противным звоном не упал на землю. Откинул подальше, чтобы у девчонки не появилось соблазна напасть снова. Сжал больно подбородок. Плечо стрельнуло, напоминая о себе. Стеклянные глаза против равнодушных и твердых. Щетина и усмешка. Отпустил, да так резко, что девчонка отвела лицо, будто его отбросили. Напряглась, зажмурилась и утробно закричала, когда кончик сигары коснулся кожи чуть ниже ключицы.
— Приходи в себя, за полоумных много не платят, — цедил мужчина, вдавливая сигару, будто не слыша пронзительных, срывающихся криков, и выжигая клеймо. Клеймо дешевки, что можно купить за деньги.
— Капитан, вот последние девки, — выкрикнул один из команды и кинул двух двенадцатилетних девчушек, трясущихся, не держащихся на ногах, ко всем, для кучи. Мужчина хмыкнул, поднялся, оставляя строптивую девчонку удерживаться от падения на одной руке, упирающейся в землю. Было до смешного солнечный, теплый день.
— Тогда уходим.

Корабль качало на волнах, отчего Тенар временами билась спиной о стену трюма. Стягивая кожу лица пальцами, нагибаясь к острым коленям, она рыдала в голос, срываясь то на вой, то на жалкий скулеж. Поверхность раны жгло, хоть пираты наспех и перевязали её. Она отчетливо помнила, как стыд и отвращение кипели в душе, когда один из мужиков, довольно щурясь, поглядывал на неприкрытое тело. Хихикал и повторял, что надо перевязать рану. Передернуло. Лихорадочно поправляя рубаху, натянула её на плечо. Соль стягивала потрескавшиеся губы, слезы стекали аж с локтей. Все в трюме отворачивались. Кто-то отрешенно буравил взглядом коробки, кто-то тихо и безумно что-то бормотал под нос, кто-то тихо плакал, но все отворачивались от Тенар. Просто слишком больно видеть, как ломаются те, у кого учился стойкости. Образ вздорной, отважной и озорной дочки врачевателя никак не вязался с той девушкой, которую они видели тогда — треснутой, побитой и забитой, как дворовая собака. Девушек пираты по-своему берегли, за провинности били преимущественно по животу, чтобы не попортить лица и руки, к которым будут присматриваться работорговцы. Кормили неплохо, чтобы не проявилось никаких недугов, которые могли бы помешать продать всех втридорога. Люди отчаялись, смирились, перестали считать время и просто ждали.
Надутый мужичок, втянутый в дорогие одежды, придирчиво вглядывался в лица, спокойно и привычно пробегался руками по всему телу, вертел девушками, как хотел, проверяя товар. Такое отношение жгло похлеще ударов и розг. С рассвета до заката — унижение, втаптывание в грязь, смех и крики. Всех разделили, кто из работорговцев за кого заплатил больше, тому и отдавали. Рядом с Тенар осталась только Ханна — худенькая, загорелая, с черными глазами и черными волосами девочка из других мест, познакомились, точнее пересекались пустыми взглядами, уже у пиратов. Как-то в трюме она улыбнулась Тенар, пришибленно, но по-детски мило. Ей было около тринадцати, вроде. Только... она захворала, сильно, так что ей кинули умирать посреди барханов. Тратить большие деньги на то, чтобы вылечить раба, никто, конечно, не собирался. Тенар рванула к ней, к сгорбленной фигурке, но парочка коренастых мужчин-рабов подхватили её под мышки. Песок хлестал, спасала только ткань, прикрывающая все лицо, кроме глаз. На горизонте в дрожащем нагретом воздухе растворялся силуэт. Тенар смотрела, плакала, и со слезами уходили последние силы.

