Сырая плоть жесткими волокнами растворялась в пасти; тяжелый металлический вкус крови смешивался в ней со жгучей желудочной желчью и крохотными остатками чужой непереваренной пищи. Руки, - нет, лапы, - плотно сжимали длинную цепь кишечника, пока грубые челюсти обгладывали ребра. Каждый укус растекался по массивному телу волной жадного удовлетворения, и тело будто требовало еще, еще и как можно скорее, больше, ярче, отчаяннее.
Упоение. С упоением оно сдирает мешающие пиршеству клочья потемневшей одежды, с которой, бренча, слетает маленький блестящий жетон. Ему было плевать, кем был еще совсем недавно  изувеченный труп - мужчиной, женщиной, героем или отпетым преступником, важно было лишь то, что мясо его еще было тепло, и его было достаточно, чтобы хоть немного утолить неумолимый голод.

Отвратительно. Мерзко. Неправильно. Ненормально. Марджолайн не могла скрыть от хозяина этого тела своего страха - к радости убийства явственно примешивалось невыносимое отторжение, наверняка мешая демоническому созданию в полной мере ощутить счастье этой скромной трапезы. Но ведьма больше не контролировала ситуацию, и даже если бы она захотела скрыть свое присутствие, весь нахлынувший на нее ужас точно помешал бы любой ее попытке. Не стоит говорить, что ей никогда прежде не доводилось пробовать человечины - за последний год Гримм вообще едва ли могла заставить себя проглотить хоть какой-то продукт животного происхождения, и, по привычке, она даже ощущала некую фантомную боль, будто их живот скрутило в язвенном приступе.

Безумная жажда ощущалась в каждой крупице его сознания, и речь шла не только об утолении физических потребностей. Было нечто еще - невыразимый гнев, тлевший сухим пламенем отмщения где-то за гранью сознательного понимания. Это чувство Мардж тоже не понимала; она встречала его прежде, в самых давних своих рандеву с Тенью, но за весь свой длительный отпуск уже успела отвыкнуть от того, насколько демоны переполнены эмоциями.

Не самыми приятными - это точно.

Марджолайн попыталась скрыться от хрустевших во рту существа костей. Паника гнала ее дальше, вглубь этой мрачной души, и она надеялась найти в ней хотя бы небольшой островок умиротворения. Она не хотела очутиться здесь, не хотела знать, каково быть хищником - так уж сложилось, что в ее длинном послужном списке еще не было ни одного демона, поглощавшего прямо при ней ее человеческого собрата.

Внутри ничего не было. У каждой частички жизни в Эноа было своё место за завесой, тот самый невидимый глазу островок самых глубоких переживаний, но это, видимо, отвергла даже сама Тень. Нити Запределья не давали свободу, они, подобно той странной злости, давили своей пустотой и отвергали монстра, и один кошмар Мардж сменился другим - страх, в прямом понимании этого слова, слегка ослабил свои оковы, но на смену ему пришла апатия.

- Зачем? - немой вопрос раздался в их уже общей голове. Мардж не хотела знать ответ.

Отредактировано Marjoline Grimm (2018-01-06 07:28:07)

Сначала они покончили с ребрами - ровно в той мере, чтобы они не мешали острым зубам освежевывать стремительно редеющий труп. Следом была печень, податливо лопнувшая меж клыками. И, словно оставленное на десерт, было поглощено сердце безымянного героя; на ощупь оно было особенно насыщенным и будто бы даже живым. Нет, конечно, ему уже не суждено было забиться, - орган неподвижно лежал в лапе чудовища, - но Марджолайн ощущала исходивший от него необъяснимый отклик угасающей души, последний всплеск беззвучного сопротивления обидчику. Это же чувство вилось где-то в той пустой глубине, в которой Гримм попыталась запереться от соседа по разуму: горькая обида слишком рано оборванной жизни, предсмертный страх грядущего «ничего» и еще не до конца осознанная эфемерность сплелись в пыльный комок мусора, примкнули к огромной свалке таких же всеми забытых инородных чувств. Воспоминания и образы существовали в Тени убийцы, и всё-таки нисколько ее не наполняли - в них не было ни капли от истинной личности хозяина.

Демон явно не желал медлить - он закинул сердце в оскверненную пасть и едва удосужился хоть сколько-нибудь его прожевать. Грубо разодранные надвое куски комком скользнули в добротно смоченное кровью горло, и Мардж вновь укололо неумолимое отвращение. Перед глазами мелькнула детская колыбель из красного дерева, цветущие румяные щеки едва созревших аристократок на пышных балах, игральные карты, небрежной россыпью разложившиеся самой неудачной комбинацией, коллекторы, люди, которых можно было назвать согильдийцами... ничего из этого никогда не встречалось монстру.

Сон во сне.