Шум. Столица — как улей: все суетятся, отовсюду звучат голоса. Все пестрит. Напротив деревянная лавка, там продавались ткани. Пара — шелковых, летящих и прозрачных — развеваясь в солнечных лучах, они напоминали крылья стрекоз. Сердце тоскливо кольнуло — вспомнилась родная речушка, покачивающиеся камыши и детский смех. Когда-то она пыталась поймать ладонями стрекоз и бабочек, сейчас под прожигающим взглядом работорговца и его крики поднимала камни, заставляя те выписывать фигуры. С открытием магического дара, Тенар переросла в ценный товар. Хозяин завысил цену, а потому-то и не смог до сих пор продать. Тошно. До чего же тошно стало жить.
Вокруг столпилась толпа любопытных зевак. Здесь маги не считались сказкой, но все-таки оставались диковинкой, особенно — среди рабов. Глаза зацепились за пробравшегося сквозь толпу мужчину. Смуглый, статный. Его лицо было в шрамах. Солнце мешало рассмотреть лучше. Тенар щурилась и часто моргала, пытаясь прогнать застывшие в уголках слезы: все это чертово солнце!
Когда прозвучало тихое, но уверенное «покупаю», она даже внимание не обратила. Очнулась и поняла, что произошло, когда противный работорговец елейно улыбался, расхваливая товар и убеждая мужчину, что тот не пожалеет и девушка того стоит, перечислял её достоинства, будто она кобылка на продаже. Потирал ладони. А потом подошел и толкнул к... хозяину? Спотыкаясь, еле устояла и глянула на мужчину снизу вверх. Смоляные пряди вились. Обыкновенный плащ из льна среднего качества извивался.
Когда толпа оказалась позади, мужчина сказал, что она может идти, куда захочет, а может и остаться с ним. Тенар не знала, как поступить, но, когда мужчина, которого, как оказалось, звали Гед, сделал пару шагов к ней, она неосознанно отступила. За год сформировалось много дурных привычек, изначальная природная доверчивость была загублена, жестоко перечеркнута, а все движения в свою сторону стали восприниматься, как возможные побои. Однако стоило тому развернуться и пойти вперед, как она тут же побежала за ним, все еще держась немного поодаль. Было то понимание, что одна она не выживет, или же благодарность за свободу — трудно разобрать. Тенар и сама не понимала. Да и может... она и вовсе просто знала, чувствовала, что этому человеку суждено стать для неё если не всем, то, по крайне мере, — смыслом.
Смыслом вновь научится улыбаться и дурачиться.
Смыслом найти себя.
Смыслом развиваться и становится сильней.
Смыслом жить.

— Ты что-то притих? Чего такое?
— Ничего.
— И?...
— Что и?
— Что дальше-то было?
— Хах... а что может быть дальше, как думаешь? Ой, не смотри так. ... А дальше... дальше...

                                                                                                                               ... жизнь.
     
Особенности и умения:

Дополнительно:
▹Есть конь по кличке Патрик (кличку дала, подслушав имя какого-то аристократа; конь быстрый, но миролюбивый, тяжело поднимаемый на галоп, довольно пугливый; в табуне такой бы точно был в изгоях; но Тенар его любит всей душой; пятнистый, невысокий, непородистый);
▹Своровала как-то у одного торговца птенца беркута, что привезли из северных земель (были потом неприятности, но их удалось разрешить, да и птенец остался у Тенар; имея небольшой опыт общения с хищной птицей, пусть и намного мельче, полагалась на него и так же обращалась к книгам (и, как обычно, помощи учителя); дрессирует и выращивает птенца, который уже подрос и выглядит довольно устрашающе; как и все самцы, мельче самок, так как молод, вообще, мельче многих, на крыльях имеются белые пятна, которые показывают другим птицам, что он еще «ребенок»; тихий, собранный, сильный, но прирученный, привязан к хозяйке, если долго не видел, встречает её радостными криками; зовут Идрис);
▹Отец с материка, поэтому на порядок образованнее жителей острова, как-то прибыл с торговым кораблем за росшими только на острове травами, спустя года вернулся, ведомый желанием жить в тихом месте, далеком от войн и беспредела властей, сначала к нему и маленькой дочке относились настороженно, чужаки тут не оставались обычно, но вскоре приняли, смекая, как все-таки хорошо иметь врачевателя рядом, а потом и вовсе прикипели к ним;
▹О матери ничего почти не знает, отец не любил о ней говорить, упрямо молчал или переводил тему, когда девочка спрашивала; Тенар решила, что причина в том, что мать их бросила, а потому вычеркнула из своей жизни, перестала спрашивать и хоть как-то интересоваться.

Имя бога-покровителя или отношение к религии в целом: благодаря Геду узнала обо всех богах (что не мешает ей продолжать восхищаться и удивляться: охать, ахать, вертеть головой и восклицать «и такой есть! о как»); особо почтительно относится к Кйене; обожает Белуса, отдает ему дань уважения, как и всякий охотник, иногда позволяет себе вольности и зовет его дорогим Белусом, вбила себе в голову, что тот выглядит, как большой белый волк, молится ему всякий раз после охоты, благодаря за дары и прося упокоить душу пойманного животного; отмечена Каарасом.

Мировоззрение: хаотично-добрая, пускай и вредная (из-за пережитого, из-за скотского отношения в один из периодов жизни, иногда смешается к хаотично-нейтральному, способна на жестокость (может, не всегда оправданную) по отношению к неприятным личностям (реально неприятным, таким как те пираты и работорговец, с которыми столкнулась); но таки всегда полезет защищать слабого, будет тянуться к справедливости, добру)

ОБ ИГРОКЕ:

Связь с Вами:

Пожелания на игру: влипать в неприятности и потом выпутываться из них, находить кучу приключений, развивать способности и многому научиться у учителя, раскрыть правду о «проклятии» и научится им пользоваться, открыто рассказать о своих чувствах; в общем, хочется всего и сразу, если будет возможность куда-то втиснуться, буду рада так и сделать.

Передача GM'у: если понадобится, а я уйду, можете забирать.

Отредактировано Tenar (2018-02-14 16:00:03)