Марджолайн слышала о Пожирателях, - жителях Завесы, способных впитать в себя память убитых ими существ, - на одной из лекций в Деорсе, но на практике сталкивалась с ними всего пару раз. Каждую такую встречу девушка всеми силами избегала контакта с накопленными ими вечными узниками, но теперь ей было некуда идти. Оставаться вместе с незнакомым Пожирателем было мучительно тяжело, и если у Мардж и был выход, то лишь один - обратно в реальность, туда, где не будет разлагающихся тел и ужасающих восьми лап.

Наверное, в этой самой реальности у ведьмы уже раскалывалась голова. Она сконцентрировала все свои силы, всё свое колдовство, чтобы как можно четче представить скромную палатку, доброе лицо остроухого знахаря, Эрис, том посредственного романа, оставленный под боком в постели - всё, что могло бы вернуть Марджолайн в ее ночь. В ушах (вероятно, еще общих) зазвенел бешеный ритм ее сердцебиения - он тревожной песней вел Гримм в ее измотанную оболочку, и Мардж с облегчением отдалась ей. Удар, удар, еще...

Тишина.

- Как?

Не получилось. Песня оборвалась, и Мардж, опешив, снова очутилась в лесной чаще. Перед ее лицом была бледная рука - двух пальцев на ней уже не осталось, и демон тут же примкнул к третьему, обгладывая его вместе с ногтем.

Если это голод, лучше бы умереть.

- Я хочу домой, - Марджолайн паниковала, и уже было тяжело разобрать, тошнило ли ее от мерзости происходящего или от страха навсегда слиться с этим больным существом. - Я просто хочу домой.

Ее голос жалко дрожал в бесплодной попытке держать себя в руках; очень хотелось плакать. Марджолайн билась в крепко запертую дверь, и с каждым рывком она лишь четче понимала, что больше не в силах повлиять на ситуацию. Но если дверь закрыта - значит, ее кто-то запер, верно?

- Я не хочу б-быть тут, я не хочу в Деорсу, не хочу к эльфам, отпусти меня! - она молила, заикалась и всхлипывала. Такого не случалось с самого ее детства - она ведь давно научилась уходить из Тени по щелчку пальцев, по легкому веянию скуки! Никто не мог удержать ее насильно - Мардж свято верила свободе Запределья. До этого момента. - Это же ты меня держишь, правда? Пожалуйста!

За завесой все чувства накалялись до предела. Натянутая струна панического страха вдруг обернулась иглами гнева - пронзительно острые, жгучие, они впивались в сознание Мардж, толкали ее навстречу грозному голосу демона. Мысли, загнанные глубоко в гнилые болота ее разума и будто бы давным-давно принятые как факт, расцвели новой обидой, и Марджолайн никак не могла (да и не должна была - в этом смысл Тени) удержать ее.

- Да замолкни ты! - и ей было плевать, что еще всего пару секунд назад она сама просила ответов. - Если бы эти... криворукие дегенераты были способны хоть на что-то, ты думаешь, я была бы тут? Ей-богу, будто они хоть когда-то могли кому-то помочь.

Злоба перехватывала дыхание - беззвучный внутренний голос Гримм только сильнее вздрагивал с каждой новой гласной. Она отчетливо слышала, насколько визгливо говорит с монстром, представляла, до чего жалкой кажется со стороны, но никакой стыд не мог сместить ярость в ее новообретенном правлении. Сытое наслаждение и пышущее здоровье арахнида в какой-то мере даже придавали ей теперь моральные  силы - быть может, из-за общей природы их переживаний, но Мардж впервые за мучительно долгие годы могла вдоволь выругаться.

- Как же я всё это ненавижу.

Наконец до нее дошло еще одно сумбурное ощущение. Чья-то незримая воля тянулась к ее сердцу любопытными лапами, но стоило только приблизиться - и между ними вставала прочная стена.

- А... ясно, - Марджолайн угрюмо вздохнула, чуть сбавив громкость. - Тебе-то Тень как раз и не рада.

Колдунья еще раз осмотрела информационную помойку, - очевидно, лишь она была доступна пауку, - и чего в ней только не было! На блестящих ниточках паутины качались лютни, одинокие трупики зверей, мечи, игрушки, столовые приборы, дорогие наряды и целые гирлянды конечностей самого разного вида. Каждый предмет был крохотной дверкой в собственный мир образов одного из многочисленных  бедолаг, погребенных в своем убийце.

А за этим импровизированным кладбищем - ничего.

В этой безграничной пустоте смутно вырисовывался сутулый силуэт, укутанный в старую шерстяную шаль. Мардж не знала, стоит ли тратить силы на свою визуализацию, но раз уж она застряла в этой омерзительной оболочке надолго - на что еще тратить своё колдовство? Перепады настроения окончательно лишили ее желания здраво мыслить.

- Ты жалеешь об этом, но взгляни на меня. Как знать, может, твоё проклятье бережет тебя от еще худшей судьбы, чем... то, что ты имеешь сейчас, - девушка поморщилась, снова увидев мир глазами демона - на земле перед ним одиноко блестела алая лужица, в которой увязли одежда и обувь. - Я видела много твоих сородичей - они жили Тенью, и как думаешь, что их ждало? Они встречались с такими кошмарами, какие не снятся никому; и никто их не спасет. Уж маги, а тем более маги Деорсы - особенно.

Дрожь разрушаемого кокона, первые движения тонких лапок, изящный, словно веер, взмах сказочно ярких крыльев. Мардж вдруг вспомнила - вспомнила, как еще девочкой убегала из Рекна далеко-далеко, к безграничной зелени полей и перелесков, и там, поглощенная непривычной свободой, наблюдала. Наблюдала за миром, лежащим вне ее жизни, накрепко провонявшей несвежей рыбой и солью. Гримм с любопытством маленького зверя исследовала каждую кроличью нору, без задней мысли залезала руками прямо в пчелиный улей, чтобы насытиться необыкновенно сладким медом - и всё ее поражало и влекло, пусть даже по возвращении ее и ждала самая страшная материнская взбучка, а сами пчелки, какими бы милыми они ни были, жалились очень и очень больно. Любые опасности меркли перед чудесами, которые сулил каждый такой побег, и Марджолайн верила, что однажды наткнется на нечто совершенно из ряда вон выходящее - настоящее волшебство, не иначе. Поиск этого загадочного "чего-то" стал тогда чуть ли не главным смыслом ее существования... недели на две. И когда в ветвях старого кипариса она обнаружила ровный, выстроившийся как по линейке, ряд свернувшихся жухлых листьев, стало ясно - это оно. Откуда такие взялись на кипарисе с его иголками? Почему их так много? Мардж сорвала один - на ощупь сверток был удивительно плотный. Ощущение было весьма забавное - она долго мяла листик в ладонях, пока, наконец, не решилась сжать его; по нескладным пальцам тут же потекла густая темная слизь с крупными вкраплениями более твердой массы. Будущая ведьма вскрикнула и с полным отвращенного ужаса визгом побежала прочь, на ходу пытаясь смахнуть с себя вязкую субстанцию.

Она вернулась туда через пару дней, когда пыл родительского возмущения уже подостыл. Дерево всё так же хранило инородные "плоды", но те уже успели разбухнуть и набрать в весе - ветвь заметно склонилась к горячей от солнца земле. Вдруг, прямо надо головой Марджолайн раздался встревоженный женский голос - "Подожди!". Кто-то снова с ней говорил! Вот только кто? По близости не было ни одного животного, и девочка растерянно подняла голову к кипарису. Неужели они живые?

И Мардж послушно ждала, рассевшись прямо под ними. Она забыла о времени - если ее попросили потерпеть, значит, оно того стоило. И когда над изумрудными лугами распростерся алый закат, создания зашевелились. Из бурого кулька тяжелыми каплями потекла та же дрянь, что и прежде; стенки его разошлись, будто по швам, и снизу показалось существо невиданной красоты.

Лишь спустя годы Гримм узнала, что то были коконы, а покоились в них самые обыкновенные насекомые. Но в этой фантасмагорической метаморфозе, в превращении чего-то уродливого и мерзкого в прекраснейшую божью тварь была своя необъяснимая прелесть, которую Марджолайн до сих пор не смогла бы описать словами. Воспоминание, - детальнейший образ рождения той бабочки, - всплывшее в их общей с демоном голове, объяснило всё гораздо красноречивее.

В трансформации арахнида, конечно, тоже были и изящество, и отвращение. Те же сочащиеся из меняющихся тканей жидкости, те же болезненные движения - но в них, в отличие от новорожденных букашек, была сила. Ее питал гнев - причины его всплывали одновременно с мыслями Мардж, причудливо переплетаясь. Моргнул - и вот, прямо перед тобой сияет злобная улыбка кого-то, кого демон про себя называет "мастером"; еще раз - и снова трава щекочет ребяческие ноги. Адская, злая боль смешалась с еще не до конца сформулированным восхищением.

- К-куда ты? - спутанность эмоций приводила Мардж в замешательство. Окутанная полярными чувствами, колдунья, уже подуставшая от постоянных душевных всплесков, совсем растерялась и во всем метафизическом действе разбирала лишь широкие оленьи прыжки. До чего же странно иметь копыта... сфокусироваться на чем-то конкретном никак не удавалось, и девушка сама не понимала - явь перед ней или сон. - Кто спасет меня?... - тупо повторила она, изо всех сил вдумываясь в слова соседа.

И тут до нее дошло - он бежит к ней.

Это намерение выбивалось из сумбурной каши образов и, как гром среди ясного неба, ударило прямо в Мардж.

- Зачем тебе ко мне? Не надо, остановись же! Эльфы убьют тебя, если заметят, а я вообще сплю, ты разве не понял? Слышишь? Я сейчас сплю - моё тело, то есть. Я не могу проснуться. Тебе нет смысла ничего делать! Что тебе от меня нужно? Ты злишься, что я пришла к тебе? Я не х-х-хотела тебе мешать, просто так вышло.